Неточные совпадения
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала,
что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог
понять,
к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело.
Он поглядел на нее, и злоба, выразившаяся на ее лице, испугала и удивила его. Он не
понимал того,
что его жалость
к ней раздражала ее. Она видела в нем
к себе сожаленье, но не любовь. «Нет, она ненавидит меня. Она не простит», подумал он.
Для
чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для
чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для
чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для
чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске
к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так
что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для
чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого,
что делалось в их таинственном мире, он не
понимал, но знал,
что всё,
что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Слушая разговор брата с профессором, он замечал,
что они связывали научные вопросы с задушевными, несколько раз почти подходили
к этим вопросам, но каждый раз, как только они подходили близко
к самому главному, как ему казалось, они тотчас же поспешно отдалялись и опять углублялись в область тонких подразделений, оговорок, цитат, намеков, ссылок на авторитеты, и он с трудом
понимал, о
чем речь.
— Я? я недавно, я вчера… нынче то есть… приехал, — отвечал Левин, не вдруг от волнения
поняв ее вопрос. — Я хотел
к вам ехать, — сказал он и тотчас же, вспомнив, с каким намерением он искал ее, смутился и покраснел. — Я не знал,
что вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.
Княгиня же, со свойственною женщинам привычкой обходить вопрос, говорила,
что Кити слишком молода,
что Левин ничем не показывает,
что имеет серьезные намерения,
что Кити не имеет
к нему привязанности, и другие доводы; но не говорила главного, того,
что она ждет лучшей партии для дочери, и
что Левин несимпатичен ей, и
что она не
понимает его.
Кити чувствовала, как после того,
что произошло, любезность отца была тяжела Левину. Она видела также, как холодно отец ее наконец ответил на поклон Вронского и как Вронский с дружелюбным недоумением посмотрел на ее отца, стараясь
понять и не
понимая, как и за
что можно было быть
к нему недружелюбно расположенным, и она покраснела.
«То и прелестно, — думал он, возвращаясь от Щербацких и вынося от них, как и всегда, приятное чувство чистоты и свежести, происходившее отчасти и оттого,
что он не курил целый вечер, и вместе новое чувство умиления пред ее
к себе любовью, — то и прелестно,
что ничего не сказано ни мной, ни ею, но мы так
понимали друг друга в этом невидимом разговоре взглядов и интонаций,
что нынче яснее,
чем когда-нибудь, она сказала мне,
что любит.
— Да, я
понимаю,
что положение его ужасно; виноватому хуже,
чем невинному, — сказала она, — если он чувствует,
что от вины его всё несчастие. Но как же простить, как мне опять быть его женою после нее? Мне жить с ним теперь будет мученье, именно потому,
что я люблю свою прошедшую любовь
к нему…
— Кити,
что ж это такое? — сказала графиня Нордстон, по ковру неслышно подойдя
к ней. — Я не
понимаю этого.
Левин чувствовал,
что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не был более неправ,
чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват в том,
что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему,
что я люблю и потому
понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу
к гостинице, указанной на адресе.
Она поднялась и опомнилась; она
поняла,
что подъехали
к станции и
что это был кондуктор.
—
К чему тут еще Левин? Не
понимаю, зачем тебе нужно мучать меня? Я сказала и повторяю,
что я горда и никогда, никогда я не сделаю того,
что ты делаешь, — чтобы вернуться
к человеку, который тебе изменил, который полюбил другую женщину. Я не
понимаю, не
понимаю этого! Ты можешь, а я не могу!
— О, да! — сказала Анна, сияя улыбкой счастья и не
понимая ни одного слова из того,
что говорила ей Бетси. Она перешла
к большому столу и приняла участие в общем разговоре.
Действительно, мальчик чувствовал,
что он не может
понять этого отношения, и силился и не мог уяснить себе то чувство, которое он должен иметь
к этому человеку. С чуткостью ребенка
к проявлению чувства он ясно видел,
что отец, гувернантка, няня — все не только не любили, но с отвращением и страхом смотрели на Вронского, хотя и ничего не говорили про него, а
что мать смотрела на него как на лучшего друга.
При этом известии он с удесятеренною силой почувствовал припадок этого странного, находившего на него чувства омерзения
к кому-то; но вместе с тем он
понял,
что тот кризис, которого он желал, наступит теперь,
что нельзя более скрывать от мужа, и необходимо так или иначе paзорвать скорее это неестественное положение.
В то самое мгновение, как Вронский подумал о том,
что надо теперь обходить Махотина, сама Фру-Фру,
поняв уже то,
что он подумал, безо всякого поощрения, значительно наддала и стала приближаться
к Махотину с самой выгодной стороны, со стороны веревки.
Она перелетела ее, как птица; но в это самое время Вронский,
к ужасу своему, почувствовал,
что, не поспев за движением лошади, он, сам не
понимая как, сделал скверное, непростительное движение, опустившись на седло.
Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек, не
понимал всего безумия такого отношения
к жене. Он не
понимал этого, потому
что ему было слишком страшно
понять свое настоящее положение, и он в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его чувства
к семье, т. е.
