Этот неподражаемый Дживс

Пелам Гренвилл Вудхаус, 1923

Мистер Бинго, друг Берти Вустера, в очередной раз задумывает жениться. Но строгий дядюшка Литтл может помешать осуществлению свадебных планов, и тогда на помощь приходят верный Берти, который берет на себя роль посредника в этом щекотливом деле, и его гениальный слуга Дживс. Однако мистеру Вустеру и самому нужна помощь – тетушка Агата полна решимости найти достойную спутницу жизни для своего любимого племянника…

Глава 4

Жемчуг — к слезам

Давным-давно, скорее всего еще в школе — теперь-то я этими делами не особенно увлекаюсь, — я прочел одно стихотворение, про что-то там такое, и там были, помнится, строки насчет того, как «все явственней тень мрачная тюрьмы сгущалась над невинной головой». Это я к тому, что на протяжении последующих двух недель нечто похожее наблюдалось и над головой вашего покорного слуги. Уже слышался, день ото дня все громче, звон свадебных колоколов, и разрази меня гром, если я представлял себе, как из этого выпутаться. Дживс, понятное дело, сразу бы выложил с десяток гениальных планов, но он по-прежнему держался холодно и отчужденно, и у меня не хватало духу обратиться к нему за помощью. Ведь он же прекрасно видел, что молодой хозяин угодил в переделку, и если ему этого мало, чтобы закрыть глаза на малиновый кушак вокруг талии, значит, былой феодальный дух угас в его груди, и тут уж ничего не поделаешь.

Просто поразительно, до чего эти Хемингуэи ко мне прониклись! Я никогда не утверждал, что обладаю способностью располагать к себе людей, а большинство моих знакомых считают, что я законченный осел, но факт остается фактом: у этой барышни и ее братца я шел «на ура». Без меня они чувствовали себя несчастными. Я теперь и шагу не мог ступить без того, чтобы кто-то из них тотчас не появился бог весть откуда и не вцепился в меня, как репей. Дело дошло до того, что я начал прятаться в своем номере, чтобы хоть ненадолго от них передохнуть. Я занимал на третьем этаже вполне приличный люкс с видом на набережную.

Как-то вечером я укрылся в номере и в первый раз за день ощутил, что жизнь, в конце концов, не такая уж скверная штука. Сразу после обеда тетя Агата отправила меня с барышней Хемингуэй на прогулку, и я не мог избавиться от прилипчивой девицы до самого вечера. И вот сейчас, глядя из окна на залитую вечерними огнями набережную и толпу людей, беззаботно спешащих в рестораны, или в казино, или еще бог знает куда, я испытал чувство щемящей зависти. Как здорово я мог бы здесь провести время, если бы не тетя Агата и ее занудные приятели.

Я тяжело вздохнул, и в этот момент раздался стук в дверь.

— Кто-то стучит, Дживс, — сказал я.

— Да, сэр.

Он отворил дверь, и я увидел Алин Хемингуэй и ее брата. Этого еще не хватало! Я искренне надеялся, что заслужил на сегодня право на отдых.

— А, привет, — сказал я.

— Ах, мистер Вустер, — сказала девушка срывающимся от волнения голосом. — Просто не знаю, с чего начать.

Тут только я заметил, что вид у нее совершенно потерянный, а что касается ее братца, то он похож на овцу, которую терзают невыразимые душевные муки.

Я поднялся и приготовился внимательно слушать. Я понял, что они пришли не просто поболтать — видимо, стряслось нечто из ряда вон выходящее. Хотя непонятно, почему они с этим делом обращаются ко мне.

— Что случилось? — спросил я.

— Бедный Сидней! Это я во всем виновата, мне не следовало оставлять его без присмотра, — пролепетала Алин. Видно, что взвинчена до чертиков.

Тут ее братец, который не проронил ни звука после того, как сбросил с себя мятое пальто и положил на стул шляпу, жалобно кашлянул, как овца, застигнутая туманом на вершине горы.

