Когда оживают Страхи

Сергей Джевага, 2021

Лимб… Сколько в этом слове мистического ужаса, сколько боли, напоминания об утерянных надеждах и сломанных судьбах. Это молот Люцифера, готовый опуститься на столицу Олдуотера. Это заброшенные уровни Тары, закрытые бетоном, камнем и сталью, селенитом и сильнейшими печатями, проклятые, смертельно опасные, зараженные Тьмой. Лимб не место для живых. Но именно туда придется пойти мне, Ормонду Лиру Мак-Морану, наследнику и лорду одного из Старших домов, скованному гностику и презренному искателю. Для того чтобы распутать клубок интриг, оплетающий Тару, добыть вещь, за которой охотятся реваншисты и наемники Туата де Дананн. Для того чтобы получить ответы и задаться новыми вопросами…

Глава 1

Говорят, порой на смертном одре жизнь проносится перед глазами за считаные секунды. Дескать, незримые ангелы погибели успевают показать уходящему яркие моменты, заставляют заново прочувствовать. И где-то испытать сожаление и боль, а где-то радость, восторг, любовь.

Умирающий праведник сразу отправляется в рай, минуя чистилище, если на границе небытия существо наполняется счастьем. Ну а грешник обречен подыхать с чувством ущербности и грусти от незавершенных дел, раздираемый тяжестью зла, что совершил ранее.

О первом рассказывают поэты и пьяницы в кабаках. О втором — проповедники на утренних службах. И вполне вероятно, что правы и те и другие. В нашем безумном мире возможно все, и не мне судить, что есть истина, а что ложь.

Как минимум так я думал ранее.

Здесь и сейчас, сидя на холодном полу недостроенного храма на одном из нижних уровней Тары, я начал подозревать, что врут все. Умирающим плевать, ничего не чувствуют. Разве что боль и смутное облегчение оттого, что страдания уходят, пусть и вместе с теплом собственного тела, дыханием. И если вспыхивают какие-то картинки, то осмыслить их тухнущий разум уже не способен.

Нет, жизнь пролетает перед глазами у тех, кто находится рядом. Именно они обречены испытывать муки, что не успели чего-то сделать, сказать нечто важное близкому, — обречены испытывать отчаяние, сожаление и невыносимое бессилие.

Эта простая, но от того не менее поразительная и яркая мысль, казалось, прошила меня насквозь, как разряд электричества. Кровь мучительно громко ударила в ушах, а мир разделился на отдельные фрагменты-осколки. Тонкий звон наполнил сущее, и возникло странное ощущение раздвоения.

Я по-прежнему сидел на коленях, чувствовал холод и сырость, впивающиеся в кожу мелкие камешки, дурноту от недостатка кислорода в рукотворной пещере, горячую кровь друга на руках. Но вместе с тем витал где-то под потолком и зрел все вокруг, будто со стороны, видел сам себя — стройного мужчину средних лет, одетого в куртку из прорезиненной ткани и такие же брюки, ботинки на толстой подошве. С бледно-карими до желтизны глазами, в которых сейчас плескалась растерянность и злость, резкими чертами лица, непокорной светлой шевелюрой…

Багровые отблески проникали сквозь арку входа и резали тьму болезненными лучами. Блики и тени ложились на лицо мазками краски, делая черты почти незнакомыми, уродливыми и гротескными. Скользили и по грубо обработанным стенам в следах сколов и щербин, глубоких трещин, блестели на рукояти кортика, отвоеванного у Олсандера Мак-Кейна и его двоюродного брата Симаса.

Страшную тишину резали лишь удары крови в ушах да чудовищно громкий стук капель, вялое хлюпанье, что долетало сюда из основного грота, где посреди громадного пространства валялась гигантская груда мусора, а сквозь пролом в потолке струилось багровое сияние. И в данной тишине мое одиночество на пару с беспомощностью становились особенно явными, болезненными.

Это резко контрастировало с фантазией Фергюса, где мы вдвоем держим оборону от полчищ демонов, спустившись в ад, — герои без страха и упрека, простые и прямые как стальные пруты, но восхитительно прекрасные. Нет, я оказался один в целой Вселенной, подавляемый толщиной стен, тяжестью Барьера, что возвышался надо мной с множеством залов, гротов, тоннелей жилой Тары и не менее грандиозных строений заброшенного ныне и внушающего ужас Лимба. А дальше вновь камень, лед и морские пучины, что отделяли живых от смертельной опасности поверхности, заполоненной ордами Люцифера…

Я на дне. И в прямом смысле, и в переносном.

Эта мысль давила сильнее, чем камни. Разрывала разум ледяными когтями страха, подавляла и заставляла сжаться в точку, бессмысленную и маленькую. И на краткий миг я даже сумел рвануться ввысь, узрел извилистые тоннели портового района, гигантские каверны промышленной зоны, пробежался по коридорам и гротам делового и жилого районов, мельком взглянул на верхний город и даже проник в Лимб. Увидел всю Тару и снаружи, и внутри — древний, ветхий кусок камня в Барьере, изрытый норами и изгаженный металлом, — столицу Олдуотера и один из первых городов, построенных под морскими волнами, когда люди и нелюди сбежали в океан от нашествия Тьмы.

Узрел я и воды вокруг города — темную холодную массу, испятнанную огоньками сигнальных буев, многочисленных батискафов и субмарин. И соларитовое светило, что ярко полыхало где-то в центре Барьера. Подтапливая предательский лед, по коему могли пробраться Вестники, позволяя культивировать рыбу и водоросли.

