Неточные совпадения
Для
чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для
чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для
чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для
чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так
что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для
чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого,
что делалось в
их таинственном мире,
он не понимал, но знал,
что всё,
что там
делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Левин в оправдание стал рассказывать,
что делалось на собраниях в
его уезде.
Степан Аркадьич улыбнулся.
Он понимал,
что делалось в душе Левина.
— Я не во время, кажется, слишком рано, — сказал
он, оглянув пустую гостиную. Когда
он увидал,
что его ожидания сбылись,
что ничто не мешает
ему высказаться, лицо
его сделалось мрачно.
— Да нет, Маша, Константин Дмитрич говорит,
что он не может верить, — сказала Кити, краснея за Левина, и Левин понял это и, еще более раздражившись, хотел отвечать, но Вронский со своею открытою веселою улыбкой сейчас же пришел на помощь разговору, угрожавшему
сделаться неприятным.
Он прикинул воображением места, куда
он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких,
что сам лучше
делаюсь. Поеду домой».
Он прошел прямо в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
Когда ее взгляд встретился теперь с
его голубыми, добрыми глазами, пристально смотревшими на нее, ей казалось,
что он насквозь видит ее и понимает всё то нехорошее,
что в ней
делается.
Кити замялась; она хотела далее сказать,
что с тех пор, как с ней
сделалась эта перемена, Степан Аркадьич ей стал невыносимо неприятен и
что она не может видеть
его без представлений самых грубых и безобразных.
— И мне то же говорит муж, но я не верю, — сказала княгиня Мягкая. — Если бы мужья наши не говорили, мы бы видели то,
что есть, а Алексей Александрович, по моему, просто глуп. Я шопотом говорю это… Не правда ли, как всё ясно
делается? Прежде, когда мне велели находить
его умным, я всё искала и находила,
что я сама глупа, не видя
его ума; а как только я сказала:
он глуп, но шопотом, — всё так ясно стало, не правда ли?
«Вопросы о ее чувствах, о том,
что делалось и может
делаться в ее душе, это не мое дело, это дело ее совести и подлежит религии», сказал
он себе, чувствуя облегчение при сознании,
что найден тот пункт узаконений, которому подлежало возникшее обстоятельство.
— Ты ведь не признаешь, чтобы можно было любить калачи, когда есть отсыпной паек, — по твоему, это преступление; а я не признаю жизни без любви, — сказал
он, поняв по своему вопрос Левина.
Что ж делать, я так сотворен. И право, так мало
делается этим кому-нибудь зла, а себе столько удовольствия…
Чувствуя,
что он вместе с другими скачущими составляет центр, на который устремлены все глаза, Вронский в напряженном состоянии, в котором
он обыкновенно
делался медлителен и спокоен в движениях, подошел к своей лошади.
Алексей Александрович думал и говорил,
что ни в какой год у
него не было столько служебного дела, как в нынешний; но
он не сознавал того,
что он сам выдумывал себе в нынешнем году дела,
что это было одно из средств не открывать того ящика, где лежали чувства к жене и семье и мысли о
них и которые
делались тем страшнее,
чем дольше
они там лежали.
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на
что не похоже,
что у вас
делается в уезде, как мне порассказал этот доктор;
он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо,
что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим,
они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
Чем долее Левин косил, тем чаще и чаще
он чувствовал минуты забытья, при котором уже не руки махали косой, а сама коса двигала за собой всё сознающее себя, полное жизни тело, и, как бы по волшебству, без мысли о ней, работа правильная и отчетливая
делалась сама собой. Это были самые блаженные минуты.
Всё это
делалось не потому,
что кто-нибудь желал зла Левину или
его хозяйству; напротив,
он знал,
что его любили, считали простым барином (
что есть высшая похвала); но
делалось это только потому,
что хотелось весело и беззаботно работать, и интересы
его были
им не только чужды и непонятны, но фатально противоположны
их самым справедливым интересам.
Он полагал,
что жизнь человеческая возможна только за границей, куда
он и уезжал жить при первой возможности, а вместе с тем вел в России очень сложное и усовершенствованное хозяйство и с чрезвычайным интересом следил за всем и знал всё,
что делалось в России.
Левин уже давно сделал замечание,
что, когда с людьми бывает неловко от
их излишней уступчивости, покорности, то очень скоро
сделается невыносимо от
их излишней требовательности и придирчивости.
Он чувствовал,
что это случится и с братом. И, действительно, кротости брата Николая хватило не надолго.
Он с другого же утра стал раздражителен и старательно придирался к брату, затрогивая
его за самые больные места.
Он думал,
что его сватовство не будет иметь ничего похожего на другие,
что обычные условия сватовства испортят
его особенное счастье; но кончилось тем,
что он делал то же,
что другие, и счастье
его от этого только увеличивалось и
делалось более и более особенным, не имевшим и не имеющим ничего подобного.
К этому удовольствию примешивалось еще и то,
что ему пришла мысль,
что, когда это дело
сделается,
он жене и близким знакомым будет задавать вопрос: «какая разница между мною и Государем?
Левин продолжал находиться всё в том же состоянии сумасшествия, в котором
ему казалось,
что он и
его счастье составляют главную и единственную цель всего существующего и
что думать и заботиться теперь
ему ни о
чем не нужно,
что всё
делается и
сделается для
него другими.