— Дело в том, мистер Вустер, — сказал он, — что, к величайшему сожалению, со мной произошла весьма прискорбная история. Сегодня днем, когда вы столь любезно вызвались сопровождать мою сестру во время прогулки, я, не зная, чем себя занять, поддался искушению и — к несчастью — зашел в казино.

Впервые с момента нашего знакомства я почувствовал к нему что-то вроде симпатии. Оказывается, в его жилах течет кровь спортсмена; выходит, что и ему не чужды человеческие страсти. Жаль, что я не знал об этом раньше, мы могли бы гораздо веселей проводить время.

— Ну и как, — сказал я, — сорвали банк?

Он тяжело вздохнул.

— Если вы хотите спросить, была ли моя игра успешной, я вынужден дать вам отрицательный ответ. Я ошибочно посчитал, что раз выигрыш уже выпал на красное не меньше семи раз подряд, дальше должна прийти очередь черного. Я ошибся и потерял все то немногое, что у меня было, мистер Вустер.

— Да, не повезло, — сказал я.

— Я вышел из казино, — продолжал он, — и вернулся в гостиницу. Там я встретил одного из моих прихожан, полковника Масгрейва, который по воле случая приехал сюда в отпуск. Я убедил его дать мне сто фунтов и выписал на его имя чек для предъявления в одном из лондонских банков, где у меня открыт счет на скромную сумму.

— Выходит, все не так уж плохо. — Я призвал его взглянуть на вещи с приятной стороны. — Хочу сказать, вам здорово повезло: не так-то просто с первой попытки найти желающего раскошелиться.

— Наоборот, мистер Вустер, это лишь усугубило мое положение. Мне очень стыдно в этом признаться, но я тотчас вернулся в казино и проиграл все сто фунтов: на этот раз я ошибочно предполагал, что на красное должна, как выражаются игроки, «пойти полоса».

— Ну и ну, — сказал я. — Ничего себе — скоротали вечерок!

— И самое ужасное, — заключил он, — это то, что на моем банковском счете нет достаточных средств, и мой чек, предъявленный полковником, оплачен не будет.

К этому моменту я уже понял, что он собирается обратиться ко мне с просьбой, которая вряд ли меня обрадует; но тем не менее я невольно испытал к нему теплое чувство. Я слушал его со все возрастающим интересом и восхищением. Никогда еще мне не доводилось встречать младших приходских священников, готовых так легко пуститься во все тяжкие. Хоть он и неказист с виду, но, похоже, парень хоть куда, жаль, что я не имел возможности узнать об этом раньше.

— Полковник Масгрейв, — продолжал он срывающимся голосом, — не из тех, кто посмотрит на это сквозь пальцы. Он человек суровый. Он все расскажет нашему первому приходскому священнику. А тот — тоже суровый человек. Короче говоря, мистер Вустер, если полковник Масгрейв предъявит этот чек в банк — я погиб. А он отправляется в Англию сегодня вечером.

Как только он смолк, вступила девица, которая все это время, пока ее братец изливал мне душу, судорожно вздыхала и кусала скомканный носовой платочек.

— Мистер Вустер, — воскликнула она, — умоляю вас, спасите! О, скажите, что вы нас спасете! Нам нужны деньги, чтобы получить обратно чек у полковника Масгрейва до девяти вечера — он уезжает на поезде девять двадцать. Я чуть с ума не сошла, ломая себе голову, как нам быть, и тут вспомнила, что вы всегда были к нам так добры. Мистер Вустер, одолжите Сиднею эту сумму и возьмите вот это в качестве залога. — И прежде чем я успел возразить, она достала из сумочки прямоугольный футляр. — Это мое жемчужное ожерелье, — сказала она. — Я не знаю, сколько оно стоит — это подарок моего бедного отца…

— Ныне, увы, покойного… — вставил ее брат.

–…но я уверена, что его стоимость намного превосходит сумму, которую мы у вас просим.

Чертовски неловко. Я почувствовал себя ростовщиком. Как будто ко мне пришли заложить часы.