Я рванулся ввысь, но ударился о нечто твердое и стремительно рухнул обратно. Испытал злость, упрямо заставил себя встряхнуться, собрал по кусочкам почти впавший в леденящий ступор мозг. Пришло понимание, что эмоции не мои… Фергюса, который, теряя сознание, испытал отчаяние и одиночество. А проклятая эмпатия, побочный продукт дара гностика, поймала, как антенна радиоволны. Чувство настолько яркое, что я воспринял его как свое, чуть не рухнул в обморок рядом с другом. Но, по мере того как боролся, перед внутренним взором начали мелькать образы и картинки. Порой мутные и смазанные, потертые прошедшими годами, порой яркие и сочные.

Вот затянутая мглой комната с письменным столом и большим кожаным креслом, настольная лампа, полки с книгами, запах чернил и шуршание бумаги, какие-то карты и фотографии на стенах, мягкий золотистый свет. Все вокруг кажется чертовски большим… а может, я сам маленький. А впереди смутная фигура человека, склонившегося над записями, и я иду к нему, старательно переставляя ноги в неудобных тапочках.

Цепляюсь носком за край ковра и закономерно шлепаюсь на пол, плачу от обиды и разочарования. Но чувствую движение и поднимаю взгляд. Крепкие руки подхватывают, лицо овевает теплый воздух. Вижу улыбающегося мужчину с такими же желтоватыми, как у меня, глазами, аккуратной бородой и глубокими морщинами, рассекающими лоб…

— Орм, как ты тут оказался?..

— Он убежал, Лир… прости, не уследила. — Мягкий женский голос слышится из-за спины. — Любопытный, весь в тебя.

Мужчина смеется, шутливо отвечает. И в мозгу всплывают слова: мать, отец… Триса О’Даффи, и лорд Лир Мак-Моран… а это кабинет в родовом гроте.

Понимание заставляет ухватиться за образ, жадно всмотреться, но картинка уже тускнеет и теряет четкость. Разум падает в пустоту, откуда прилетает уже следующий фантом: разношерстная толпа в одном из причальных отсеков порта, громадные люки шлюзов, куда по сходням тянутся вереницы пассажиров. Огни и вывески, пар и лязг металла, крики грузчиков и торговцев, суета, яркие тряпки, тяжелые запахи и толкотня.

— Ваш билет, молодой мистер?

Толстый краснощекий клерк с пушистыми усами, пропахший солью и потом, в форменной куртке со знаками различия порта делает вопрошающий жест. Но я не тороплюсь, раздираемый волнением, страхом, противоречиями. Судорожно тискаю в пальцах кусок мятого картона, ощущаю тяжесть чемодана в другой руке и скриплю зубами.

Оглядываться нельзя, но я все равно оборачиваюсь и вижу мать — заплаканную, взволнованную и такую же отчаявшуюся. Но за спиной у нее стоит дядя — высокий худощавый мужчина с неприятным лицом и глазами, смахивающими на куски грязного льда. Он без умолку бухтит:

— Триса, ты поступаешь правильно, мальчику нужно хорошее образование. Академия флота — лучшее, что можно придумать для будущего лорда. Не волнуйся, все будет хорошо. И с ним, и с тобой… Я позабочусь в память о Лире.

На губах Нолана мелькает кривая ухмылка, но в тот момент я не обращаю внимания на подобное. Глаза щиплет, а из груди рвутся рыдания, но мучительно подавляю позорный порыв. Просто ставлю багаж на сходни, обнимаю мать, а затем возвращаюсь и решительно протягиваю билет клерку.

— Добро пожаловать на борт, молодой мистер, — добродушно говорит усач. — Кубрики для курсантов на третьей палубе.

Тускнеет и сей образ. Но уже под конец я вспоминаю переломный момент в жизни. Когда пропал отец, мать решилась отдать наследника, то есть меня, в академию… но туда я так и не попал, ибо вскоре у меня выявили дар, отправили в отдаленное отделение семинарии. Однако и там не задержался, чудом выжив во время атаки фоморов. А в мое отсутствие дядя умудрился разорить дом, выкупил корабли и предприятия за бесценок, мать вышла замуж за другого, мысленно похоронив и сына, и мужа. И лишь грот семейства по нелепой традиции Олдуотера оставался ждать наследника… возвращения старого или прихода нового.

Мысли вызвали новый поток картинок, но взгляд зацепился за одну: темный тоннель, озаренный всполохами тревожной сигнализации, дым и выстрелы, чадное пламя и пронзительные вопли. Я кашляю, судорожно нащупываю запасной фильтр для маски в спаскомплекте и крадусь. Но впереди баррикада, где монахи и храмовые стражи держат оборону, свистят пули и, чтобы пробраться к капсулам, нужно как-то преодолеть опасное место…

Голова болит от браслетов из селенита, мысли суматошно мечутся, а сердце леденеет от страха. Но в какой-то момент пальба стихает и я решаюсь, делаю длинный прыжок — и оказываюсь прямо посреди коридора. Подгибаю ноги для следующего скачка, но замираю, пораженный развернувшимся предо мной побоищем.

Тела в рясах повсюду. На бочках, ящиках и мешках с песком, из коих собрали импровизированное заграждение. На полу вокруг и в соседних проходах. Люди с искаженными лицами, мертвыми глазами, страшными рваными ранами. Вокруг клубы дыма и пара, искры, гарь… и даже фильтры маски не справляются с таким количеством сажи, — глаза выедает, слезы текут ручьем. Вокруг вялое шевеление, кто-то стонет, кто-то кого-то зовет.

