Неточные совпадения
Пьер, приехав вперед, как домашний
человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись,
читать ее из середины.
Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода
людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё
читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться.
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая-то связь, признаваемая другими
людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вейротер с движением
человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал
читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже
прочел...
Одно и всё одно понимал Пьер,
читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между
людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели,
читал он, должны мы очистить
людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими
людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам
людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
— Я
читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, — сказал граф Растопчин, небрежным тоном
человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
— Да, — продолжал Пьер с улыбкой, — и этот молодой
человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, — там и он. Я как по книге
читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est très assidu auprès d’elle. [Он к ней очень внимателен.]
Жюли играла Борису на арфе самые печальные ноктюрны. Борис
читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных
людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало
человека три-четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе
читать газеты и новые книги, а сама вязала.
— Только ради Христа… — говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и
читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно — что это письмо было от него, от того
человека, которого она любит.
Слышал ли он или сам вел ничтожные разговоры,
читал ли он или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался как прежде: не спрашивал себя из чего хлопочут
люди, когда всё так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить.
Когда он приехал домой, уже смеркалось.
Человек восемь разных
людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих
людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и
прочел письмо жены.
Человек в фризовой шинели
читал афишку от 31-го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал
читать афишку сначала.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он
прочел на лицах
людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался
прочесть что-то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним
человека. Растопчин смутившись замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил...
Кто из русских
людей,
читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности? Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтоб остановить, отрезать и забрать в плен всех французов?
Он писал письма своим дочерям и m-me Staël,
читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем
людям, которые хотели ему что-нибудь доказывать.
Но если мы видим хоть какое-нибудь отношение его к тому, чтò окружает его, если мы видим связь его с чем бы то ни было, с
человеком, который говорит с ним, с книгой, которую он
читает, с трудом, которым он занят, даже с воздухом, который его окружает, с светом даже, который падает на окружающие его предметы, мы видим, что каждое из этих условий имеет на него влияние и руководит хотя одною стороной его деятельности.
Неточные совпадения
Почтмейстер (продолжая
читать).Хм… хм… хм… хм… «сивый мерин. Почтмейстер тоже добрый
человек…» (Оставляя
читать.)Ну, тут обо мне тоже он неприлично выразился.
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого — // Белинского и Гоголя // С базара понесет? // Ой
люди,
люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? // То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их книги
прочитать…
Стародум(
читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой
человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
Одет в военного покроя сюртук, застегнутый на все пуговицы, и держит в правой руке сочиненный Бородавкиным"Устав о неуклонном сечении", но, по-видимому, не
читает его, а как бы удивляется, что могут существовать на свете
люди, которые даже эту неуклонность считают нужным обеспечивать какими-то уставами.
Очевидно, фельетонист понял всю книгу так, как невозможно было понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не
читали книги (а очевидно, почти никто не
читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была не что иное, как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что автор книги был
человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.