— Нет, что вы, зачем это, — запротестовал я. — Не нужно никакого залога, что за вздор. С удовольствием одолжу вам эти деньги. Они у меня, кстати, с собой. Как нарочно снял сегодня со счета немного наличных.

И я извлек из бумажника сотню и протянул брату. Но тот отрицательно покачал головой.

— Мистер Вустер, — сказал он. — Мы глубоко признательны вам за вашу щедрость; мы польщены и тронуты вашим доверием, но не можем согласиться с таким предложением.

— Сидней хочет сказать, — пояснила девушка, — что вы ведь, если разобраться, ничего о нас не знаете. Вы не должны рисковать такими деньгами, ссужая их без залога фактически незнакомым людям. Если бы я не была уверена, что вы отнесетесь к нашему предложению как деловой человек, я бы ни за что не осмелилась к вам обратиться.

— Как вы прекрасно понимаете, нам претит мысль о том, чтобы отнести жемчуг в ломбард, — сказал брат.

— Если бы вы согласились дать нам расписку — просто для порядка…

— Конечно, разумеется…

Я написал расписку и положил на стол рядом с деньгами, чувствуя себя круглым идиотом.

— Вот, пожалуйста, — сказал я.

Девушка взяла расписку, спрятала ее в сумочку, передала деньги брату и, прежде чем я понял, что происходит, бросилась ко мне, поцеловала и выбежала прочь из комнаты.

Признаюсь, я просто обалдел. Это было так внезапно и неожиданно. Я хочу сказать — такая девушка… Тихая, скромная и все такое — не из тех, которые целуют посторонних мужчин направо и налево. Словно в тумане я увидел, как из-за кулис появился Дживс и подал брату пальто; помню, я еще подумал про себя: «Что на свете могло бы заставить меня напялить на себя подобный балахон, больше всего похожий на мешок из-под муки?» Тут он подошел ко мне и горячо сжал мою руку.

— Не знаю, как вас благодарить, мистер Вустер!

— Ну что вы, какие пустяки.

— Вы спасли мое доброе имя. Доброе имя мужчины или женщины — наидрагоценнейший перл душ человеческих, — сказал он, со страстью разминая мою верхнюю конечность. — Тот, кто похитит у меня деньги, похитит безделицу. Они были моими, теперь они служат ему, как уже прежде рабски служили тысячам других. Но тот, кто похитит мое доброе имя, отнимет у меня то, что его не обогатит, а меня оставит самым жалким бедняком. Я от всего сердца благодарю вас. До свидания, мистер Вустер.

— До свидания, старина, — сказал я.

Когда дверь за ним закрылась, я повернулся к Дживсу.

— Грустная история, Дживс, — сказал я.

— Да, сэр.

— Хорошо, что у меня деньги оказались под рукой.

— Ну… э-э-э… да, сэр.

— Вы говорите так, словно вам что-то не нравится.

— Мне не подобает критиковать ваши действия, сэр, но все же возьму на себя смелость утверждать, что вы поступили опрометчиво.

— Одолжив им эти деньги?

— Да, сэр. Эти модные французские курорты так и кишат мошенниками.

Ну, это уже было слишком.

— Знаете, что я вам скажу, Дживс, — не выдержал я. — Я многое готов стерпеть, но когда вы выступаете с ин… с иней… — черт, все время забываю это слово, — одним словом, возводите напраслину на представителя духовенства…

— Возможно, я чересчур подозрителен, сэр. Но я достаточно повидал этих курортов. Когда я был на службе у лорда Фредерика Рейнила, незадолго до того, как поступить к вам, его светлость очень ловко обманул в Монте-Карло мошенник, известный под кличкой Святоша Сид, завязавший с ним знакомство при помощи сообщницы. Я хорошо помню, как в тот день…

— Извините, что прерываю вечер воспоминаний, Дживс, — холодно сказал я, — но в данном случае вы городите чушь. Что может быть подозрительного в такой сделке? Ведь они же оставили мне жемчуг в залог, верно? Так что впредь думайте, что говорите. Вы бы лучше спустились вниз и спрятали ожерелье в сейф отеля. — Я открыл футляр, чтобы еще раз взглянуть на жемчуг. — О Господи!