На глаза попался совсем еще молоденький монашек, мой ровесник. Сидит у стены и тискает затвор винтовки, второй рукой пытается засунуть расползающиеся кишки в огромную, припаленную по краям рану на животе. Тихо скулит, плачет и явно ничего не соображает. Рядом вяло возится бородатый мужчина с оторванной рукой, пытается дотянуться до пистолета. Еще чуть дальше вповалку трое — с виду невредимые, но почему-то дергаются, будто от удара электрическим током.

По затылку бегут крупные мурашки, а селенит браслетов становится как лед. И я уже понимаю что к чему, невольно пячусь в сторону прохода. Дым чуть редеет, и становится видно, что перед баррикадой стоит странное долговязое существо, лишь отдаленно напоминающее человека. Кожа плотная и мокрая, словно в слизи, серого оттенка. Одежды почти нет, лишь набедренная повязка. Грудь впалая, а руки и ноги тонкие, как пруты, пальцы одной кисти вооружены длинными загнутыми когтями, а вторая от локтя переходит в устройство (оружие, наверное?), представляющее собой массивную железяку с множеством стволов, острых ржавых штык-ножей и шипов, трубок и проводов. Провода и шланги вьются по телу твари как змеи, иногда заходят прямо в подгнившую плоть, скрывающую иные устройства.

И хотя я еще не научился ощущать Изнанку, но я чувствую опасность, холод. Ужас внушает и морда твари. Рот широкий, от уха до уха, заполненный имплантированными стальными зубами-иглами, нос — две вертикальных щели. Один глаз налит кровью и воспален, а вместо второго гротескная надстройка из стальных пластин, линз, окуляров, горящих угрожающим алым светом.

Монстр на миг замирает, будто прислушиваясь к чему-то. А затем резко ударяет вниз конечностью-протезом. Нанизывает на лезвия раненого монаха, без видимых усилий поднимает в воздух. Рассматривает, будто рыбак добычу, а затем, не обращая внимания на дикие крики жертвы, легко отрывает ему руку и сует себе в пасть, задумчиво жует.

— Беги… — шепчет кто-то.

И я бегу. Точнее, ноги сами несут прочь от встреченного ужаса. Коридоры и тоннели мелькают перед глазами, и я слышу чей-то крик, но лишь спустя какое-то время доходит — собственный. А где-то позади слышатся другие — наполненные страхом, болью, лютой ненавистью.

В себя прихожу только у люка капсулы. Дрожащими руками срываю пломбы, с трудом откручиваю вентиль запора и поднимаю первую тяжелую створку. Затем торопливо делаю то же самое со второй, каждую секунду вздрагивая и ожидая резкой боли от протыкающего плоть ржавого лезвия. Но ничего такого не происходит, и я запрыгиваю в тесный холодный гроб, запираю двери и жму на кнопку пуска.

Секунда, вторая… а затем шипение снаружи и мощный удар о переборку — мир тонет в черноте. Но в последней яркой вспышке сознания понимаю, кого узрел, — одного из нападавших, фомора.

Образ тускнеет неохотно, оставляя за собой послевкусие пережитого страха. И словно в полубреду вспоминаются часы, проведенные в ледяной капсуле, плеск воды, скрип металла, пробирающий до костей холод. А затем удар, лязг отпираемого люка и хмурое лицо седого старика, заглянувшего внутрь стальной бочки, с револьвером наперевес.

Я слышал голос, чувствовал, что куда-то волокут, но пришел в себя лишь на узкой корабельной койке под тусклым светом умирающей лампочки. Непонимающе заморгал, попытался дернуться, но упал обратно под весом сухой старческой ладони.

— Как тебя зовут, парень? — спросил дед, которого я позже узнаю как Ульяма Дампира, бывшего пирата, талантливого гностика и изобретателя, умелого искателя древностей.

— Орм… Ормонд, — ответил я.

Имя, всплывшее в мозгу, разрушило видение. И вместе с тем вызвало череду более ярких картин, позволило осознать себя.

Да… я — Ормонд Лир Мак-Моран, наследник Старшего дома, новоявленный лорд. И вместе с тем искатель, ученик Дампира, историк в Дортмундском университете, скрывающийся под именем Эбер Уилсон, проклятый богом и всеми святыми скованный гностик.

Вспомнил я и о мерзких Тенях, что своим шепотом вынудили вернуться в Тару. Об их чудовищной хозяйке — непонятном существе, что пугало меня до икоты и являлось и в снах, и в реальности. И о том, как долгое время искал ответ, что и почему со мной происходит. Пришел к выводу, что нахожусь под воздействием родового дара, доставшегося мне от предков подобно отдельным представителям Старших домов. Не забыл и о том, как решился последовать зову неизвестной сущности, вернулся домой в надежде, что после принятия титула неведомое зло поутихнет.

Перед внутренним взором возникла еще одна картина: как сидел в кабинете нотариуса, на заседании по делу о подтверждении смерти отца. Как оттяпал титул лорда у дяди Нолана, когда тот уже приготовился праздновать победу. И как невольно вляпался в грандиозное дерьмо, ведь вместе с медальоном главы дома и заброшенным фамильным гротом я получил в наследство громадные, просто неподъемные долги.

