Как будто Наполеон знал, что для того, чтоб навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтоб его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до
груди солдата.
Неточные совпадения
Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками
груди.
Выстроенные в ряд, стояли в шинелях
солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в
грудь крайнему по отделению
солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству,
солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров.
Государь еще сказал что-то, чего не расслышал Ростов, и
солдаты, надсаживая свои
груди, закричали: «урра!»
Унтер-офицер, нахмурившись и проворчав какое-то ругательство, надвинулся
грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что̀ ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер-офицер послал
солдата к офицеру.
Я вам скажу, папаша (он ударил себя в
грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в
грудь надо было при слове: «российское войско»), — я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять
солдат или что-нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, — сказал он скороговоркой.
Неточные совпадения
В это время к толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными
солдатами, которые вели взятую в плен беспутную Клемантинку. Штокфиш была полная белокурая немка, с высокою
грудью, с румяными щеками и с пухлыми, словно вишни, губами. Толпа заволновалась.
В тусклом воздухе закачались ледяные сосульки штыков, к мостовой приросла группа
солдат; на них не торопясь двигались маленькие, сердитые лошадки казаков; в середине шагал, высоко поднимая передние ноги, оскалив зубы, тяжелый рыжий конь, — на спине его торжественно возвышался толстый, усатый воин с красным, туго надутым лицом, с орденами на
груди; в кулаке, обтянутом белой перчаткой, он держал нагайку, — держал ее на высоте
груди, как священники держат крест.
Он усмехался с ироническим сожалением. В нем явилось нечто важное и самодовольное; ходил он медленно, выгибая
грудь, как
солдат; снова отрастил волосы до плеч, но завивались они у него уже только на концах, а со щек и подбородка опускались тяжело и прямо, как нитки деревенской пряжи. В пустынных глазах его сгустилось нечто гордое, и они стали менее прозрачны.
— Левой! Левой! — хрипло советовал им высокий
солдат с крестом на
груди, с нашивками на рукаве, он прихрамывал, опирался на толстую палку. Разнообразные лица мелких людей одинаково туго натянуты хмурой скукой, и одинаково пусты их разноцветные глаза.
— Я
солдат! Понимаешь? — отчаянно закричал медник, ударив себя кулаком в
грудь, как в доску, и яростно продолжал: — Служил ему два срока, унтер, — ну? Так я ему… я его…