Неточные совпадения
Всё это произошло оттого, что я
понял учение
Христа не так, как я
понимал его прежде.
Я не толковать хочу учение
Христа, я хочу только рассказать, как я
понял то, что есть самого простого, ясного, понятного и несомненного, обращенного ко всем людям в учении
Христа, и как то, что я
понял, перевернуло мою душу и дало мне спокойствие и счастие.
Не все могут быть посвящены в глубочайшие тайны догматики, гомилетики, патристики, литургики, герменевтики, апологетики и др., но все могут и должны
понять то, что
Христос говорил всем миллионам простых, немудрых, живших и живущих людей. Так вот то самое, что
Христос сказал всем этим простым людям, не имевшим еще возможности обращаться за разъяснениями его учения к Павлу, Клименту, Златоусту и другим, это самое я не
понимал прежде, а теперь
понял; и это самое хочу сказать всем.
Во всем этом я был совершенно подобен разбойнику, но различие мое от разбойника было в том, что он умирал уже, а я еще жил. Разбойник мог поверить тому, что спасение его будет там, за гробом, а я не мог поверить этому, потому что кроме жизни за гробом мне предстояла еще и жизнь здесь. А я не
понимал этой жизни. Она мне казалась ужасна. И вдруг я услыхал слова
Христа,
понял их, и жизнь и смерть перестали мне казаться злом, и, вместо отчаяния, я испытал радость и счастье жизни, не нарушимые смертью.
О том, почему я прежде не
понимал учения
Христа и как и почему я
понял его, я написал два большие сочинения: Критику догматического богословия и новый перевод и соединение четырех Евангелий с объяснениями. В сочинениях этих я методически, шаг за шагом стараюсь разобрать всё то, что скрывает от людей истину, и стих за стихом вновь перевожу, сличаю и соединяю четыре Евангелия.
И только изверившись одинаково и во все толкования ученой критики, и во все толкования ученого богословия, и откинув их все, по слову
Христа: если не примете меня, как дети, не войдете в царствие божие…, я
понял вдруг то, чего не
понимал прежде.
Я
понял, что
Христос говорит то самое, что говорит.
Прежде я говорил это себе, предполагая, что
Христос этими словами восхваляет страдания и лишения и, восхваляя их, говорит преувеличенно и потому неточно и неясно; но теперь, когда я
понял слова о непротивлении злу, мне ясно стало, что
Христос ничего не преувеличивает и не требует никаких страданий для страданий, а только очень определенно и ясно говорит то, что говорит.
Я
понял, что
Христос нисколько не велит подставлять щеку и отдавать кафтан для того, чтобы страдать, а велит не противиться злу и говорит, что при этом придется, может быть, и страдать.
И стоило мне
понять эти слова просто и прямо, как они сказаны, и тотчас же во всем учении
Христа, не только в нагорной проповеди, но во всех Евангелиях, всё, что было запутано, стало понятно, что было противоречиво, стало согласно; и главное, что казалось излишне, стало необходимо.
А между тем, ни верующие, ни неверующие не
понимают такого простого, ясного значения слов
Христа.
Когда я
понял, что слова: не противься злу, значат: не противься злу, всё мое прежнее представление о смысле учения
Христа вдруг изменилось, и я ужаснулся перед тем не то что непониманием, а каким-то странным пониманием учения, в котором я находился до сих пор.
И я
понял, откуда возникло мое заблуждение. Оно возникло из исповедания
Христа на словах и отрицания его на деле.
Теперь,
поняв прямой смысл учения, я вижу ясно то странное противоречие с самим собой, в котором я находился. Признав
Христа богом и учение его божественным и вместе с тем устроив свою жизнь противно этому учению, что же оставалось, как не признавать учение неисполнимым? На словах я признал учение
Христа священным, на деле я исповедывал совсем не христианское учение и признавал и поклонялся учреждениям не христианским, со всех сторон обнимающим мою жизнь.
Я чувствовал это и потому не только не углублялся в значение закона
Христа, но старался
понять его так, чтобы он не мешал мне жить моей животной жизнью.
Только когда я
понял в прямом значении слова о непротивлении злу, только тогда мне представился вопрос о том, как относится
Христос ко всем этим судам и департаментам.
Первое, что поразило меня, когда я
понял заповедь о непротивлении злу в ее прямом значении, было то, что суды человеческие не только не сходятся с нею, но прямо противны ей, противны и смыслу всего учения, и что поэтому
Христос, если подумал о судах, то должен был отрицать их.
Вижу, что слова
Христа: не судите и не осуждайте, были поняты его первыми учениками так же, как я их
понял теперь, в их прямом смысле: не судите в судах — не участвуйте в них.
