Неточные совпадения
— Нет, ты постой, постой, — сказал он. — Ты пойми,
что это для меня вопрос жизни и смерти. Я никогда
ни с кем не говорил об этом. И
ни с кем я не могу говорить об этом, как с тобою. Ведь вот мы с тобой по всему чужие: другие вкусы, взгляды, всё; но я знаю,
что ты меня любишь и понимаешь, и
от этого я тебя ужасно люблю. Но, ради Бога, будь вполне откровенен.
Есть люди, которые, встречая своего счастливого в
чем бы то
ни было соперника, готовы сейчас же отвернуться
от всего хорошего,
что есть в нем, и видеть в нем одно дурное; есть люди, которые, напротив, более всего желают найти в этом счастливом сопернике те качества, которыми он победил их, и ищут в нем со щемящею болью в сердце одного хорошего.
«То и прелестно, — думал он, возвращаясь
от Щербацких и вынося
от них, как и всегда, приятное чувство чистоты и свежести, происходившее отчасти и оттого,
что он не курил целый вечер, и вместе новое чувство умиления пред ее к себе любовью, — то и прелестно,
что ничего не сказано
ни мной,
ни ею, но мы так понимали друг друга в этом невидимом разговоре взглядов и интонаций,
что нынче яснее,
чем когда-нибудь, она сказала мне,
что любит.
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном и часто сама, пред тем как ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно,
что она так далеко
от него; и о
чем бы
ни говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью к своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на его карточку и поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и своею легкою, решительною походкой пошла за альбомом. Лестница наверх в ее комнату выходила на площадку большой входной теплой лестницы.
— Нет, она ничего не говорила
ни про того
ни про другого; она слишком горда. Но я знаю,
что всё
от этого…
—
От Нильсон? — с ужасом спросила Бетси, которая
ни зa
что бы не распознала Нильсон
от всякой хористки.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он чувствовал,
что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить
ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь
от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
«Для Бетси еще рано», подумала она и, взглянув в окно, увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так показалось ужасно и страшно всё,
что могло
от этого выйти,
что она,
ни минуты не задумываясь, с веселым и сияющим лицом вышла к ним навстречу и, чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная,
что скажет.
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это
ни на
что не похоже,
что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо,
что ты не ездишь на собрания и вообще устранился
от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет
ни школ,
ни фельдшеров,
ни повивальных бабок,
ни аптек, ничего нет.
Один — это было отречение
от своей старой жизни,
от своих бесполезных знаний,
от своего
ни к
чему не нужного образования.
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался
от предложенного ему положения, надеясь,
что отказ этот придаст ему большую цену; но оказалось,
что он был слишком смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он
ни на кого не сердился, не считал себя никем обиженным и желает только того, чтоб его оставили в покое, потому
что ему весело.
Они соглашались,
что плуг пашет лучше,
что скоропашка работает успешнее, но они находили тысячи причин, почему нельзя было им употреблять
ни то,
ни другое, и хотя он и убежден был,
что надо спустить уровень хозяйства, ему жалко было отказаться
от усовершенствований, выгода которых была так очевидна.
Как бы то
ни было, когда он простился с ним на седьмой день, пред отъездом его в Москву, и получил благодарность, он был счастлив,
что избавился
от этого неловкого положения и неприятного зеркала. Он простился с ним на станции, возвращаясь с медвежьей охоты, где всю ночь у них было представление русского молодечества.
— Кончено то,
что вы возьмете меня, какой бы я
ни был, не откажетесь
от меня? Да?
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек и обдумала план действий. Она приедет рано утром, в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару и лакею, с тем чтоб они пустили ее, и, не поднимая вуаля, скажет,
что она
от крестного отца Сережи приехала поздравить и
что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только тех слов, которые она скажет сыну. Сколько она
ни думала об этом, она ничего не могла придумать.
Она видела по лицу Вронского,
что ему чего-то нужно было
от нее. Она не ошиблась. Как только они вошли через калитку опять в сад, он посмотрел в ту сторону, куда пошла Анна, и, убедившись,
что она не может
ни слышать,
ни видеть их, начал...
— Позволь мне не верить, — мягко возразил Степан Аркадьич. — Положение ее и мучительно для нее и безо всякой выгоды для кого бы то
ни было. Она заслужила его, ты скажешь. Она знает это и не просит тебя; она прямо говорит,
что она ничего не смеет просить. Но я, мы все родные, все любящие ее просим, умоляем тебя. За
что она мучается? Кому
от этого лучше?
«Я
ни в
чем не виноват пред нею, — думал он. Если она хочет себя наказывать, tant pis pour elle». [тем хуже для нее».] Но, выходя, ему показалось,
что она сказала что-то, и сердце его вдруг дрогнуло
от состраданья к ней.
— Со всеми его недостатками нельзя не отдать ему справедливости, — сказала княгиня Сергею Ивановичу, как только Облонский отошел
от них. — Вот именно вполне Русская, Славянская натура! Только я боюсь,
что Вронскому будет неприятно его видеть. Как
ни говорите, меня трогает судьба этого человека. Поговорите с ним дорогой, — сказала княгиня.
«Неужели я нашел разрешение всего, неужели кончены теперь мои страдания?» думал Левин, шагая по пыльной дороге, не замечая
ни жару,
ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство это было так радостно,
что оно казалось ему невероятным. Он задыхался
от волнення и, не в силах итти дальше, сошел с дороги в лес и сел в тени осин на нескошенную траву. Он снял с потной головы шляпу и лег, облокотившись на руку, на сочную, лопушистую лесную траву.
— Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное дело,
что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются
от своей личной воли.
Он шел через террасу и смотрел на выступавшие две звезды на потемневшем уже небе и вдруг вспомнил: «Да, глядя на небо, я думал о том,
что свод, который я вижу, не есть неправда, и при этом что-то я не додумал, что-то я скрыл
от себя, — подумал он. — Но
что бы там
ни было, возражения не может быть. Стоит подумать, — и всё разъяснится!»