Неточные совпадения
Я не толковать хочу учение Христа, я хочу только рассказать, как я понял то, что
есть самого простого, ясного, понятного и несомненного, обращенного ко всем людям в учении Христа, и как то, что я понял, перевернуло мою душу и дало мне спокойствие и
счастие.
Во всем этом я
был совершенно подобен разбойнику, но различие мое от разбойника
было в том, что он умирал уже, а я еще жил. Разбойник мог поверить тому, что спасение его
будет там, за гробом, а я не мог поверить этому, потому что кроме жизни за гробом мне предстояла еще и жизнь здесь. А я не понимал этой жизни. Она мне казалась ужасна. И вдруг я услыхал слова Христа, понял их, и жизнь и смерть перестали мне казаться злом, и, вместо отчаяния, я испытал радость и
счастье жизни, не нарушимые смертью.
И, поняв таким образом эти столь простые, определенные, не подверженные никаким перетолкованиям заповеди Христа, я спросил себя: что бы
было, если бы весь христианский мир поверил в эти заповеди не в том смысле, что их нужно
петь или читать для умилостивления бога, а что их нужно исполнять для
счастия людей?
Вместо того, чтобы вся жизнь наша
была установлена на насилии, чтобы каждая радость наша добывалась и ограждалась насилием; вместо того, чтобы каждый из нас
был наказываемым или наказывающим с детства и до глубокой старости, я представил себе, что всем нам внушается словом и делом, что месть
есть самое низкое животное чувство, что насилие
есть не только позорный поступок, но поступок, лишающий человека истинного
счастья, что радость жизни
есть только та, которую не нужно ограждать насилием, что высшее уважение заслуживает не тот, кто отнимает или удерживает свое от других и кому служат другие, а тот, кто больше отдает свое и больше служит другим.
Люди всё слышали, всё поняли, но только пропустили мимо ушей то, что учитель говорил только о том, что людям надо делать свое
счастье самим здесь, на том дворе, на котором они сошлись, а вообразили себе, что это двор постоялый, а там где-то
будет настоящий. И вот от этого вышло то удивительное рассуждение, что слова учителя очень прекрасны и даже слова бога, но исполнять их теперь трудно.
«Если я один среди мира людей, не исполняющих учение Христа, — говорят обыкновенно, — стану исполнять его,
буду отдавать то, что имею,
буду подставлять щеку, не защищаясь,
буду даже не соглашаться на то, чтобы идти присягать и воевать, меня оберут, и если я не умру с голода, меня изобьют до смерти, и если не изобьют, то посадят в тюрьму или расстреляют, и я напрасно погублю всё
счастье своей жизни и всю свою жизнь».
Разве не бессмысленно трудиться над тем, что, сколько бы ты ни старался, никогда не
будет закончено? Всегда смерть придет раньше, чем
будет окончена башня твоего мирского
счастья. И если ты вперед знаешь, что, сколько ни борись со смертью, не ты, а она поборет тебя, так не лучше ли уж и не бороться с нею и не класть свою душу в то, что погибает наверно, а поискать такого дела, которое не разрушилось бы неизбежною смертью.
Но я знаю, что жизнь моя для личного одинокого
счастья есть величайшая глупость и что после этой глупой жизни я непременно только глупо умру.
Прикиньте эту жизнь на мерку того, что всегда все люди называют
счастьем, и вы увидите, что эта жизнь ужасно несчастлива. В самом деле, какие главные условия земного
счастья — такие, о которых никто спорить не
будет?
Одно из первых и всеми признаваемых условий
счастия есть жизнь такая, при которой не нарушена связь человека с природой, т. е. жизнь под открытым небом, при свете солнца, при свежем воздухе; общение с землей, растениями, животными.
Где бы они ни
были, они лишены, как заключенные, этого условия
счастия.
Другое несомненное условие
счастья есть труд, во-первых, любимый и свободный труд, во-вторых, труд физический, дающий аппетит и крепкий, успокаивающий сон.
Третье несомненное условие
счастья —
есть семья.
Четвертое условие
счастья —
есть свободное, любовное общение со всеми разнообразными людьми мира.
Наконец пятое условие
счастья есть здоровье и безболезненная смерть. И опять, чем выше люди на общественной лестнице, тем более они лишены этого условия
счастья. Возьмите среднего богача и его жену и среднего крестьянина и его жену, несмотря на весь голод и непомерный труд, который, не по своей вине, но по жестокости людей, несет крестьянство, и сравните их. И вы увидите, что чем ниже, тем здоровее, и чем выше, тем болезненнее мужчины и женщины.
Мы так привыкли к этому, что учение Христа о том, что
счастье человека не может зависеть от власти и именья, что богатый не может
быть счастлив, представляется нам требованием жертвы во имя будущих благ.
Надо восстановить то свойственное всем неиспорченным людям представление о том, что необходимое условие
счастья человека
есть не праздность, а труд; что человек не может не работать, что ему скучно, тяжело, трудно не работать, как скучно, трудно не работать муравью, лошади и всякому животному.
Положение это
было бы ужасно, если бы оно вполне
было таково. Но, к
счастью, и в наше время
есть люди, лучшие люди нашего времени, которые не довольствуются такой верою и имеют свою веру в то, как должны жить люди.
Неточные совпадения
Добчинский. Марья Антоновна! (Подходит к ручке.)Честь имею поздравить. Вы
будете в большом, большом
счастии, в золотом платье ходить и деликатные разные супы кушать; очень забавно
будете проводить время.
Лука стоял, помалчивал, // Боялся, не наклали бы // Товарищи в бока. // Оно
быть так и сталося, // Да к
счастию крестьянина // Дорога позагнулася — // Лицо попово строгое // Явилось на бугре…
Пришел дьячок уволенный, // Тощой, как спичка серная, // И лясы распустил, // Что
счастие не в пажитях, // Не в соболях, не в золоте, // Не в дорогих камнях. // «А в чем же?» // — В благодушестве! // Пределы
есть владениям // Господ, вельмож, царей земных, // А мудрого владение — // Весь вертоград Христов! // Коль обогреет солнышко // Да пропущу косушечку, // Так вот и счастлив я! — // «А где возьмешь косушечку?» // — Да вы же дать сулилися…
— Послали в Клин нарочного, // Всю истину доведали, — // Филиппушку спасли. // Елена Александровна // Ко мне его, голубчика, // Сама — дай Бог ей
счастие! // За ручку подвела. // Добра
была, умна
была,
Пахом приподнял «
счастие» // И, крякнувши порядочно, // Работнику поднес: // «Ну, веско! а не
будет ли // Носиться с этим
счастием // Под старость тяжело?..»