И так как слова эти принято
понимать только как осуждение на словах ближнего, то является затруднение: как не осуждать? Зло нельзя не осуждать. И потому все толкования вертятся на том, что можно и что нельзя осуждать. Говорится о том, что для служителей церкви это нельзя
понимать как запрещение судить, что сами апостолы судили (Златоуст и Феофилакт). Говорится о том, что, вероятно, этим словом
Христос указывает на иудеев, которые обвиняли ближних в малых грехах, а сами делали большие.
Я
понял теперь, что говорит
Христос, когда он говорит: Вам сказано: око за око, зуб за зуб.
Я
понял теперь, что в положении о непротивлении злу
Христос говорит не только, что выйдет непосредственно для каждого от непротивления злу, но он, в противоположение той основы, которою жило при нем по Моисею, по римскому праву и теперь по разным кодексам живет человечество, ставит положение непротивления злу, которое, по его учению, должно быть основой жизни людей вместе и должно избавить человечество от зла, наносимого им самому себе.
Все на самые различные лады
понимают учение
Христа, но только не в том прямом простом смысле, который неизбежно вытекает из его слов.
Казалось бы, прежде чем судить об учении
Христа, надо
понять, в чем оно состоит. И чтобы решать: разумно ли его учение или нет, надо прежде всего признавать, что он говорил то, что говорил. А этого-то мы и не делаем: ни церковные, ни вольнодумные толкователи. И очень хорошо знаем, почему мы этого не делаем.
Стоит только
понять раз, что это так, что всякая радость моя, всякая минута спокойствия при нашем устройстве жизни покупается лишениями и страданиями тысяч, удерживаемых насилием; стоит раз
понять это, чтобы
понять, что свойственно всей природе человека, т. е. не одной животной, но и разумной и животной природе человека; стоит только
понять закон
Христа во всем его значении, со всеми последствиями его для того, чтобы
понять, что не учение
Христа несвойственно человеческой природе, но всё оно только в том и состоит, чтобы откинуть несвойственное человеческой природе мечтательное учение людей о противлении злу, делающее их жизнь несчастною.
Стоит
понять учение
Христа, чтобы
понять, что мир, не тот, который дан богом для радости человека, а тот мир, который учрежден людьми для погибели их, есть мечта, и мечта самая дикая, ужасная, бред сумасшедшего, от которого стоит только раз проснуться, чтобы уже никогда не возвращаться к этому страшному сновидению.
Закон этот до такой степени вечен, что если и есть в исторической жизни движение вперед к устранению зла, то только благодаря тем людям, которые так
поняли учение
Христа и которые переносили зло, а не сопротивлялись ему насилием.
У меня должно было быть какое-нибудь ложное представление о значении учения
Христа для того, чтобы я мог так не
понять его.
Приступая к чтению Евангелия, я не находился в том положении человека, который, никогда ничего не слыхав об учении
Христа, вдруг в первый раз услыхал его; а во мне была уже готова целая теория о том, как я должен
понимать его.
Если бы я просто относился к учению
Христа, без той богословской теории, которая с молоком матери была всосана мною, я бы просто
понял простой смысл слов
Христа.
Я бы
понял, что
Христос отрицает старый закон и дает свой, новый закон.
Теперь же, признав простой и прямой смысл учения
Христа, я
понял, что два закона эти противоположны и что не может быть и речи о соглашении их или восполнении одного другим, что необходимо принять один из двух и что толкование стихов 17—20 пятой главы Матфея, и прежде поражавших меня своей неясностью, должно быть неверно.
И вот, когда я
понял закон
Христа, как закон
Христа, а не закон Моисея и
Христа, и
понял то положение этого закона, которое прямо отрицает закон Моисея, так все Евангелия, вместо прежней неясности, разбросанности, противоречий, слились для меня в одно неразрывное целое, и среди их выделилась сущность всего учения, выраженная в простых, ясных и доступных каждому пяти заповедях
Христа (Матф. V, 21 — 48), о которых я ничего не знал до сих пор.
Мне представлялось, что
Христос должен был запрещать всякий гнев, всякое недоброжелательство и для того, чтобы его не было, предписывает каждому: прежде чем идти приносить жертву, т. е. прежде, чем становиться в общение с богом, вспомнить, нет ли человека, который сердится на тебя. И если есть такой, напрасно или не напрасно, то пойти и помириться, а потом уж приносить жертву или молиться. Так мне казалось, но по толкованиям выходило, что это место надо
понимать условно.