Это новое не могло быть не страшно по своей неизвестности; но страшно или не страшно, —
оно уже совершилось еще шесть недель тому назад в ее душе; теперь же только освящалось то,
что давно уже
сделалось в ее душе.
— Непременно ты возьми эту комнатку, — сказала она Вронскому по-русски и говоря
ему ты, так как она уже поняла,
что Голенищев в
их уединении
сделается близким человеком и
что пред
ним скрываться не нужно.
Он опять стал садиться, кашлять, стал опять есть, стал говорить и опять перестал говорить о смерти, опять стал выражать надежду на выздоровление и
сделался еще раздражительнее и мрачнее,
чем прежде.
Можно просидеть несколько часов, поджав ноги в одном и том же положении, если знаешь,
что ничто не помешает переменить положение; но если человек знает,
что он должен сидеть так с поджатыми ногами, то
сделаются судороги, ноги будут дергаться и тискаться в то место, куда бы
он хотел вытянуть
их.
Он не мог сказать ей это. «Но как она может не понимать этого, и
что в ней
делается?» говорил
он себе.
Он чувствовал, как в одно и то же время уважение
его к ней уменьшалось и увеличивалось сознание ее красоты.
Левин вызвался заменить ее; но мать, услыхав раз урок Левина и заметив,
что это
делается не так, как в Москве репетировал учитель, конфузясь и стараясь не оскорбить Левина, решительно высказала
ему,
что надо проходить по книге так, как учитель, и
что она лучше будет опять сама это делать.
Кити видела,
что с мужем что-то
сделалось. Она хотела улучить минутку поговорить с
ним наедине, но
он поспешил уйти от нее, сказав,
что ему нужно в контору. Давно уже
ему хозяйственные дела не казались так важны, как нынче. «
Им там всё праздник — думал
он, — а тут дела не праздничные, которые не ждут и без которых жить нельзя».
Княгиня начала говорить
ему, но
он не слушал ее. Хотя разговор с княгиней и расстраивал
его,
он сделался мрачен не от этого разговора, но от того,
что он видел у самовара.
Васенька Весловский, ее муж и даже Свияжский и много людей, которых она знала, никогда не думали об этом и верили на слово тому,
что всякий порядочный хозяин желает дать почувствовать своим гостям, именно,
что всё,
что так хорошо у
него устроено, не стоило
ему, хозяину, никакого труда, а
сделалось само собой.
И по взгляду Алексея Кирилловича, как
он оглядел стол, и как сделал знак головой дворецкому, и как предложил Дарье Александровне выбор между ботвиньей и супом, она поняла,
что всё
делается и поддерживается заботами самого хозяина.
— Да вот, как вы сказали, огонь блюсти. А то не дворянское дело. И дворянское дело наше
делается не здесь, на выборах, а там, в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт,
что должно или не должно. Вот мужики тоже, посмотрю на
них другой раз: как хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь плохая земля, всё пашет. Тоже без расчета. Прямо в убыток.
— Я не понимаю, — сказал Сергей Иванович, заметивший неловкую выходку брата, — я не понимаю, как можно быть до такой степени лишенным всякого политического такта. Вот
чего мы, Русские, не имеем. Губернский предводитель — наш противник, ты с
ним ami cochon [запанибрата] и просишь
его баллотироваться. А граф Вронский… я друга себе из
него не сделаю;
он звал обедать, я не поеду к
нему; но
он наш, зачем же делать из
него врага? Потом, ты спрашиваешь Неведовского, будет ли
он баллотироваться. Это не
делается.
Он чувствовал сам,
что, кроме этого шального господина, женатого на Кити Щербацкой, который à propos de bottes [ни с того, ни с сего] с бешеною злобой наговорил
ему кучу ни к
чему нейдущих глупостей, каждый дворянин, с которым
он знакомился,
делался его сторонником.
― Ты вот и не знаешь этого названия. Это наш клубный термин. Знаешь, как яйца катают, так когда много катают, то
сделается шлюпик. Так и наш брат: ездишь-ездишь в клуб и
сделаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш брат уже смотрит, когда сам в шлюпики попадет. Ты знаешь князя Чеченского? — спросил князь, и Левин видел по лицу,
что он собирается рассказать что-то смешное.
Он слушал разговор о вчерашнем обеде в клубе и думал: «
Что теперь
делается с ней, заснула ли?
Он видел,
что Славянский вопрос
сделался одним из тех модных увлечений, которые всегда, сменяя одно другое, служат обществу предметом занятия; видел и то,
что много было людей с корыстными, тщеславными целями, занимавшихся этим делом.
И Левину вспомнилась недавняя сцена с Долли и ее детьми. Дети, оставшись одни, стали жарить малину на свечах и лить молоко фонтаном в рот. Мать, застав
их на деле, при Левине стала внушать
им, какого труда стоит большим то,
что они разрушают, и то,
что труд этот
делается для
них,
что если
они будут бить чашки, то
им не из
чего будет пить чай, а если будут разливать молоко, то
им нечего будет есть, и
они умрут с голоду.
И все эти соображения о значении Славянского элемента во всемирной истории показались
ему так ничтожны в сравнении с тем,
что делалось в
его душе,
что он мгновенно забыл всё это и перенесся в то самое настроение, в котором был нынче утром.