Футляр был пуст!

— Черт меня побери! — не в силах поверить своим глазам, воскликнул я. — Да ведь это грабеж средь бела дня!

— Совершенно верно, сэр. Именно так был обманут лорд Фредерик в тот день, о котором я только что вам рассказывал. Когда сообщница в знак благодарности обняла его светлость, Святоша Сид подменил футляр с жемчугом на точно такой, но пустой футляр и скрылся вместе с ожерельем, деньгами и распиской. На основании расписки он потом потребовал, чтобы его светлость вернул жемчуг, и его светлость, не имея возможности это сделать, был вынужден заплатить ему значительную сумму в качестве компенсации. Это очень простой, но действенный прием.

И тут меня осенило.

— Святоша Сид? Сид! Сидней! Братец Сидней! Разрази меня гром! Так вы полагаете, Дживс, что этот пастор — Святоша Сид?

— Да, сэр.

— Просто невероятно! Этот воротничок с застежкой сзади и все такое — он бы и епископа ввел в заблуждение. Так вы уверены, что это Святоша Сид?

— Да, сэр. Я узнал его, как только он вошел в комнату. У меня глаза на лоб полезли от удивления.

— Вы его узнали?

— Да, сэр.

— Но тогда какого дьявола, — воскликнул я в сильном волнении, — какого дьявола вы меня не предупредили?

— Я решил избавить вас от неприятной сцены и просто извлек футляр с жемчугом из кармана этого господина, когда подавал ему пальто, сэр. Вот он.

Он положил футляр на стол рядом с первым, и, готов поклясться, они были похожи как две капли воды. Я раскрыл футляр, и — вот оно, это дивное ожерелье, казалось, оно приветливо улыбается мне каждой своей жемчужиной. Я растерянно посмотрел на Дживса. У меня голова шла кругом.

— Дживс, — произнес наконец я. — Вы — гений.

— Да, сэр.

Только теперь я почувствовал теплые волны облегчения. Если бы не Дживс, пришлось бы выложить несколько тысяч, не меньше.

— Вы спасли от разорения наш домашний очаг, Дживс. Думаю, даже такой наглец, как Сид, закованный в носорожью броню бесстыдства, не осмелится потребовать, чтобы я вернул ему жемчуг.

— Несомненно, сэр.

— Ну что ж… Послушайте, а вдруг он фальшивый?

— Нет, сэр. Это настоящий жемчуг, и притом очень ценный.

— Выходит, я остался в выигрыше. Да еще в каком! Пусть я потерял сотню фунтов, зато приобрел прекрасную нитку жемчуга. Ведь так, верно?

— Боюсь, что нет, сэр. Думаю, вам придется вернуть ожерелье.

— Что? Сиду? Я пока что в своем уме!

— Вы меня не поняли, сэр. Я имел в виду — вернуть жемчуг законному владельцу.

— А кто его законный владелец?

— Миссис Грегсон, сэр.

— Как? С чего вы взяли?

— Вот уже час, как вся гостиница знает, что у миссис Грегсон пропало жемчужное ожерелье. Незадолго до вашего прихода я разговаривал с горничной миссис Грегсон, и она сказала мне, что управляющий гостиницы находится в апартаментах миссис Грегсон.

— Представляю, как ему там сейчас весело.

— Вполне разделяю ваши опасения, сэр.

Постепенно до меня стала доходить суть случившегося.

— Значит, я сейчас пойду и верну ей жемчуг, так? Это изменит счет в мою пользу.

— Совершенно верно, сэр. И если вы позволите дать вам совет, мне представляется нелишним подчеркнуть то обстоятельство, что жемчуг был украден…

— Великий Боже! Этой чертовой девицей, на которой тетя пыталась меня женить, будь я проклят!

— Именно так, сэр.

— Дживс, это будет самое сокрушительное поражение, какое когда-либо, за всю историю человечества, пришлось испытать моей дражайшей родственнице.

