Неточные совпадения
— Я помню про детей и поэтому всё
в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что
оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих детей, входит
в любовную связь с гувернанткой своих детей…
— Ах,
оставьте,
оставьте меня! — сказала она и, вернувшись
в спальню, села опять на то же место, где она говорила с мужем, сжав исхудавшие руки с кольцами, спускавшимися с костлявых пальцев, и принялась перебирать
в воспоминании весь бывший разговор.
Левин прочел написанное странным, родным ему почерком: «Прошу покорно
оставить меня
в покое. Это одно, чего я требую от своих любезных братцев. Николай Левин».
Все, с кем княгине случалось толковать об этом, говорили ей одно: «Помилуйте,
в наше время уж пора
оставить эту старину.
Ведь молодым людям
в брак вступать, а не родителям; стало-быть, и надо
оставить молодых людей устраиваться, как они знают».
Она
оставила книгу и откинулась на спинку кресла, крепко сжав
в обеих руках разрезной ножик.
Вслед за доктором приехала Долли. Она знала, что
в этот день должен быть консилиум, и, несмотря на то, что недавно поднялась от родов (она родила девочку
в конце зимы), несмотря на то, что у ней было много своего горя и забот, она,
оставив грудного ребенка и заболевшую девочку, заехала узнать об участи Кити, которая решалась нынче.
Левин провел своего гостя
в комнату для приезжих, куда и были внесены вещи Степана Аркадьича: мешок, ружье
в чехле, сумка для сигар, и,
оставив его умываться и переодеваться, сам пока прошел
в контору сказать о пахоте и клевере. Агафья Михайловна, всегда очень озабоченная честью дома, встретила его
в передней вопросами насчет обеда.
Если б это была обыкновенная пошлая светская связь, они бы
оставили меня
в покое.
Он чувствовал, что любовь, связывавшая его с Анной, не была минутное увлечение, которое пройдет, как проходят светские связи не
оставив других следов
в жизни того и другого, кроме приятных или неприятных воспоминаний.
Доктор остался очень недоволен Алексеем Александровичем. Он нашел печень значительно увеличенною, питание уменьшенным и действия вод никакого. Он предписал как можно больше движения физического и как можно меньше умственного напряжения и, главное, никаких огорчений, то есть то самое, что было для Алексея Александровича так же невозможно, как не дышать; и уехал,
оставив в Алексее Александровиче неприятное сознание того, что что-то
в нем нехорошо и что исправить этого нельзя.
— Ах, напротив, я ничем не занята, — отвечала Варенька, но
в ту же минуту должна была
оставить своих новых знакомых, потому что две маленькие русские девочки, дочери больного, бежали к ней.
Утренняя роса еще оставалась внизу на густом подседе травы, и Сергей Иванович, чтобы не мочить ноги, попросил довезти себя по лугу
в кабриолете до того ракитового куста, у которого брались окуни. Как ни жалко было Константину Левину мять свою траву, он въехал
в луг. Высокая трава мягко обвивалась около колес и ног лошади,
оставляя свои семена на мокрых спицах и ступицах.
Приехав
в обед
в деревню и
оставив лошадь у приятеля-старика, мужа братниной кормилицы, Левин вошел к старику на пчельник, желая узнать от него подробности об уборке покоса.
Весь длинный трудовой день не
оставил в них другого следа, кроме веселости. Перед утреннею зарей всё затихло. Слышались только ночные звуки неумолкаемых
в болоте лягушек и лошадей, фыркавших по лугу
в поднявшемся пред утром тумане. Очнувшись, Левин встал с копны и, оглядев звезды, понял, что прошла ночь.
«После того, что произошло, я не могу более оставаться
в вашем доме. Я уезжаю и беру с собою сына. Я не знаю законов и потому не знаю, с кем из родителей должен быть сын; но я беру его с собой, потому что без него я не могу жить. Будьте великодушны,
оставьте мне его».
— Однако надо написать Алексею, — и Бетси села за стол, написала несколько строк, вложила
в конверт. — Я пишу, чтоб он приехал обедать. У меня одна дама к обеду остается без мужчины. Посмотрите, убедительно ли? Виновата, я на минутку вас
оставлю. Вы, пожалуйста, запечатайте и отошлите, — сказала она от двери, — а мне надо сделать распоряжения.
