Неточные совпадения
Взойдя наверх одеться для вечера и взглянув
в зеркало, она с радостью заметила, что она
в одном из своих хороших дней и
в полном обладании всеми своими
силами, а это ей так нужно было для предстоящего: она
чувствовала в себе внешнюю тишину и свободную грацию движений.
Анна говорила, что приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая
себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова и как похоже было, что ей просто хочется спать! Она
чувствовала себя одетою
в непроницаемую броню лжи. Она
чувствовала, что какая-то невидимая
сила помогала ей и поддерживала ее.
Но
в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило
в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он
чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток
силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
Она
чувствовала, что то положение
в свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным, что это положение дорого ей, что она не будет
в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником; что, сколько бы она ни старалась, она не будет сильнее самой
себя.
— Я очень благодарю вас за ваше доверие, но… — сказал он, с смущением и досадой
чувствуя, что то, что он легко и ясно мог решить сам с
собою, он не может обсуждать при княгине Тверской, представлявшейся ему олицетворением той грубой
силы, которая должна была руководить его жизнью
в глазах света и мешала ему отдаваться своему чувству любви и прощения. Он остановился, глядя на княгиню Тверскую.
— Нет, это ужасно. Быть рабом каким-то! — вскрикнул Левин, вставая и не
в силах более удерживать своей досады. Но
в ту же секунду
почувствовал, что он бьет сам
себя.
Он знал, что единственное спасение от людей — скрыть от них свои раны, и он это бессознательно пытался делать два дня, но теперь
почувствовал себя уже не
в силах продолжать эту неравную борьбу.
Лошадь не была еще готова, но,
чувствуя в себе особенное напряжение физических
сил и внимания к тому, что предстояло делать, чтобы не потерять ни одной минуты, он, не дожидаясь лошади, вышел пешком и приказал Кузьме догонять
себя.
И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира,
в котором он жил эти двадцать два часа, Левин мгновенно
почувствовал себя перенесенным
в прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою
силой поднялись
в нем, колебля всё его тело, что долго мешали ему говорить.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето
в Бадене; ну, право, я
чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка —
сила, бодрость. Приехал
в Россию, — надо было к жене да еще
в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается. Поехал
в Париж — опять справился.
Неточные совпадения
Стародум(видя
в тоске г-жу Простакову). Сударыня! Ты сама
себя почувствуешь лучше, потеряв
силу делать другим дурно.
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных
сил.] есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его.
В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели
чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под
себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя
в действии облегчит».
Я
чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только
в отношении к
себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные
силы.
Раскольников молчал и не сопротивлялся, несмотря на то, что
чувствовал в себе весьма достаточно
сил приподняться и усидеть на диване безо всякой посторонней помощи, и не только владеть руками настолько, чтобы удержать ложку или чашку, но даже, может быть, и ходить.
Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва
себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом.
Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась
в нем
сила.