к жене и сыну. Он, внимательный отец, с конца этой зимы стал особенно холоден
к сыну и имел
к нему то же подтрунивающее отношение, как и
к желе. «А! молодой человек!» обращался он
к нему.
Она не слышала половины его слов, она испытывала страх
к нему и думала о том, правда ли то,
что Вронский не убился. О нем ли говорили,
что он цел, а лошадь сломала спину? Она только притворно-насмешливо улыбнулась, когда он кончил, и ничего не отвечала, потому
что не слыхала того,
что он говорил. Алексей Александрович начал говорить смело, но, когда он ясно
понял то, о
чем он говорит, страх, который она испытывала, сообщился ему. Он увидел эту улыбку, и странное заблуждение нашло на него.
Кити держала ее за руку и с страстным любопытством и мольбой спрашивала ее взглядом: «
Что же,
что же это самое важное,
что дает такое спокойствие? Вы знаете, скажите мне!» Но Варенька не
понимала даже того, о
чем спрашивал ее взгляд Кити. Она помнила только о том,
что ей нынче нужно еще зайти
к М-me Berthe и поспеть домой
к чаю maman,
к 12 часам. Она вошла в комнаты, собрала ноты и, простившись со всеми, собралась уходить.
Кити отвечала,
что ничего не было между ними и
что она решительно не
понимает, почему Анна Павловна как будто недовольна ею. Кити ответила совершенную правду. Она не знала причины перемены
к себе Анны Павловны, но догадывалась. Она догадывалась в такой вещи, которую она не могла сказать матери, которой она не говорила и себе. Это была одна из тех вещей, которые знаешь, но которые нельзя сказать даже самой себе; так страшно и постыдно ошибиться.
— Я не
понимаю,
к чему тут философия, — сказал Сергей Иванович, как показалось Левину, таким тоном, как будто он не признавал права брата рассуждать о философии. И эта раздражило Левина.
Не
понимая,
что это и откуда, в середине работы он вдруг испытал приятное ощущение холода по жарким вспотевшим плечам. Он взглянул на небо во время натачиванья косы. Набежала низкая, тяжелая туча, и шел крупный дождь. Одни мужики пошли
к кафтанам и надели их; другие, точно так же как Левин, только радостно пожимали плечами под приятным освежением.
Левин отдал косу Титу и с мужиками, пошедшими
к кафтанам за хлебом, чрез слегка побрызганные дождем ряды длинного скошенного пространства пошел
к лошади. Тут только он
понял,
что не угадал погоду, и дождь мочил его сено.
— Я
понял, разумеется, — сказал Левин, —
что это только значит то,
что вы хотите меня видеть, и очень рад. Разумеется, я воображаю,
что вам, городской хозяйке, здесь дико, и, если
что нужно, я весь
к вашим услугам.
Остановившись и взглянув на колебавшиеся от ветра вершины осины с обмытыми, ярко блистающими на холодном солнце листьями, она
поняла,
что они не простят,
что всё и все
к ней теперь будут безжалостны, как это небо, как эта зелень.
— Но скажите, пожалуйста, я никогда не могла
понять, — сказала Анна, помолчав несколько времени и таким тоном, который ясно показывал,
что она делала не праздный вопрос, но
что то,
что она спрашивала, было для нее важнее,
чем бы следовало. — Скажите, пожалуйста,
что такое ее отношение
к князю Калужскому, так называемому Мишке? Я мало встречала их.
Что это такое?
Она прошлась по зале и с решимостью направилась
к нему. Когда она вошла в его кабинет, он в вице-мундире, очевидно готовый
к отъезду, сидел у маленького стола, на который облокотил руки, и уныло смотрел пред собой. Она увидала его прежде,
чем он ее, и она
поняла,
что он думал о ней.
Сам Левин, увидав Кити Щербацкую,
понял,
что он не переставал любить ее; но он не мог ехать
к Облонским, зная,
что она там.
Уже раз взявшись за это дело, он добросовестно перечитывал всё,
что относилось
к его предмету, и намеревался осенью ехать зa границу, чтоб изучить еще это дело на месте, с тем чтобы с ним уже не случалось более по этому вопросу того,
что так часто случалось с ним по различным вопросам. Только начнет он, бывало,
понимать мысль собеседника и излагать свою, как вдруг ему говорят: «А Кауфман, а Джонс, а Дюбуа, а Мичели? Вы не читали их. Прочтите; они разработали этот вопрос».
И потому, руководствуясь антецедентами, я должен доложить вам,
что случаи разводов все приходят
к следующим: физических недостатков нет, как я могу
понимать? и также безвестного отсутствия?..
— Вот, сказал он и написал начальные буквы:
к, в, м, о: э, н, м, б, з, л, э, н, и, т? Буквы эти значили:«когда вы мне ответили: этого не может быть, значило ли это,
что никогда, или тогда?» Не было никакой вероятности, чтоб она могла
понять эту сложную фразу; но он посмотрел на нее с таким видом,
что жизнь его зависит от того,
поймет ли она эти слова.