И все ради того, чтобы проклятый шепот пустоты в голове наконец исчез. Чтобы Тени отстали и я смог вернуться к нормальной жизни.

Но несколько дней назад я даже не предполагал, что сие лишь начало вереницы событий и череды проблем, посыпавшихся на голову с завидной частотой и регулярностью. Ведь едва вышел от нотариуса, тут же ощутил слежку. И, спрятавшись в одном из многочисленных технических ходов, столкнулся с Мстителем в маске, загадочным ночным героем столицы, который, как водится, крадет у богатых, а раздает бедным. Но едва сумев обмануть сего странного типа, чуть не попался в лапы странного невидимки, что пользовался высокоуровневым артефактом. Но я затаился и переждал, ушел, обуреваемый смутными предчувствиями и догадками.

Что потом? Потом я отправился на встречу с друзьями. С Фергюсом Мак-Гратом, сыном гранд-лорда и по совместительству бестолковым поэтом, известным больше грандиозным распутством, чем виршами. А также с Коулом Пронырой, лысым прохвостом, моим агентом в мире черного рынка.

Первый помогал с возвращением и легализацией в Таре. Второй же всегда стоял на страже коммерческих интересов. Сбывал то, что удавалось добыть в походах: книги, артефакты… да и вообще любые мелочи, оставшиеся от старых времен. От эпох, когда на смену Анклаву теургов еще не пришла Лига гностиков, а древние технологии правили миром, когда Церковь еще не объявила обладателей дара пособниками Люцифера, а люди и жители Туата де Дананн и Фир Болг лишь спустились в пучины океанов, спасаясь от апокалипсиса и демонов.

Приятели собирались отпраздновать мое возвращение и новый статус. Но, увидев мрачную мину, с коей я вошел в портовый паб, всполошились. Пришлось рассказывать о долге банку и выслушивать реплики о том, что друг свихнулся. Но стоит отдать должное, и Фергюс, и Коул прониклись, принялись придумывать способы помочь. Проныра припомнил, что среди агентов разлетелась весть о некоем заказе на кругленькую сумму. Здесь, в Таре. Причем достать предстояло сущий пустяк — летопись Исхода, сборник рассказов и легенд о том, как представители земной цивилизации бежали от Вестников дьявола, строили подводные города и обживались на дне океанов. Правда, с оговорками.

Во-первых, заказчик пожелал остаться инкогнито, что наводило на неприятные мысли о подставе. Во-вторых, жаждал заполучить оригинал, а не копии, кои и так валялись в библиотеках повсеместно. И из последнего вытекали очередные проблемы и закавыки. Так как подлинник находился не где-нибудь, а в Лимбе, потерянных и проклятых районах Тары, куда много лет назад прорвалась Тьма. И которые удалось отсечь лишь ценой неимоверных усилий строителей и гвардов, ценой множества жизней.

В тот момент я сделал вывод, что такой заказ сродни самоубийству. Ведь исключительно полнейший безумец мог полезть в логово Тьмы. Но награда манила, ибо позволила бы погасить часть долга. И потому наутро после пьянки я отправился не в фамильный грот, куда вскоре должен был прибыть Старик с нашими пожитками, а решил навестить университетскую библиотеку в поисках хоть каких-нибудь связей и намеков.

К собственному изумлению, зацепки я отыскал в виде записей дневника некоего монаха Аерина, повествовавшего о Прорыве Тьмы в Таре. И о том, как остатки Анклава теургов вступили в бой с Вестниками наравне с церковниками и гвардами. Клирик упомянул о некоем ключе, которым адепты древних знаний заперли свою обитель, описал его…

Любопытно, но не более того. Я пожал плечами и на всякий случай решил взглянуть на планы Лимба. И даже послал за ними парня-служку. Но тот отреагировал как-то странно, чем вызвал подозрения. Направившись вслед за ним, я обнаружил, что меня опередили: альбом со схемами уже методично обдирал Мститель в маске.

Странно? Да. Что могло понадобиться якобы народному герою? Позарился на награду? Выполнял чей-то заказ?

Как бы то ни было, но я попытался перехватить вора. Вот только безуспешно, тот вывернулся и скрылся. Мне же пришлось приводить в чувство служку, коего успел оглушить Мститель, и топать с ним к стойке регистрации библиотеки для разбирательств и объяснений.

Но я и подумать не мог, что там поджидает второй сюрприз, еще более неприятный, чем первый. Оказалось, что на хранилище знаний сделал налет отряд наемников во главе с моим старым знакомым, первым учеником Ульяма Дампира Лиамом Кэмпбеллом, что годы назад предал доверие опекуна и ушел в свободное плавание, спутался с сомнительными людьми из мира преступности. И надо ж такому случиться, что мы столкнулись нос к носу. Далее выяснилось, что он тоже пришел за картами Лимба.

Дело начинало попахивать кровью. И ее хватало, ведь подчиненные Лиама убили и работников библиотеки, и студентов, что на свою беду решили посетить читальные залы. Только чудом… а если уж по правде, то благодаря Теням мне удалось выжить в короткой схватке, обмануть и запутать бойцов, уйти по техническим тоннелям.

Что происходит, я не понимал и мог лишь строить догадки, на кого работает приятель юности. Но на тот момент устал настолько, что решил добраться до фамильного грота, прийти в себя и потом искать ответы.

