Неточные совпадения
В 4 часа,
чувствуя свое бьющееся сердце, Левин слез с извозчика у Зоологического Сада и пошел дорожкой
к горам и катку, наверное зная, что найдет ее там, потому что видел карету Щербацких у подъезда.
Он
чувствовал, что солнце приближалось
к нему.
— Ах перестань! Христос никогда бы не сказал этих слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего Евангелия только и помнят эти слова. Впрочем, я говорю не то, что думаю, а то, что
чувствую. Я имею отвращение
к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно, не изучал пауков и не знаешь их нравов: так и я.
Княгиня привыкла
к этому еще с первыми дочерьми, но теперь она
чувствовала, что щепетильность князя имеет больше оснований.
Вероятно,
чувствуя, что разговор принимает слишком серьезный для гостиной характер, Вронский не возражал, а, стараясь переменить предмет разговора, весело улыбнулся и повернулся
к дамам.
Кити
чувствовала, как после того, что произошло, любезность отца была тяжела Левину. Она видела также, как холодно отец ее наконец ответил на поклон Вронского и как Вронский с дружелюбным недоумением посмотрел на ее отца, стараясь понять и не понимая, как и за что можно было быть
к нему недружелюбно расположенным, и она покраснела.
Несмотря на то, что он ничего не сказал ей такого, чего не мог бы сказать при всех, он
чувствовал, что она всё более и более становилась в зависимость от него, и чем больше он это
чувствовал, тем ему было приятнее, и его чувство
к ней становилось нежнее.
Вронский в это последнее время, кроме общей для всех приятности Степана Аркадьича,
чувствовал себя привязанным
к нему еще тем, что он в его воображении соединялся с Кити.
— Да, я понимаю, что положение его ужасно; виноватому хуже, чем невинному, — сказала она, — если он
чувствует, что от вины его всё несчастие. Но как же простить, как мне опять быть его женою после нее? Мне жить с ним теперь будет мученье, именно потому, что я люблю свою прошедшую любовь
к нему…
Оттого ли, что дети видели, что мама любила эту тетю, или оттого, что они сами
чувствовали в ней особенную прелесть; но старшие два, а за ними и меньшие, как это часто бывает с детьми, еще до обеда прилипли
к новой тете и не отходили от нее.
Левин
чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу
к гостинице, указанной на адресе.
Потому ли, что дети непостоянны или очень чутки и
почувствовали, что Анна в этот день совсем не такая, как в тот, когда они так полюбили ее, что она уже не занята ими, — но только они вдруг прекратили свою игру с тетей и любовь
к ней, и их совершенно не занимало то, что она уезжает.
Он
чувствовал, что все его доселе распущенные, разбросанные силы были собраны в одно и с страшною энергией были направлены
к одной блаженной цели.
Еще в то время, как он подходил
к Анне Аркадьевне сзади, он заметил с радостью, что она
чувствовала его приближение и оглянулась было и, узнав его, опять обратилась
к мужу.
Обращением этим
к жене он давал
чувствовать Вронскому, что желает остаться один и, повернувшись
к нему, коснулся шляпы; но Вронский обратился
к Анне Аркадьевне...
Во время взрыва князя она молчала; она
чувствовала стыд за мать и нежность
к отцу за его сейчас же вернувшуюся доброту; но когда отец ушел, она собралась сделать главное, что было нужно, — итти
к Кити и успокоить ее.
— Что, что ты хочешь мне дать
почувствовать, что? — говорила Кити быстро. — То, что я была влюблена в человека, который меня знать не хотел, и что я умираю от любви
к нему? И это мне говорит сестра, которая думает, что… что… что она соболезнует!.. Не хочу я этих сожалений и притворств!
Теперь же, хотя убеждение его о том, что ревность есть постыдное чувство и что нужно иметь доверие, и не было разрушено, он
чувствовал, что стоит лицом
к лицу пред чем-то нелогичным и бестолковым, и не знал, что надо делать.