И действительно, он был взят врасплох, и
в первую минуту, когда она объявила о своем положении, сердце его подсказало ему требование
оставить мужа.
«Если я сказал
оставить мужа, то это значит соединиться со мной. Готов ли я на это? Как я увезу ее теперь, когда у меня нет денег? Положим, это я мог бы устроить… Но как я увезу ее, когда я на службе? Если я сказал это, то надо быть готовым на это, то есть иметь деньги и выйти
в отставку».
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую цену; но оказалось, что он был слишком смел, и его
оставили; и, волей-неволей сделав себе положение человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он ни на кого не сердился, не считал себя никем обиженным и желает только того, чтоб его
оставили в покое, потому что ему весело.
― Я уже давно
оставил эту жизнь, ― сказал он, удивляясь перемене выражения ее лица и стараясь проникнуть его значение. ― И признаюсь, ― сказал он, улыбкой выставляя свои плотные белые зубы, ― я
в эту неделю как
в зеркало смотрелся, глядя на эту жизнь, и мне неприятно было.
И теперь-то, когда он узнал ее, полюбил, как должно было любить, он был унижен пред нею и потерял ее навсегда,
оставив в ней о себе одно постыдное воспоминание.
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего на полу господина, что
оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя, жена брата, приехала и с помощью трех явившихся докторов, за которыми она послала во все стороны и которые приехали
в одно время, уложила раненого на постель и осталась у него ходить за ним.
Рубашки чистой Кузьма не догадался
оставить, и, получив приказанье всё уложить и свезти к Щербацким, от которых
в нынешний же вечер уезжали молодые, он так и сделал, уложив всё, кроме фрачной пары.
Упоминалось о том, что Бог сотворил жену из ребра Адама, и «сего ради
оставит человек отца и матерь и прилепится к жене, будет два
в плоть едину» и что «тайна сия велика есть»; просили, чтобы Бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они видели сыны сынов своих.
—
Оставь меня
в покое, ради Бога! — воскликнул со слезами
в голосе Михайлов и, заткнув уши, ушел
в свою рабочую комнату за перегородкой и запер за собою дверь. «Бестолковая!» сказал он себе, сел за стол и, раскрыв папку, тотчас о особенным жаром принялся за начатый рисунок.
С той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем, что от него требовалось только того, чтоб он
оставил свою жену
в покое, не утруждая ее своим присутствием, и что сама жена его желала этого, он почувствовал себя столь потерянным, что не мог ничего сам решить, не знал сам, чего он хотел теперь, и, отдавшись
в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на всё отвечал согласием.
— Нет, так я, напротив,
оставлю его нарочно у нас всё лето и буду рассыпаться с ним
в любезностях, — говорил Левин, целуя ее руки. — Вот увидишь. Завтра… Да, правда, завтра мы едем.
Дело было
в том, что
в строящемся флигеле рядчик испортил лестницу, срубив ее отдельно и не разочтя подъем, так что ступени все вышли покатые, когда ее поставили на место. Теперь рядчик хотел,
оставив ту же лестницу, прибавить три ступени.
Отъехав три версты, Весловский вдруг хватился сигар и бумажника и не знал, потерял ли их или
оставил на столе.
В бумажнике было триста семьдесят рублей, и потому нельзя было так
оставить этого.
«Я совсем здорова и весела. Если ты за меня боишься, то можешь быть еще более спокоен, чем прежде. У меня новый телохранитель, Марья Власьевна (это была акушерка, новое, важное лицо
в семейной жизни Левина). Она приехала меня проведать. Нашла меня совершенно здоровою, и мы
оставили ее до твоего приезда. Все веселы, здоровы, и ты, пожалуйста, не торопись, а если охота хороша, останься еще день».
— Мы пойдем. Не правда ли? — обратилась она к Свияжскому. — Mais il ne faut pas laisser le pauvre Весловский et Тушкевич se morfondre là dans le bateau. [Но не следует заставлять бедного Весловского и Тушкевича томиться
в лодке.] Надо послать им сказать. — Да, это памятник, который он
оставит здесь, — сказала Анна, обращаясь к Долли с тою же хитрою, знающею улыбкой, с которою она прежде говорила о больнице.