Я чувствовал, что
Христос не мог так
понимать слова: поди и помирись с ним, как они толкуются: «помирись в мыслях».
А должен сознаться, что для меня признать, что
Христос мог в этом месте сказать такие неясные слова, давая возможность
понимать их так, что от них ничего не оставалось, для меня признать это было бы то же, что отречься от всего Евангелия.
Но мало того, стоило мне
понять, что слова
Христа запрещают всегда всякий гнев против кого бы то ни было, чтобы смущавшее меня прежде запрещение говорить кому-нибудь слова рака́ и безумный получило бы тоже другой смысл, чем тот, что
Христос запрещает бранные слова.
И,
поняв смысл и цель этих объяснений, я
понял, что предписание
Христа о клятве совсем не так ничтожно, легко и незначительно, как оно мне казалось, когда я в числе клятв, запрещенных
Христом, не считал государственную присягу.
Я не считал нашу жизнь ни хорошею, ни священною, и потому
понял эту заповедь прежде других. И когда я
понял слова эти так, как они сказаны, меня поразила их истинность, точность и ясность.
Христос говорит: вы злом хотите уничтожить зло. Это неразумно. Чтобы не было зла, не делайте зла. И потом
Христос перечисляет все случаи, в которых мы привыкли делать зло, и говорит, что в этих случаях не надо его делать.
И как только я
понял это, так тотчас же устранилось то затруднение: зачем и каким образом мог
Христос, всякий раз приводя подлинные слова закона, здесь вдруг привести слова: вам сказано: ненавидь врага, которые не были сказаны.
Очень трудно
понять, что те суды, которые открываются христианскими молебствиями, благословляются теми, которые считают себя блюстителями закона
Христа, что эти-то самые суды несовместимы с исповеданием
Христа и прямо противны ему.
И,
поняв таким образом эти столь простые, определенные, не подверженные никаким перетолкованиям заповеди
Христа, я спросил себя: что бы было, если бы весь христианский мир поверил в эти заповеди не в том смысле, что их нужно петь или читать для умилостивления бога, а что их нужно исполнять для счастия людей?
Прежде я спрашивал себя, что будет из исполнения учения
Христа, как я
понимал его, и невольно отвечал себе: ничего.
Так говорят обыкновенно и так думал и я, пока не освободился вполне от церковного учения, и потому не
понимал учения
Христа о жизни во всем его значении.
Для того чтобы
понять учение
Христа о спасении жизни, надо прежде всего
понять то, что говорили все пророки, что говорил Соломон, что говорил Будда, что говорили все мудрецы мира о личной жизни человека.
И потому, чтобы
понять учение
Христа, надо прежде всего опомниться, одуматься, надо, чтобы в нас совершилась ματάνοια, то самое, что, проповедуя свое учение, говорит предшественник
Христа — Иоанн таким же, как мы, запутанным людям.
ІІо учению
Христа, как виноградари, живя в саду, не ими обработанном, должны
понимать и чувствовать, что они в неоплатном долгу перед хозяином, так точно и люди должны
понимать и чувствовать, что, со дня рождения и до смерти, они всегда в неоплатном долгу перед кем-то, перед жившими до них и теперь живущими и имеющими жить, и перед тем, что было и есть и будет началом всего.
Они должны
понимать, что всяким часом своей жизни, во время которой они не прекращают этой жизни, они утверждают это обязательство, и что потому человек, живущий для себя и отрицающий это обязательство, связывающее его с жизнью и началом ее, сам лишает себя жизни, должен
понимать, что, живя так, он, желая сохранить свою жизнь, губит ее, — то самое, что много раз повторяет
Христос.
Стоит вдуматься в смысл учения
Христа о жизни вечной в боге, стоит восстановить в своем воображении учение еврейских пророков, чтобы
понять, что если бы
Христос хотел проповедовать учение о воскресении мертвых, которое тогда только начинало входить в Талмуд и было предметом спора, то он ясно и определенно высказал бы это учение; он же, наоборот, не только не сделал этого, но даже отверг его, и во всех Евангелиях нельзя найти ни одного места, которое бы подтверждало это учение.
И
Христос говорит: не плоть и кровь открыли тебе это, а отец наш небесный, т. е. ты
понял это не потому, что ты поверил человеческим толкованиям, а потому, что ты, сознав себя сыном бога,
понял меня.
Всё учение
Христа в том, чтобы ученики его,
поняв призрачность личной жизни, отреклись от нее и переносили ее в жизнь всего человечества, в жизнь сына человеческого. Учение же о бессмертии личной души не только не призывает к отречению от своей личной жизни, но навеки закрепляет эту личность.