Она
чувствовала себя столь преступною и виноватою, что ей оставалось только унижаться и просить прощения; а в жизни теперь, кроме его, у ней никого не было, так что она и
к нему обращала свою мольбу о прощении.
У всех было то же отношение
к его предположениям, и потому он теперь уже не сердился, но огорчался и
чувствовал себя еще более возбужденным для борьбы с этою какою-то стихийною силой, которую он иначе не умел назвать, как «что Бог даст», и которая постоянно противопоставлялась ему.
Волнение лошади сообщилось и Вронскому; он
чувствовал, что кровь приливала ему
к сердцу и что ему так же, как и лошади, хочется двигаться, кусаться; было и страшно и весело.
Действительно, мальчик
чувствовал, что он не может понять этого отношения, и силился и не мог уяснить себе то чувство, которое он должен иметь
к этому человеку. С чуткостью ребенка
к проявлению чувства он ясно видел, что отец, гувернантка, няня — все не только не любили, но с отвращением и страхом смотрели на Вронского, хотя и ничего не говорили про него, а что мать смотрела на него как на лучшего друга.
Но только что он хотел ступить шаг, чтобы приблизиться
к ней, она уже
почувствовала его приближение, оттолкнула лейку и повернула
к нему свое разгоряченное лицо.
— Что с вами? Вы нездоровы? — сказал он по-французски, подходя
к ней. Он хотел подбежать
к ней; но, вспомнив, что могли быть посторонние, оглянулся на балконную дверь и покраснел, как он всякий раз краснел,
чувствуя, что должен бояться и оглядываться.
При этом известии он с удесятеренною силой
почувствовал припадок этого странного, находившего на него чувства омерзения
к кому-то; но вместе с тем он понял, что тот кризис, которого он желал, наступит теперь, что нельзя более скрывать от мужа, и необходимо так или иначе paзорвать скорее это неестественное положение.
Чувствуя, что он вместе с другими скачущими составляет центр, на который устремлены все глаза, Вронский в напряженном состоянии, в котором он обыкновенно делался медлителен и спокоен в движениях, подошел
к своей лошади.
Только потому, что он
чувствовал себя ближе
к земле, и по особенной мягкости движенья Вронский знал, как много прибавила быстроты его лошадь.
Она перелетела ее, как птица; но в это самое время Вронский,
к ужасу своему,
почувствовал, что, не поспев за движением лошади, он, сам не понимая как, сделал скверное, непростительное движение, опустившись на седло.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали
к нему.
К своему несчастию, он
чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он
чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
«Для Бетси еще рано», подумала она и, взглянув в окно, увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так показалось ужасно и страшно всё, что могло от этого выйти, что она, ни минуты не задумываясь, с веселым и сияющим лицом вышла
к ним навстречу и,
чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная, что скажет.
— Ну, так до свиданья. Ты заедешь чай пить, и прекрасно! — сказала она и вышла, сияющая и веселая. Но, как только она перестала видеть его, она
почувствовала то место на руке,
к которому прикоснулись его губы, и с отвращением вздрогнула.
Не говоря уже о том, что Кити интересовали наблюдения над отношениями этой девушки
к г-же Шталь и
к другим незнакомым ей лицам, Кити, как это часто бывает, испытывала необъяснимую симпатию
к этой М-llе Вареньке и
чувствовала, по встречающимся взглядам, что и она нравится.
Кити
чувствовала, что в ней, в ее складе жизни, она найдет образец того, чего теперь мучительно искала: интересов жизни, достоинства жизни — вне отвратительных для Кити светских отношений девушки
к мужчинам, представлявшихся ей теперь позорною выставкой товара, ожидающего покупателей.
Константин Левин
чувствовал, что ему остается только покориться или признаться в недостатке любви
к общему делу. И это его оскорбило и огорчило.
Константин Левин
чувствовал себя нравственно припертым
к стене и потому разгорячился и высказал невольно главную причину своего равнодушия
к общему делу.