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и
в нижнем этаже красили,
в верхнем уже почти всё было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли
в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат,
оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться с господами.
В прошлом году он
оставил дипломатическую службу, не по неприятности (у него никогда ни с кем не бывало неприятностей), и перешел на службу
в дворцовое ведомство
в Москву, для того чтобы дать наилучшее воспитание своим двум мальчикам.
― Пожалуйте шляпу, ― сказал швейцар Левину, забывшему правило клуба
оставлять шляпы
в швейцарской. ― Давно не бывали. Князь вчера еще записали вас. Князя Степана Аркадьича нету еще.
Он прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То там, то сям попадались ему самые разнообразные, и старые и молодые, и едва знакомые и близкие люди. Ни одного не было сердитого и озабоченного лица. Все, казалось,
оставили в швейцарской с шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни. Тут был и Свияжский, и Щербацкий, и Неведовский, и старый князь, и Вронский, и Сергей Иваныч.
После партии Вронский и Левин подсели к столу Гагина, и Левин стал по предложению Степана Аркадьича держать на тузы. Вронский то сидел у стола, окруженный беспрестанно подходившими к нему знакомыми, то ходил
в инфернальную проведывать Яшвина. Левин испытывал приятный отдых от умственной усталости утра. Его радовало прекращение враждебности с Вронским, и впечатление спокойствия, приличия и удовольствия не
оставляло его.
— Очень, очень рада, — повторила она, и
в устах ее для Левина эти простые слова почему-то получили особенное значение. — Я вас давно знаю и люблю и по дружбе со Стивой и за вашу жену… я знала ее очень мало времени, но она
оставила во мне впечатление прелестного цветка, именно цветка. И она уж скоро будет матерью!
Место это давало от семи до десяти тысяч
в год, и Облонский мог занимать его, не
оставляя своего казенного места. Оно зависело от двух министерств, от одной дамы и от двух Евреев, и всех этих людей, хотя они были уже подготовлены, Степану Аркадьичу нужно было видеть
в Петербурге. Кроме того, Степан Аркадьич обещал сестре Анне добиться от Каренина решительного ответа о разводе. И, выпросив у Долли пятьдесят рублей, он уехал
в Петербург.
Степан Аркадьич покраснел при упоминании о Болгаринове, потому что он
в этот же день утром был у Еврея Болгаринова, и визит этот
оставил в нем неприятное воспоминание. Степан Аркадьич твердо знал, что дело, которому он хотел служить, было новое, живое и честное дело; но нынче утром, когда Болгаринов, очевидно, нарочно заставил его два часа дожидаться с другими просителями
в приемной, ему вдруг стало неловко.
— Но я полагал, что Анна Аркадьевна отказывается от развода
в том случае, если я требую обязательства
оставить мне сына. Я так и отвечал и думал, что дело это кончено. И считаю его оконченным, — взвизгнул Алексей Александрович.
—
Оставьте меня! Помню, не помню… Какое ему дело? Зачем мне помнить?
Оставьте меня
в покое! — обратился он уже не к гувернеру, а ко всему свету.
— Никогда не спрашивал себя, Анна Аркадьевна, жалко или не жалко. Ведь мое всё состояние тут, — он показал на боковой карман, — и теперь я богатый человек; а нынче поеду
в клуб и, может быть, выйду нищим. Ведь кто со мной садится — тоже хочет
оставить меня без рубашки, а я его. Ну, и мы боремся, и
в этом-то удовольствие.
«Пятнадцать минут туда, пятнадцать назад. Он едет уже, он приедет сейчас. — Она вынула часы и посмотрела на них. — Но как он мог уехать,
оставив меня
в таком положении? Как он может жить, не примирившись со мною?» Она подошла к окну и стала смотреть на улицу. По времени он уже мог вернуться. Но расчет мог быть неверен, и она вновь стала вспоминать, когда он уехал, и считать минуты.
Молодые люди не
оставляли ее
в покое.
Оставив свой чай и тоже сожалея о перерыве интересного разговора и вместе с тем беспокоясь о том, зачем его звали, так как это случалось только при важных случаях, Левин пошел
в детскую.