— Вполне возможно, что так, сэр.

— Может, поутихнет немного, а? Перестанет важничать и смотреть на меня сверху вниз?

— У вас есть все основания на это рассчитывать, сэр.

Я с радостным воплем вылетел из комнаты.

* * *

Уже на подступах к берлоге тети Агаты я понял, что веселье в полном разгаре. Какие-то типы в униформе и стаи перепуганных горничных околачивались в коридоре, а за стеной был слышен нестройный гул голосов, перекрываемый зычным контральто тети Агаты. Я постучался, но никто не обратил на мой стук никакого внимания, поэтому я просочился в номер. Среди присутствующих я разглядел бьющуюся в истерике горничную, тетю Агату с грозно взъерошенными волосами и типа с бакенбардами, похожего на бандита, — управляющего гостиницы.

— Привет, — сказал я. — Всем-всем привет.

Тетя Агата сердито на меня шикнула. Бертрам у нее не удостоился приветливой улыбки.

— Ради Бога, оставь меня в покое, Берти, — отмахнулась она, и по ее взгляду я понял, что мой приход — последняя капля, переполнившая чашу.

— Что-то случилось?

— Да, да, да! У меня пропал жемчуг!

— Жемчуг? Вы говорите — жемчуг? — сказал я. — Ну да? Неприятная история. А где вы в последний раз его видели?

— Какая разница, где я в последний раз его видела? Его украли.

Тут Уилфред — Король Бакенбардов, который, как видно, отдыхал в перерыве между раундами, снова выскочил на ринг и быстро-быстро залопотал по-французски. Видно, эта история задела его за живое. В углу безутешно рыдала горничная.

— Вы уверены, что везде смотрели? — спросил я.

— Ну конечно, уверена.

— Знаете, как это бывает — я, например, сто раз терял запонку для воротничка, а потом…

— Не своди меня с ума, Берти. У меня и без твоих глупостей голова идет кругом. Помолчи, пожалуйста. Замолчите все! — гаркнула она голосом, которому позавидовал бы старший сержант морской пехоты; такой голос был, вероятно, у той Мэри, которой приходилось скликать домой стадо, пасущееся на другом берегу реки Ди. И, повинуясь мощному магнетическому импульсу, излучаемому ее стальной волей, Уилфред тотчас замолк, словно на полном скаку налетел на кирпичную стену. Слышны были лишь стенания горничной.

— Послушайте, — сказал я. — У меня впечатление, что эта девушка чем-то расстроена. Мне кажется, она плачет. Вы, возможно, этого не заметили, но я, знаете ли, очень наблюдателен.

— Она украла мой жемчуг! Я абсолютно уверена.

Ее слова вывели из комы управляющего, но тетя Агата с ледяным спокойствием прервала лопотание француза и протянула тоном великосветской дамы, которым она привыкла отчитывать нерадивых официантов:

— Я вам в сотый раз повторяю, любезнейший…

— Послушайте, — сказал я, — неловко прерывать вас, вы уж простите, но вы не это ищете?

Я достал из кармана ожерелье и поднял его над головой.

— Похоже на жемчуг, верно?

В жизни не испытывал такого удовольствия. О таких мгновениях рассказывают внукам и правнукам; впрочем, в тот миг шансы, что у меня когда-нибудь появятся внуки и правнуки, казались весьма низкими — примерно один против ста. Из тети Агаты словно выпустили воздух, как из продырявленного воздушного шарика.

— Но где… где… где ты его… — забулькала она.

— У вашей приятельницы, мисс Хемингуэй.

Но она еще не усекла.

— У мисс Хемингуэй? Мисс Хемингуэй?! Но… Но как оно к ней попало?

— Как? — повторил я. — Она его украла. Стащила! Слямзила! Потому что она воровка и именно так зарабатывает на жизнь — знакомится с простаками в гостиницах и похищает их драгоценности. Я не знаю, под какой кличкой она прославилась в воровском мире, но ее прелестный братец, который носит пасторский воротничок с застежкой сзади, известен в криминальных кругах как Святоша Сид.