Но практически на пороге меня ожидал очередной неприятный сюрприз в лице людей дядюшки, кои пришли «внушить уважение и трепет, а также помочь принять правильное решение». Исключительно благодаря приятелю детства Брану, что проходил мимо в тот момент, мне удалось выйти из схватки помятым, но целым.

Той же ночью ко мне явилась хозяйка Теней и попыталась навязать некий дар и договор, но я сумел схитрить и внес свои поправки. Проснулся измученным, не понимая до конца, привиделось ли мне это или стряслось наяву. Но пока пил грог и разговаривал со Стариком, на глаза попалась газетная статья, где рассказывалось о новом епископе Тары. О том, что по случаю вступления в должность объявляется торжественный прием. И все бы ничего, но на фото на груди Абрахама Мак-Молоуни я заметил медальон. Медальон, до боли напоминающий описание ключа от обители теургов в Лимбе…

Долго я не думал.

Движимый азартом на пару с любопытством, решил проверить зацепку. Причем даже не собирался грабить епископа, а придумал способ скопировать теургическую вязь, впаянную в предмет. С помощью Фергюса сумел достать приглашение и в компании Брана, внезапно пожелавшего меня сопровождать, отправился на торжество. Уже там повстречал подругу детства Талли Мак-Суини, которую позвали спеть и показать искусство барда. А как только начался концерт и народ впал в гипнотический транс, я покинул приятеля и пробрался к келье Абрахама.

Но в комнате епископа все пошло не по плану. Вновь явилась хозяйка Теней, и мне пришлось отбиваться от ее бесплотных тварей. А дальше произошло нечто странное: я сумел прикоснуться… поймал одну из сущностей, что меня изводили, в отчаянии швырнул ее на письменный стол клирика. Искажения пространства разворотили мебель, произошел беззвучный взрыв в Изнанке. Монстры скрылись, а я остался один на один с бардаком.

Тем не менее не растерялся. Снял копию с ключа и заключил уже в свой артефакт, а затем ретировался, прежде чем действие отмычки закончилось и дверь захлопнулась. Кинулся прочь, но запутался в переходах, испугался встречи с охраной и попал на один из складов, где меня благополучно оглушили какие-то громилы.

Очнувшись, я сообразил, что впутался в очередную неприятную историю. Оказалось, что на грот Мак-Молоуни совершили налет террористы из набирающего силу движения пролетариев-революционеров. И сюда зашли, чтобы выкрасть несколько детишек лордов с целью последующего шантажа. Зашли тихо, по канализационным коллекторам, сотворили то, что планировали. Но, хуже всего, напоследок они решили пошуметь и сделать красивый жест. Для отвлечения внимания. Ну и, конечно, дабы заявить о себе, возможно, ранить новоявленного епископа, а лучше — убить.

Ради последней цели террористы невесть в какой клоаке откопали гностика-отщепенца со специализацией кукловода. И пока я приходил в себя, мерзкий урод успел сотворить из плененной служанки управляемую марионетку. Не чувствующую боли, обладающую повышенной выносливостью и физической силой.

Следующий шаг — устранение свидетелей. Но между пламенными революционерами возникла перепалка, чем я и воспользовался. Сумел сбежать и кинулся вдогонку за гностиком и его жертвой, подстегиваемый злостью и опасениями за судьбу друзей.

След вывел в главный зал. Но пока я метался в поисках кукловода, умудрился задеть одну из девушек. У той появились защитники в виде компании нагловатых парней во главе с Олсандером Мак-Кейном, сыном главного флотоводца Олдуотера. И только вмешательство Фергюса спасло меня от немедленной расправы. Правда, поэту пришлось картинно и нахально назначить дуэль… Впрочем, в тот момент я мало думал о последствиях выходки друга. И о мотивах.

Едва избавившись от назойливого внимания молодчиков, вновь рванулся на поиски. Но, естественно, опоздал. Кукла успела напасть, ранила гостей, убила охранников. В каком-то отчаянном порыве я кинулся ей наперерез и вложил все доступные мне силы в один удар, в один укол, сделав из сырой энергии Изнанки некое подобие иглы. Но когда стало ясно, что не справляюсь, произошло нечто странное: темные искры рассыпались по ладони и разорвали путы кукловода. Но финальная оплеуха служанки-марионетки вышибла из меня дух. Лишь в последнем проблеске сознания я успел увидеть, как освободившаяся женщина настигла своего мучителя и оторвала тому голову…

Пришел в себя я в неизвестной комнате. Или даже камере. И пока мучился догадками, из Теней вновь пришла их хозяйка. Но быстро сбежала, когда за мной пришли. И не кто иной, как сам инквизитор, некий мастер Ардал.

Состоялся весьма неприятный разговор, клирик попытался выяснить, что я делал на банкете. Как бы мимоходом намекнул, что знает о моей личности больше, чем остальные, прощупал артефактом-полиграфом. И в конце задал, казалось бы, невинный вопрос о моей субмарине, что незадолго до того я при участии Коула сдал в аренду. Но, получив ответ и поняв, что я не лгу и действительно ничего не знаю о злоключениях своего корабля, инквизитор поспешно удалился. И лишь Абрахам Мак-Молоуни, зашедший под конец допроса, пояснил: лодка затонула. А перед крушением, очевидно, была заражена Тьмой. На том общение с церковниками закончилось и меня отпустили.

Но я, безусловно, жаждал прояснить ситуацию и, мягко говоря, сгорал от любопытства. Вернувшись домой, проверил документы на аренду и пришел к выводу, что Коул Проныра меня явно надул. И более того — намеренно предал доверие.