Он
чувствовал себя более близким
к нему, чем
к брату, и невольно улыбался от нежности, которую он испытывал
к этому человеку.
— Знаете, что я делал предложение и что мне отказано, — проговорил Левин, и вся та нежность, которую минуту тому назад он
чувствовал к Кити, заменилась в душе его чувством злобы за оскорбление.
Когда, возвращаясь со скачек, Анна объявила ему о своих отношениях
к Вронскому и тотчас же вслед за этим, закрыв лицо руками, заплакала, Алексей Александрович, несмотря на вызванную в нем злобу
к ней,
почувствовал в то же время прилив того душевного расстройства, которое на него всегда производили слезы.
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели жестокую боль в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным чувством физической жалости
к ней, которую произвели на него ее слезы. Но, оставшись один в карете, Алексей Александрович,
к удивлению своему и радости,
почувствовал совершенное освобождение и от этой жалости и от мучавших его в последнее время сомнений и страданий ревности.
После страшной боли и ощущения чего-то огромного, больше самой головы, вытягиваемого из челюсти, больной вдруг, не веря еще своему счастию,
чувствует, что не существует более того, что так долго отравляло его жизнь, приковывало
к себе всё внимание, и что он опять может жить, думать и интересоваться не одним своим зубом.
Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и
чувствовала враждебность
к нему зa это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она не могла решиться позвать девушку и еще меньше сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
Она вспомнила ту, отчасти искреннюю, хотя и много преувеличенную, роль матери, живущей для сына, которую она взяла на себя в последние годы, и с радостью
почувствовала, что в том состоянии, в котором она находилась, у ней есть держава, независимая от положения, в которое она станет
к мужу и
к Вронскому.
— Нет, разорву, разорву! — вскрикнула она, вскакивая и удерживая слезы. И она подошла
к письменному столу, чтобы написать ему другое письмо. Но она в глубине души своей уже
чувствовала, что она не в силах будет ничего разорвать, не в силах будет выйти из этого прежнего положения, как оно ни ложно и ни бесчестно.
Только в самое последнее время, по поводу своих отношений
к Анне, Вронский начинал
чувствовать, что свод его правил не вполне определял все условия, и в будущем представлялись трудности и сомнения, в которых Вронский уж не находил руководящей нити.
Раз решив сам с собою, что он счастлив своею любовью, пожертвовал ей своим честолюбием, взяв, по крайней мере, на себя эту роль, — Вронский уже не мог
чувствовать ни зависти
к Серпуховскому, ни досады на него за то, что он, приехав в полк, пришел не
к нему первому. Серпуховской был добрый приятель, и он был рад ему.
Он
почувствовал тоже, что что-то поднимается
к его горлу, щиплет ему вносу, и он первый раз в жизни
почувствовал себя готовым заплакать. Он не мог бы сказать, что именно так тронуло его; ему было жалко ее, и он
чувствовал, что не может помочь ей, и вместе с тем знал, что он виною ее несчастья, что он сделал что-то нехорошее.
Уже давно Левин
чувствовал недовольство своим отношением
к хозяйству.
К этому еще присоединилось присутствие в тридцати верстах от него Кити Щербацкой, которую он хотел и не мог видеть, Дарья Александровна Облонская, когда он был у нее, звала его приехать: приехать с тем, чтобы возобновить предложение ее сестре, которая, как она давала
чувствовать, теперь примет его.
Кроме того (Левин
чувствовал, что желчный помещик был прав), крестьяне первым и неизменным условием какого бы то ни было соглашения ставили то, чтобы они не были принуждаемы
к каким бы то ни было новым приемам хозяйства и
к употреблению новых орудий.
Он
чувствовал, что, не ответив на письмо Дарьи Александровны, своею невежливостью, о которой он без краски стыда не мог вспомнить, он сжег свои корабли и никогда уж не поедет
к ним.