Неточные совпадения
Я заметил, что то, что представлялось мне важнейшим в
учении Христа, не признается
церковью самым важным.
Оттолкнули меня от
церкви и странности догматов
церкви, и признание и одобрение
церковью гонений, казней и войн, и взаимное отрицание друг друга разными исповеданиями; но подорвало мое доверие к ней именно это равнодушие к тому, что мне казалось сущностью
учения Христа, и, напротив, пристрастие к тому, что я считал несущественным.
Учение Христа о смирении, неосуждении, прощении обид, о самоотвержении и любви на словах возвеличивалось
церковью, и вместе с тем одобрялось на деле то, что было несовместимо с этим
учением.
Кроме того, мне всегда казалось удивительным то, что, насколько я знал Евангелия, те места, на которых основывались определенные правила
церкви о догматах — были места самые неясные; те же места, из которых вытекало исполнение
учения, были самые определенные и ясные.
Спасение состоит в том, что второе лицо троицы, бог-сын, пострадал за людей, искупил перед отцом грех их и дал людям
церковь, в которой хранится благодать, передающаяся верующим; но, кроме всего этого, этот бог-сын дал людям и
учение и пример жизни для спасения.
Справляюсь с учителями
церкви первых веков и вижу, что учители первых веков все всегда определяли свое
учение, отличающее их от всех других, тем, что они никого ни к чему не принуждают, никого не судят (Афинагор, Ориген), не казнят, а только переносят мучения, налагаемые на них судами человеческими.
Мы очень хорошо знаем, что
учение Христа всегда обнимало и обнимает, отрицая их, все те заблуждения людские, те «тогу», пустые идолы, которые мы, назвав их
церковью, государством, культурою, наукою, искусством, цивилизацией, думаем выгородить из ряда заблуждений. Но Христос против них-то и говорит, не выгораживая никаких «тогу».
Бог сказал: исторгать зубы, а сын сказал: не исторгать, — надо признать одно из двух, и Иоанн Златоуст и за ним вся
церковь признает повеление отца, т. е. Моисея, и отрицает повеление сына, т. е. Христа, которого
учение будто бы исповедует.
Церковь говорит:
учение Христа неисполнимо потому, что жизнь здешняя есть образчик жизни настоящей; она хороша быть не может, она вся есть зло. Наилучшее средство прожить эту жизнь состоит в том, чтобы презирать ее и жить верою (т. е. воображением) в жизнь будущую, блаженную, вечную; а здесь жить — как живется, и молиться.
Наоборот, по
учению нашей
церкви, жизнь человеческая, как высшее благо, известное нам, представляется только частицей той жизни, которая на время удержана от нас.
Когда я понял
учение Христа, только тогда я понял также, что то, что люди эти называют верой, не есть вера, и что эту-то самую ложную веру и опровергает апостол Иаков в своем послании. (Послание это долго не принималось
церковью и, когда было принято, подверглось некоторым извращениям: некоторые слова выкидываются, некоторые переставляются или переводятся произвольно. Я оставлю принятый перевод, исправляя только неточности по Тишендорфскому тексту.)
Они могут молиться Христу богу, причащаться, делать дела человеколюбия, строить
церкви, обращать других; они всё это и делают, но не могут делать дел Христа, потому что дела эти вытекают из веры, основанной на совсем другом
учении (δόξα), чем то, которое они признают.
Учение о жизни — то, что у всех народов до нашего европейского общества всегда считалось самым важным, то, про что Христос говорил, что оно единое на потребу, — это-то одно исключено из нашей жизни и всей деятельности человеческой. Этим занимается учреждение, которое называется
церковью и в которое никто, даже составляющие это учреждение, давно уже не верят.
На вопрос: что я, что мне делать, нельзя ли мне облегчить жизнь мою по
учению того бога, который, по вашим словам, пришел спасти нас? мне отвечают: исполняй предписание властей и верь
церкви.
Они верят
учению мира и только пользуются отговоркой, которой их научила
церковь, — что, исполняя
учение Христа, надо много страдать, и потому никогда даже и не пробовали исполнять
учение Христа.