Сказать, что я разозлился, не сказать ровным счетом ничего. Я впал в бешенство. И недолго думая отправился выяснять отношения прямиком в офис приятеля, расположенный в деловом районе Тары, в одном из старых домов-колонн, что возвышались от дна до потолка гигантского грота. Но уже там я обнаружил, что в кабинете Коула копается кто-то иной, и затаился. Когда неизвестный скрылся, я зашел в офис, изучил картину полнейшего разгрома. Естественно, Проныры тут не оказалось. Но судя по следам борьбы и крови на полу, его захватили и куда-то уволокли.

Злость поутихла. Я кинулся вслед за бандитом, снедаемый смутным чувством, что уже где-то его видел. И когда преступник направился прямиком к районам знати, часть головоломки сложилась.

Решить, последовать ли за бандитом или отправиться домой, не успел. Накатило знакомое чувство слежки, я ощутил чье-то пристальное внимание. Но никак не мог смекнуть, где же скрывается невидимка, а чувства теурга никак не помогали.

И уже по наитию я потянулся к Теням. Провалился не в Изнанку, а в какое-то совершенно незнакомое пространство, смахивающее на негатив обычного мира. И тут сумел заметить смутную фигуру незнакомца, наблюдавшего за мной с вершины скульптурной композиции в виде нескольких монахов, напротив ворот в верхний город.

Незнакомец явно ощутил, что обнаружен, и скрылся. А я начал терять сознание, тонуть в Тенях и замерзать. Так бы, наверное, и умер, но совершенно неожиданно меня вытащил в реальный мир Мерти — бродяга-туату, старый пьяница и лжепророк, шатающийся то тут, то там по Олдуотеру. Именно с ним я столкнулся еще утром, после пьянки с Фергюсом и Пронырой, и выслушал странные советы и напутствия, к слову, исполнившиеся.

Ярость безумца поразила. Он ругался и кричал, говорил нечто о Тенях, о древних врагах. А затем плюнул и отправился допивать ром в ближайший паб. А я, сообразив, что от него, возможно, удастся добыть какие-то ответы о До, хозяйке Теней, кинулся следом. Но сумел выудить лишь смутные намеки, прежде чем старик-туату обезумел от выпитого и начал нести очередную околесицу.

Расстроенный, я направился в фамильный грот. Но уже на площадке верхнего города командир гвардов-часовых передал записку от Фергюса. Приятель сообщал, что решил перенести дуэль на ближайшее время, и просил побыть секундантом. Указал и место — некий заброшенный грот чуть в стороне от портового.

Поколебавшись, я все же посчитал, что следует броситься на помощь Мак-Грату. Ведь где находится Коул, уже понял. Осознал и то, что жизни Проныры на данный момент если что-то и угрожает, то не в ближайшей перспективе.

Выбор сделан. И я оказался в заброшенном и недостроенном храме, части громадной пещеры на самом дне Тары. Встретился с Фергюсом и стал свидетелем дальнейшей ссоры с Олсандером. Выяснил, что вражда между этими двумя более застарелая, чем мог подумать. Друг неосторожно влюбился в сестру Мак-Кейна, но, когда ту обнаружили израненную, буквально на пороге смерти, оба начали обвинять друг друга в случившемся и схлестнулись впервые. После того сына флотоводца выслали из столицы подальше от глаз гранда, но недавно тот вернулся, и Мак-Грат воспользовался ссорой Олсандера со мной, чтобы добиться реванша.

Правда, не получилось ничего у друга. После короткой, но яркой схватки он был сражен и покалечен, буквально умирал. А я остался рядом с ним, оглушенный чужими страданиями и болью, тоской и отчаянием. От секундной растерянности потерял контроль над даром эмпатии и чуть не лишился разума.

Образы и картинки продолжали мелькать в мозгу. Мучительное раздвоение исчезло, я полностью осознал себя, где и когда нахожусь. И сообразил, что от ухода Симаса с Олсандером прошло не более минуты. Но почти вся жизнь действительно успела пролететь перед глазами.

Поднял руку и посмотрел на дрожащие, как у глубокого старика, пальцы, разлепил онемевшие губы и исторг хриплое проклятие.

Осторожней надо быть, Ормонд… осторожней! Так недолго и в обморок шлепнуться.

За годы успел сродниться с гнозисом, научился управлять Изнанкой — мистическим измерением, некоей гранью нашего мира, при воздействии на которое проявлялись изменения в реальности. При помощи воли и разума, старинных методик и тех же татуировок из селенита. Последние призваны блокировать дар и делать гностиков незримыми для Тьмы, попутно же они сковывают, то есть ограничивают способности, на радость Церкви. Однако изобретенный Стариком ложный селенит позволял незаметно манипулировать толикой дара, не вызывая подозрений.

Да и с побочным эффектом в виде эмпатии я справлялся, умел ставить в сознании фильтры и блоки. Да и как иначе-то? Мало радости в том, чтобы нагадить в штаны, когда рядом с тобой испугался ребенок. Ну или хохотать как безумец, поймав волну шального веселья от компании подвыпивших подростков. А еще хуже чувствовать, как кто-то умирает, — можно либо сойти с ума, либо у тебя самого остановится сердце.

Но я справлялся, да. Как правило, умело управлял эмпатией. Чтобы читать людей, искать или прятаться от них. Закрывался, когда следовало сражаться и убивать. И лишь изредка терял контроль… вот как сейчас.