Она растерянно захлопала глазами.

— Мисс Хемингуэй — воровка! Я… Я… — Она запнулась и взглянула на меня в полном недоумении. — Но как тебе удалось вернуть жемчуг, дорогой Берти?

— Не важно, — небрежно бросил я. — У меня свои методы.

Я собрал в кулак все отпущенное мне Богом мужество, прошептал про себя краткую молитву и вмазал ей, что называется, от души и по первому разряду.

— Должен вам сказать, тетя Агата, — сурово произнес я, — что вы вели себя чертовски неосмотрительно. В каждой комнате отеля висит объявление, что у управляющего имеется сейф, куда следует помещать ювелирные украшения и прочие ценности, но вы легкомысленно пренебрегли этим советом. И к чему это привело? Первая же воровка, появившаяся в отеле, вошла в номер и украла ваш жемчуг. А вы, вместо того чтобы признать свою вину, набросились на ни в чем не повинного управляющего. Вы были к нему страшно несправедливы.

— Да-да, — простонал бедняга.

— А эта несчастная девушка? Ей бы надо возбудить дело о… ну, вы понимаете, о чем… и содрать с вас изрядную сумму.

— Mais oui, mais oui, c’est trop fort!^[2] — поддержал меня разбойник с бакенбардами, а в глазах горничной мелькнула надежда, словно первый робкий луч солнца сквозь грозовые тучи.

— Я ей возмещу, — окончательно сдалась тетя Агата.

— И лучше это сделать немедленно. Если дело дойдет до суда, у вас нет никаких шансов, и на ее месте я потребовал бы двадцать монет, не меньше. Но это еще не все: вы бросили тень на доброе имя этого честного человека и пытались подорвать репутацию его гостиницы.

— Да, черт дери! Это очень плохой! — закричал бакенбардист. — Вы легкомысленная старый дама. Вы говориль дурно про моей отель. Завтра вы съезжать из моей отель, разрази меня молний!

И много еще чего в том же духе, прямо сердце радовалось его слушать. Наконец, вдоволь отведя душу, он ушел и увел с собой горничную, в ладошке которой была крепко зажата хрустящая десятка. Я думаю, они с предводителем разбойников потом ее поделили. Ни один управляющий французского отеля не в состоянии спокойно смотреть, как деньги плывут мимо него в чужой карман.

Я повернулся к тете Агате. Вид у нее был такой, словно на нее сзади налетел курьерский поезд, когда она мирно собирала на рельсах ромашки.

— Мне не хочется сыпать вам соль на раны, тетя Агата, — ледяным тоном сказал я, — но не могу не отметить, что ожерелье украла та самая особа, на которой вы пытались меня женить с самого первого дня моего приезда. Боже милостивый! Ведь если бы вам удалось настоять на своем, у меня могли бы родиться дети, способные стащить часы из жилетного кармана у родного отца, пока он качает их на коленях. Я не злопамятный, но, надеюсь, вы теперь, если вздумаете меня женить, подойдете к делу с большей осмотрительностью.

И, бросив на нее уничтожающий взгляд, я резко повернулся и вышел из номера.

— «Часы бьют десять, ночь ясна, жизнь прекрасна», Дживс, — сказал я, снова оказавшись в моем милом уютном номере.

— Мне доставляет большое удовольствие это слышать, сэр.

— Я думаю, Дживс, двадцать монет вам не помешают…

— Благодарю вас, сэр.

Мы помолчали. Потом… это решение далось мне не без труда, но я заставил себя это сделать. Я размотал кушак и протянул его Дживсу.

— Вы хотите, чтобы я его выгладил, сэр?

Я в последний раз с горечью взглянул на малиновую ленту. Эта вещь была мне очень дорога.

— Нет, — сказал я. — Заберите его совсем — можете отдать нуждающимся и малоимущим. Я его больше никогда не надену.

— Большое спасибо, сэр, — сказал Дживс.

Примечания

2

Да-да, это просто неслыханно! (фр.).