Неточные совпадения
Девочка знала, что между
отцом и матерью была ссора, и что мать не могла быть весела, и что
отец должен знать это, и что он притворяется, спрашивая об этом так легко. И она покраснела за
отца. Он тотчас же
понял это и также покраснел.
Кити чувствовала, как после того, что произошло, любезность
отца была тяжела Левину. Она видела также, как холодно
отец ее наконец ответил на поклон Вронского и как Вронский с дружелюбным недоумением посмотрел на ее
отца, стараясь
понять и не
понимая, как и за что можно было быть к нему недружелюбно расположенным, и она покраснела.
Казалось, очень просто было то, что сказал
отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё
понимает и этими словами говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
Действительно, мальчик чувствовал, что он не может
понять этого отношения, и силился и не мог уяснить себе то чувство, которое он должен иметь к этому человеку. С чуткостью ребенка к проявлению чувства он ясно видел, что
отец, гувернантка, няня — все не только не любили, но с отвращением и страхом смотрели на Вронского, хотя и ничего не говорили про него, а что мать смотрела на него как на лучшего друга.
Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек, не
понимал всего безумия такого отношения к жене. Он не
понимал этого, потому что ему было слишком страшно
понять свое настоящее положение, и он в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его чувства к семье, т. е. к жене и сыну. Он, внимательный
отец, с конца этой зимы стал особенно холоден к сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение, как и к желе. «А! молодой человек!» обращался он к нему.
Однако, странное дело, несмотря на то, что она так готовилась не подчиниться взгляду
отца, не дать ему доступа в свою святыню, она почувствовала, что тот божественный образ госпожи Шталь, который она месяц целый носила в душе, безвозвратно исчез, как фигура, составившаяся из брошенного платья, исчезает, когда
поймёшь, как лежит это платье.
— Ты
понимаешь это, я надеюсь? — сказал
отец.
Урок состоял в выучиваньи наизусть нескольких стихов из Евангелия и повторении начала Ветхого Завета. Стихи из Евангелия Сережа знал порядочно, но в ту минуту как он говорил их, он загляделся на кость лба
отца, которая загибалась так круто у виска, что он запутался и конец одного стиха на одинаковом слове переставил к началу другого. Для Алексея Александровича было очевидно, что он не
понимал того, что говорил, и это раздражило его.
Он слышал слова: «всегда в девятом часу», и он
понял, что это говорилось про
отца и что матери с
отцом нельзя встречаться.
Мать отстранила его от себя, чтобы
понять, то ли он думает, что говорит, и в испуганном выражении его лица она прочла, что он не только говорил об
отце, но как бы спрашивал ее, как ему надо об
отце думать.
— Он? — нет. Но надо иметь ту простоту, ясность, доброту, как твой
отец, а у меня есть ли это? Я не делаю и мучаюсь. Всё это ты наделала. Когда тебя не было и не было еще этого, — сказал он со взглядом на ее живот, который она
поняла, — я все свои силы клал на дело; а теперь не могу, и мне совестно; я делаю именно как заданный урок, я притворяюсь…
Дети? В Петербурге дети не мешали жить
отцам. Дети воспитывались в заведениях, и не было этого, распространяющегося в Москве — Львов, например, — дикого понятия, что детям всю роскошь жизни, а родителям один труд и заботы. Здесь
понимали, что человек обязан жить для себя, как должен жить образованный человек.
Но писать правду было очень рискованно, о себе писать прямо-таки опасно, и я мои переживания изложил в форме беллетристики — «Обреченные», рассказ из жизни рабочих. Начал на пароходе, а кончил у себя в нумеришке, в Нижнем на ярмарке, и послал отцу с наказом никому его не показывать. И
понял отец, что Луговский — его «блудный сын», и написал он это мне. В 1882 году, прогостив рождественские праздники в родительском доме, я взял у него этот очерк и целиком напечатал его в «Русских ведомостях» в 1885 году.
Неточные совпадения
Высокой страсти не имея // Для звуков жизни не щадить, // Не мог он ямба от хорея, // Как мы ни бились, отличить. // Бранил Гомера, Феокрита; // Зато читал Адама Смита // И был глубокий эконом, // То есть умел судить о том, // Как государство богатеет, // И чем живет, и почему // Не нужно золота ему, // Когда простой продукт имеет. //
Отец понять его не мог // И земли отдавал в залог.
Я сочувствовал его горю, и мне больно было, что
отец и Карл Иваныч, которых я почти одинаково любил, не
поняли друг друга; я опять отправился в угол, сел на пятки и рассуждал о том, как бы восстановить между ними согласие.
Когда я услыхал этот голос, увидал ее дрожащие губы и глаза, полные слез, я забыл про все и мне так стало грустно, больно и страшно, что хотелось бы лучше убежать, чем прощаться с нею. Я
понял в эту минуту, что, обнимая
отца, она уже прощалась с нами.
Он
понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее, может быть, еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного
отца и сумасшедшей от горя мачехи, среди голодных детей, безобразных криков и попреков.
—
Понимаю… И
отца, стало быть, завтра не пойдешь хоронить?