Тихий стон отвлек от созерцания руки, и я посмотрел вниз, на Фергюса. Сын правителя мало походил на того великолепного красавца, что рассыпал шутки в портовом пабе и блистал на приеме. Всегда выглядел как герой из сказок — гордый профиль, длинные темные волосы, частенько стянутые в небрежный хвост, пронзительные ярко-синие глаза с искорками смеха в зрачках. Подтянутый, со вкусом одетый, широкоплечий и статный…

Но теперь у ног лежал избитый и умирающий парень. Волосы спутаны, лицо окровавлено, одна глазница залита кровью. Кожа серая, как у мертвеца, на лбу крупные капли пота, а дыхание слабое и сиплое.

Грохот в ушах затих, по затылку будто кто-то большой и злой хлопнул ладонью.

Какого демона сидишь? Надо действовать!

Очнувшись, я торопливо прощупал пульс на шее друга, осмотрел повязки из тряпок, сделанные ранее. Импровизированные бинты быстро намокали, сердцебиение и дыхание слабело каждую секунду. Если попробую тащить, точно умрет от потери крови, удушья и болевого шока. И сбегать за помощью не получится, времени нет.

Но что вообще могу сделать без снятия оков, имея лишь то, что есть?

Кое-что. С сырой энергией работать могу, хоть и опутан татуировками, недавние манипуляции с батареей тому доказательство.

Поразмыслив, я пошарил в потайном кармане и отыскал перстень с шоковой печатью. Мысленно призвал Изнанку, осмотрел призрачный узор и легким воздействием подправил: позволил энергии из прибора истекать свободно в пространство. Собрал в горсть облачка невидимого пара, с помощью воли заставил сгуститься и набросал на груди Фергюса рисунок, напоминающий неправильный круг, пересеченный несколькими эллипсами, наспех добавил пару примитивных символов. А когда схема уравновесилась, активировал и проследил, как эскиз медленно тонет в груди поэта. Затем вернул шоковую печать в исходное состояние и проверил запасы — потратил примерно половину.

Внешне ничего не изменилось, хотя, по идее, кровь в ранах друга должна стремительно сворачиваться, а боль уменьшиться. Вновь проверив пульс, я грязно выругался. Биение под пальцами почти не прощупывалось, дышать перестал. Кажется, остановилось сердце.

— Нельзя сдаваться! — прошипел я.

Отстегнув сумку собственного спаскомплекта, вытащил баллончик с кислородом и складную резиновую маску. Нацепил на лицо умирающего, затянул завязки и открыл вентиль.

Запаса обычно хватает минут на пять — достаточно, чтобы дать шанс выбраться из задымленного помещения или добежать до пункта первой помощи с универсальными масками и скафами, пробыть под водой какое-то время… Фергюсу хватит и подавно. В случае чего есть запасной из его комплекта.

Торопливо призвав Изнанку, я опять всмотрелся в шоковую печать перстня. Подправил в одном месте, слегка изменил свойства. И сообразил, что энергия начала стремительно рассеиваться. Прижал печатку к груди друга, активировал.

Ровно секунду ничего не происходило, а затем его тело выгнуло дугой. Мгновенно напрягшиеся мышцы натянулись как жгуты. Фергюс вновь безвольно упал на пол, но, когда я поднес пальцы к шее, вновь ощутил слабое биение. На щеках появился легкий румянец, веки затрепетали, а кровь перестала стекать по повязкам.

Слава новым и старым богам! Вроде бы получилось.

Смахнув испарину со лба, я шумно выдохнул и отбросил бесполезный теперь перстень. Подобрал кортик и встал, намереваясь отправиться на свалку в поисках пары железных прутов, тряпок и ремней, чтобы соорудить волокушу. Но едва оказался на пороге храма, замер и прислушался к ощущениям.

Оба Мак-Кейна ушли, и звуки шагов, голоса давно растворились в обволакивающем безмолвии грота. Я слышал, как осыпается мелкий сор, капает и журчит вода, пищат крысы. Но из-за того более жутким казалось то внимание, коим сочилась темнота пещеры. Настороженностью и холодной жестокостью, готовностью убивать.

Странно… Отвлекся я вроде бы ненадолго, а количество неизвестных чуть ли не удвоилось. А те, что пришли первыми, здорово приблизились. Я чувствовал направленные на себя чужие взгляды из-за ближайших завалов, с галерей и лестниц, из-за колонн и строительных лесов.

Глубоко вдохнув, я полностью раскрылся ощущениям, напряг и расслабил мышцы.

Кажется, зря надеялся, что просто следят. Такое нельзя игнорировать.

Переговоры в планы неизвестных тоже, видимо, не входили. Потому что спустя мгновение из тени сбоку кинулся первый. Я лишь уловил чужое намерение, а затем увидел смутное движение, услышал выдох и топот. Шагнул вправо, чуть присел и выбросил руку с клинком.

Тяжелая туша чуть не сломала мне кости. Мышцы и суставы застонали от боли, ребра, не зажившие после боя с кукловодом, жалобно хрустнули, а из глаз брызнули искры и слезы. Но когда цветные круги перестали плясать перед взором, я увидел неизвестного. Высокий крепкий мужчина средних лет, коротко стриженный, с залысинами и трехдневной щетиной на мясистых щеках, со шрамами и сломанным когда-то носом. Одет как портовый работяга, в комбинезон-робу и потертую куртку, но слишком упитанный и мускулистый, слишком здоровый, слишком чистый для настоящего трудяги.

