Неточные совпадения
— Дарья Александровна приказали доложить, что они уезжают. Пускай делают, как им, вам то есть, угодно, —
сказал он, смеясь только глазами, и, положив
руки в карманы и склонив голову на бок, уставился на барина.
— Что мама? — спросил он, водя
рукой по гладкой, нежной шейке дочери. — Здравствуй, —
сказал он, улыбаясь здоровавшемуся мальчику.
Она
сказала ему«ты», и он с благодарностью взглянул на нее и тронулся, чтобы взять ее
руку, но она с отвращением отстранилась от него.
— Ах, оставьте, оставьте меня! —
сказала она и, вернувшись в спальню, села опять на то же место, где она говорила с мужем, сжав исхудавшие
руки с кольцами, спускавшимися с костлявых пальцев, и принялась перебирать в воспоминании весь бывший разговор.
— Так и есть! Левин, наконец! — проговорил он с дружескою, насмешливою улыбкой, оглядывая подходившего к нему Левина. — Как это ты не побрезгал найти меня в этом вертепе? —
сказал Степан Аркадьич, не довольствуясь пожатием
руки и целуя своего приятеля. — Давно ли?
— Ну, пойдем в кабинет, —
сказал Степан Аркадьич, знавший самолюбивую и озлобленную застенчивость своего приятеля; и, схватив его за
руку, он повлек его за собой, как будто проводя между опасностями.
— Мы тебя давно ждали, —
сказал Степан Аркадьич, войдя в кабинет и выпустив
руку Левина, как бы этим показывая, что тут опасности кончились. — Очень, очень рад тебя видеть, — продолжал он. — Ну, что ты? Как? Когда приехал?
— Ах да, позвольте вас познакомить, —
сказал он. — Мои товарищи: Филипп Иваныч Никитин, Михаил Станиславич Гриневич, — и обратившись к Левину: — земский деятель, новый, земский человек, гимнаст, поднимающий одною
рукой пять пудов, скотовод и охотник и мой друг, Константин Дмитрич Левин, брат Сергея Иваныча Кознышева.
— Имею честь знать вашего брата, Сергея Иваныча, —
сказал Гриневич, подавая свою тонкую
руку с длинными ногтями.
— Да, после. Но мне нужно было тебя видеть, —
сказал Левин, с ненавистью вглядываясь в
руку Гриневича.
— Давно ли вы здесь? —
сказала она, подавая ему
руку. — Благодарствуйте, — прибавила она, когда он поднял платок, выпавший из ее муфты.
— Постой, соуса возьми, —
сказал он, удерживая
руку Левина, который отталкивал от себя соус.
— Ты постой, постой, —
сказал Степан Аркадьич, улыбаясь и трогая его
руку. — Я тебе
сказал то, что я знаю, и повторяю, что в этом тонком и нежном деле, сколько можно догадываться, мне кажется, шансы на твоей стороне.
— Приеду когда-нибудь, —
сказал он. — Да, брат, женщины, — это винт, на котором всё вертится. Вот и мое дело плохо, очень плохо. И всё от женщин. Ты мне
скажи откровенно, — продолжал он, достав сигару и держась одною
рукой зa бокал, — ты мне дай совет.
— Хорошо тебе так говорить; это всё равно, как этот Диккенсовский господин который перебрасывает левою
рукой через правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта — не ответ. Что ж делать, ты мне
скажи, что делать? Жена стареется, а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
Она уже подходила к дверям, когда услыхала его шаги. «Нет! нечестно. Чего мне бояться? Я ничего дурного не сделала. Что будет, то будет!
Скажу правду. Да с ним не может быть неловко. Вот он,
сказала она себе, увидав всю его сильную и робкую фигуру с блестящими, устремленными на себя глазами. Она прямо взглянула ему в лицо, как бы умоляя его о пощаде, и подала
руку.
— А! Константин Дмитрич! Опять приехали в наш развратный Вавилон, —
сказала она, подавая ему крошечную желтую
руку и вспоминая его слова, сказанные как-то в начале зимы, что Москва есть Вавилон. — Что, Вавилон исправился или вы испортились? — прибавила она, с усмешкой оглядываясь на Кити.
— Ну что ж, в воскресенье сделаем ужин для дивы? —
сказал он ему, с улыбкой взяв его под
руку.
— Ну, нет, —
сказала графиня, взяв ее за
руку, — я бы с вами объехала вокруг света и не соскучилась бы. Вы одна из тех милых женщин, с которыми и поговорить и помолчать приятно. А о сыне вашем, пожалуйста, не думайте; нельзя же никогда не разлучаться.
— Успокой
руки, Гриша, —
сказала она и опять взялась за свое одеяло, давнишнюю работу, зa которую она всегда бралась в тяжелые минуты, и теперь вязала нервно, закидывая пальцем и считая петли. Хотя она и велела вчера
сказать мужу, что ей дела нет до того, приедет или не приедет его сестра, она всё приготовила к ее приезду и с волнением ждала золовку.
— Я?… Да, —
сказала Анна. — Боже мой, Таня! Ровесница Сереже моему, — прибавила она, обращаясь ко вбежавшей девочке. Она взяла ее на
руки и поцеловала. — Прелестная девочка, прелесть! Покажи же мне всех.