Церковь потрудилась растолковать нам
учение Христа так, что оно представляется не
учением о жизни, а пугалом.
Я не мог верить, чтобы чисто языческое, не имеющее ничего христианского, содержание молитвенника было сознательно распространяемое в народе
церковью учение. Чтобы проверить это, я купил все изданные синодом или «с благословения» его книги, содержащие краткие изложения церковной веры для детей и народа, и перечитал их.
(В обеих частях этих трактуется о догматах
церкви, молитвах и таинствах, но нет никакого
учения о жизни.)
Со времени Константина, язычника из язычников, которого
церковь за все его преступления и пороки причисляет к лику христианских святых, начинаются соборы, и центр тяжести христианства переносится на одну метафизическую сторону
учения.
Церковь, на словах признавая
учение Христа, в жизни прямо отрицала его.
Вместо того чтобы руководить миром в его жизни,
церковь в угоду миру перетолковала метафизическое
учение Христа так, что из него не вытекало никаких требований для жизни, так что оно не мешало людям жить так, как они жили.
Мир учреждал свою, во всем противную
учению Христа жизнь, а
церковь придумывала иносказания, по которым бы выходило, что люди, живя противно закону Христа, живут согласно с ним.
И кончилось тем, что мир стал жить жизнью, которая стала хуже языческой жизни, и
церковь стала не только оправдывать эту жизнь, но утверждать, что в этом-то и состоит
учение Христа.
И
церковь ничего не отстаивала и теперь не может отстаивать, потому что уничтожение этих неправд жизни происходило и происходит на основании того самого христианского
учения, которое проповедовала и проповедует
церковь, хотя и стараясь извратить его.
Учение о жизни людей эмансипировалось от
церкви и установилось независимо от нее.
Но у
церкви не осталось никакого
учения о жизни.
Церковь пронесла свет христианского
учения о жизни через 18 веков и, желая скрыть его в своих одеждах, сама сожглась на этом свете.
И пусть не говорят, что это — так в гнилой Западной Европе; наша Россия своими миллионами рационалистов-христиан, образованных и необразованных, отбросивших церковное
учение, бесспорно доказывает, что она, в смысле отпадения от
церкви, слава богу, гораздо гнилее Европы.
Всё то, чем истинно живет теперь мир: социализм, коммунизм, политико-экономические теории, утилитаризм, свобода и равенство людей и сословий и женщин, все нравственные понятия людей, святость труда, святость разума, науки, искусства, всё, что ворочает миром и представляется
церкви враждебным, всё это — части того же
учения, которое, сама того не зная, пронесла с скрываемым ею
учением Христа та же
церковь.
Верующий католик, протестант, православный на вопрос: зачем он живет так, как он живет, т. е. противно тому
учению Христа бога, которое он исповедует? всегда вместо прямого ответа начинает говорить о плачевном состоянии безверия нынешнего поколения, о злых людях, производящих безверие, и о значении и будущности истинной
церкви.
Церковь — один из органов
учения Христа — сделала свое дело и стала ненужна, стала помехой.
Была
церковь, которая проводила разумное
учение Христа в жизнь мира.
Этот новый процесс состоит в том, чтобы сознательно принять те истины
учения христианского, которые прежде бессознательно вливались в человечество через орган
церкви и, которыми теперь живо еще человечество. Люди должны вновь поднять тот свет, которым они жили, но который скрыт был от них, и высоко поставить его перед собою и людьми и сознательно жить этим светом.
Учение Христа, как религия, определяющая жизнь и дающая объяснение жизни людей, стоит теперь так же, как оно 1800 лет тому назад стояло перед миром. Но прежде у мира были объяснения
церкви, которые, заслоняя от него
учение, все-таки казались ему достаточными для его старой жизни; а теперь настало время, что
церковь отжила, и мир не имеет никаких объяснений своей новой жизни и не может не чувствовать своей беспомощности, а потому и не может теперь не принять
учения Христа.