Он хрипел, навалившись всем весом, в глазах плескался целый океан предсмертного испуга и изумления. Из раны на шее струей била горячая кровь. Стекала по кортику, по моим запястьям, жгла как кислота.

Эмпатия не заменяет другие органы чувств, но при должном сосредоточении и навыке выводит восприятие мира на совершенно иной уровень. Тогда глаза становятся не нужны, и видишь почти в полной темноте. Тогда заранее можно рассчитать чужие намерения и телодвижения, действовать на опережение. Умело скрываться. Или драться так, что враги трижды пожалеют о совершенном нападении.

Другое дело, что эмпатия не панацея, да и добиться подобного состояния можно лишь после долгих тренировок. Полагаться на нее полностью также глупо, есть и побочные эффекты. Но здесь и сейчас я использовал все доступные способности.

Напавший выронил короткий кинжал, покачнулся и начал заваливаться навзничь. Я хотел отпустить его тело и позволить упасть. Но тут где-то сбоку и в некотором отдалении особенно ярко полыхнуло чужим яростным предвкушением и азартом. Рефлексы заставили схватить умирающего детину крепче и заслониться им как щитом.

То, что ошибся, я уразумел спустя мгновение, когда вместо выстрела раздалось холодящее кровь «умпс-с-с-с» и красноватый сумрак пещеры разорвала блеклая голубоватая вспышка. Волосы встали дыбом, по одежде сыпанули яркие злые искры, а правое предплечье ожгло и пронзило резкой болью. Я охнул, выронил тело умирающего врага и отшатнулся, ослепленный и оглушенный. Но когда зрение вернулось, увидел его обожженный труп — жирно чадящий, наполовину обугленный, лишенный руки по локоть.

Кровь не текла. Запеклась, превратилась в поджаренную корку. Одежда на спине испарилась, обнажив покрытую волдырями и язвами влажно блестящую рану, подгоревшие кости ребер и позвоночника. Половину головы срезало, волосы тлели, едкий дым выедал глаза наравне с отвратительным запахом паленой плоти.

Стрелок промахнулся лишь ненамного, запутавшись в игре теней. Чуть бы поточнее, и прожег нас обоих насквозь. Искромет не винтовка в привычном понимании, так как тянет силу из Изнанки, аккумулирует в конденсаторах и самих патронах. Плотный сгусток заряженных дробин в полете превращается в струю наэлектризованной плазмы, способен плавить сталь и крошить скалу.

Адское оружие, настоящее произведение искусства на стыке классической физики и гнозиса, гордость отдела вооружений Лиги. Я лишь видел рисунки в рекламных брошюрках, читал описание. Но от сухих фраз и цифр технических характеристик зябко передергивал плечами. И от цены… одна единица такого оружия стоила как половина субмарины и предназначалась для обороны от фоморов тоннелей и особо важных военных объектов, так как могла прожигать целые просеки в рядах атакующих.

Кому ж мы так не угодили, если налетчиков оснастили по последнему слову техники? Кому вообще такое по карману, кроме Церкви и армии Олдуотера?

Есть у искромета и один существенный недостаток. А именно: цикл перезарядки, составляющий около минуты. И потому, едва очнувшись и отшатнувшись от трупа, я ощутил чужое разочарование и злость. Принялся считать: девять… десять… Быстро сбив чадное пламя с рукава, я сжал и разжал кулак. Нормально. Повезло. Ожоги слабенькие, первый враг прикрыл от основного удара. Двенадцать, тринадцать…

И вновь движение в темноте, черная ненависть, скрип то ли камешков, то ли зубов. И вот из сумрака появляются один за другим сначала трое с одной стороны. Затем пятеро с другой, разом отсекая меня от грота и галерей, прижимая к входу в храм, где в молельном зале лежит в беспамятстве Фергюс. Одеты как рабочие и моряки: в комбинезоны и робы, в прорезиненные плащи. Но опять же слишком мускулистые и крепкие, слишком сытые для заморенных тяжким трудом и алкоголем матросов и грузчиков. И лица… жесткие, характерные для наемников, лишь зачем-то рядящихся в чужие шкуры.

То, как они двигались, как смотрели, говорило о многом. Но прежде о том, что надежда выйти мне сухим из воды ничтожна. Они ничего не спросили и не потребовали, что красноречиво намекало как на их намерения, так и на профессионализм. Умело и слаженно перекрыли пути отхода, взяли в полукольцо.

Семнадцать, восемнадцать…

Напали сразу двое. И пока один — высокий нескладный тип с уродливым бугристым и лысым черепом, замахивался длинным кинжалом, второй — плотный щекастый крепыш, кинулся мне в ноги, надеясь сбить на пол. Но я предугадал их намерения, все просчитал и за секунду до того, как толстяк рванул вперед, сделал шаг и ударил коленом. Услышал задушенный вой — добавил рукоятью по затылку. Еще шажок, присел, пропуская над головой клинок, затем, напрягая мускулы, выпрыгнул и полоснул нападавшего по запястью, а следом — добавил кулаком в оскаленную пасть. Хотел воткнуть кинжал в горло, но вновь ощутил опасность, и в длинном перекате ушел влево.

За плечом хлопнуло, сумрак развеяла огненная вспышка, пуля с визгом отскочила от стены храма. Второй хлопок — и снова промах.

Ай, как неприятно — еще и револьверы.