Из-за густых ресниц ее блестящих глаз вдруг показались слезы. Она пересела ближе к невестке и взяла ее
руку своею энергическою маленькою
рукой. Долли не отстранилась, но лицо ее не изменяло своего сухого выражения. Она
сказала...
И как только она
сказала это, выражение лица ее вдруг смягчилось. Анна подняла сухую, худую
руку Долли, поцеловала ее и
сказала...
— Ну, если нынче нельзя не танцовать, так пойдемте, —
сказала она, не замечая поклона Вронского, и быстро подняла
руку на плечо Корсунского.
— Будет, Николай Дмитрич! —
сказала Марья Николаевна, протягивая пухлую обнаженную
руку к графинчику.
— Я не знала, что вы едете. Зачем вы едете? —
сказала она, опустив
руку, которою взялась было за столбик. И неудержимая радость и оживление сияли на ее лице.
— А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно
сказал Алексей Александрович, подавая
руку. — Туда ехала с матерью, а назад с сыном, —
сказал он, отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым словом. — Вы, верно, из отпуска? —
сказал он и, не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточным тоном: — что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?
— Наконец-то ты! —
сказала она, протягивая ему
руку.
— Вы дома там, где вы, баронесса, —
сказал Вронский. — Здравствуй, Камеровский, — прибавил он, холодно пожимая
руку Камеровского.
— Да я и не говорю… Одно —
скажи мне правду, — проговорила, взяв ее за
руку, Дарья Александровна, —
скажи мне, Левин говорил тебе?..
— Никакой, — смеясь и выставляя свои сплошные зубы,
сказал Вронский. — Виноват, — прибавил он, взяв из ее
руки бинокль и принявшись оглядывать чрез ее обнаженное плечо противуположный ряд лож. — Я боюсь, что становлюсь смешон.
— Анна, ты ли это? —
сказал Алексей Александрович, тихо сделав усилие над собою и удержав движение
рук.
— Ничего не понимаю. Ах, Боже мой, и как мне на беду спать хочется! —
сказала она, быстро перебирая
рукой волосы и отыскивая оставшиеся шпильки.
— Приказал снести на места. Что прикажете с этим народом! —
сказал приказчик, махая
рукой.
— А вот и вы приехали, —
сказал Степан Аркадьич, подавая ему
руку. — Прекрасно.
И знаешь, Костя, я тебе правду
скажу, — продолжал он, облокотившись на стол и положив на
руку свое красивое румяное лицо, из которого светились, как звезды, масляные, добрые и сонные глаза.
— Но не будем говорить. Извини меня, пожалуйста, если я был груб с тобой, —
сказал Левин. Теперь, высказав всё, он опять стал тем, каким был поутру. — Ты не сердишься на меня, Стива? Пожалуйста, не сердись, —
сказал он и улыбаясь взял его за
руку.
— Водки, ты думаешь? А? — спросил Петрицкий, морщась и протирая глава: — А ты выпьешь? Вместе, так выпьем! Вронский, выпьешь? —
сказал Петрицкий, вставая и закутываясь под
руками в тигровое одеяло.
— Успокойся, милая, успокойся! —
сказал он, погладив ее еще
рукой по заду, и с радостным сознанием, что лошадь в самом хорошем состоянии, вышел из денника.
— Нет, я здорова, —
сказала она, вставая и крепко пожимая его протянутую
руку. — Я не ждала… тебя.
— Боже мой! какие холодные
руки! —
сказал он.
Листок в ее
руке задрожал еще сильнее, но она не спускала с него глаз, чтобы видеть, как он примет это. Он побледнел, хотел что-то
сказать, но остановился, выпустил ее
руку и опустил голову. «Да, он понял всё значение этого события», подумала она и благодарно пожала ему
руку.
— Я прошу тебя, я умоляю тебя, — вдруг совсем другим, искренним и нежным тоном
сказала она, взяв его зa
руку, — никогда не говори со мной об этом!
— Вот что, —
сказал доктор, взяв в свои белые
руки палец лайковой перчатки и натянув его.
— А, как это мило! —
сказала она, подавая
руку мужу и улыбкой здороваясь с домашним человеком, Слюдиным. — Ты ночуешь, надеюсь? — было первое слово, которое подсказал ей дух обмана, — а теперь едем вместе. Только жаль, что я обещала Бетси. Она заедет за мной.
— Да, —
сказал Алексей Александрович и, встав, заложил
руки и потрещал ими. — Я заехал еще привезть тебе денег, так как соловья баснями не кормят, —
сказал он. — Тебе нужно, я думаю.
— Я иду, прощайте! —
сказала Анна и, поцеловав сына, подошла к Алексею Александровичу и протянула ему
руку. — Ты очень мил, что приехал.
— Ну, так до свиданья. Ты заедешь чай пить, и прекрасно! —
сказала она и вышла, сияющая и веселая. Но, как только она перестала видеть его, она почувствовала то место на
руке, к которому прикоснулись его губы, и с отвращением вздрогнула.
— Я еще раз предлагаю вам свою
руку, если вы хотите итти, —
сказал Алексей Александрович, дотрогиваясь до ее
руки.
— В третий раз предлагаю вам свою
руку, —
сказал он чрез несколько времени, обращаясь к ней. Анна смотрела на него и не знала, что
сказать. Княгиня Бетси пришла ей на помощь.