Свияжский подошел
к Левину и звал его
к себе чай пить. Левин никак не мог
понять и вспомнить,
чем он был недоволен в Свияжском,
чего он искал от него. Он был умный и удивительно добрый человек.
Они не
понимали,
что уже стрелка подходит
к двенадцати.
Только когда в этот вечер он приехал
к ним пред театром, вошел в ее комнату и увидал заплаканное, несчастное от непоправимого, им произведенного горя, жалкое и милое лицо, он
понял ту пучину, которая отделяла его позорное прошедшее от ее голубиной чистоты, и ужаснулся тому,
что он сделал.
«
Что как она не любит меня?
Что как она выходит за меня только для того, чтобы выйти замуж?
Что если она сама не знает того,
что делает? — спрашивал он себя. — Она может опомниться и, только выйдя замуж,
поймет,
что не любит и не могла любить меня». И странные, самые дурные мысли о ней стали приходить ему. Он ревновал ее
к Вронскому, как год тому назад, как будто этот вечер, когда он видел ее с Вронским, был вчера. Он подозревал,
что она не всё сказала ему.
Вронский в эти три месяца, которые он провел с Анной за границей, сходясь с новыми людьми, всегда задавал себе вопрос о том, как это новое лицо посмотрит на его отношения
к Анне, и большею частью встречал в мужчинах какое должно понимание. Но если б его спросили и спросили тех, которые
понимали «как должно», в
чем состояло это понимание, и он и они были бы в большом затруднении.
Он
понимал все роды и мог вдохновляться и тем и другим; но он не мог себе представить того, чтобы можно было вовсе не знать, какие есть роды живописи, и вдохновляться непосредственно тем,
что есть в душе, не заботясь, будет ли то,
что он напишет, принадлежать
к какому-нибудь известному роду.
Левин в душе осуждал это и не
понимал еще,
что она готовилась
к тому периоду деятельности, который должен был наступить для нее, когда она будет в одно и то же время женой мужа, хозяйкой дома, будет носить, кормить и воспитывать детей.
— Костя! сведи меня
к нему, нам легче будет вдвоем. Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и уйди, — заговорила она. — Ты
пойми,
что мне видеть тебя и не видеть его тяжелее гораздо. Там я могу быть, может быть, полезна тебе и ему. Пожалуйста, позволь! — умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело от этого.
— Но, друг мой, не отдавайтесь этому чувству, о котором вы говорили — стыдиться того,
что есть высшая высота христианина: кто унижает себя, тот возвысится. И благодарить меня вы не можете. Надо благодарить Его и просить Его о помощи. В Нем одном мы найдем спокойствие, утешение, спасение и любовь, — сказала она и, подняв глаза
к небу, начала молиться, как
понял Алексей Александрович по ее молчанию.
— Нет, — перебила его графиня Лидия Ивановна. — Есть предел всему. Я
понимаю безнравственность, — не совсем искренно сказала она, так как она никогда не могла
понять того,
что приводит женщин
к безнравственности, — но я не
понимаю жестокости,
к кому же?
к вам! Как оставаться в том городе, где вы? Нет, век живи, век учись. И я учусь
понимать вашу высоту и ее низость.
Воспоминание о вас для вашего сына может повести
к вопросам с его стороны, на которые нельзя отвечать, не вложив в душу ребенка духа осуждения
к тому,
что должно быть для него святыней, и потому прошу
понять отказ вашего мужа в духе христианской любви. Прошу Всевышнего о милосердии
к вам.
Сережа тотчас
понял,
что то, о
чем говорил швейцар, был подарок от графини Лидии Ивановны
к его рожденью.
Урок состоял в выучиваньи наизусть нескольких стихов из Евангелия и повторении начала Ветхого Завета. Стихи из Евангелия Сережа знал порядочно, но в ту минуту как он говорил их, он загляделся на кость лба отца, которая загибалась так круто у виска,
что он запутался и конец одного стиха на одинаковом слове переставил
к началу другого. Для Алексея Александровича было очевидно,
что он не
понимал того,
что говорил, и это раздражило его.
По тону Бетси Вронский мог бы
понять,
чего ему надо ждать от света; но он сделал еще попытку в своем семействе. На мать свою он не надеялся. Он знал,
что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь была неумолима
к ней за то,
что она была причиной расстройства карьеры сына. Но он возлагал большие надежды на Варю, жену брата. Ему казалось,
что она не бросит камня и с простотой и решительностью поедет
к Анне и примет ее.
Ты хочешь, чтобы я поехала
к ней, принимала бы ее и тем реабилитировала бы ее в обществе; но ты
пойми,
что я не могу этого сделать.
Ну, я приеду
к Анне Аркадьевне; она
поймет,
что я не могу ее звать
к себе или должна это сделать так, чтобы она не встретила тех, кто смотрит иначе: это ее же оскорбит.
— Мама, душечка, голубушка! — закричал он, бросаясь опять
к ней и обнимая ее. Как будто он теперь только, увидав ее улыбку, ясно
понял,
что случилось. — Это не надо, — говорил он, снимая с нее шляпу. И, как будто вновь увидав ее без шляпы, он опять бросился целовать ее.