Неточные совпадения
Степан Аркадьич получал
и читал либеральную газету,
не крайнюю,
но того направления, которого держалось большинство.
И, несмотря на то, что ни наука, ни искусство, ни политика собственно
не интересовали его, он твердо держался тех взглядов на все эти предметы, каких держалось большинство
и его газета,
и изменял их,
только когда большинство изменяло их, или, лучше сказать,
не изменял их, а они сами в нем незаметно изменялись.
Она
только что пыталась сделать то, что пыталась сделать уже десятый раз в эти три дня: отобрать детские
и свои вещи, которые она увезет к матери, —
и опять
не могла на это решиться;
но и теперь, как в прежние раза, она говорила себе, что это
не может так остаться, что она должна предпринять что-нибудь, наказать, осрамить его, отомстить ему хоть малою частью той боли, которую он ей сделал.
Степана Аркадьича
не только любили все знавшие его за его добрый, веселый нрав
и несомненную честность,
но в нем, в его красивой, светлой наружности, блестящих глазах, черных бровях, волосах, белизне
и румянце лица, было что-то физически действовавшее дружелюбно
и весело на людей, встречавшихся с ним.
Все члены этой семьи, в особенности женская половина, представлялись ему покрытыми какою-то таинственною, поэтическою завесой,
и он
не только не видел в них никаких недостатков,
но под этою поэтическою, покрывавшею их, завесой предполагал самые возвышенные чувства
и всевозможные совершенства.
Слыхал он, что женщины часто любят некрасивых, простых людей,
но не верил этому, потому что судил по себе, так как сам он мог любить
только красивых, таинственных
и особенных женщин.
Но, пробыв два месяца один в деревне, он убедился, что это
не было одно из тех влюблений, которые он испытывал в первой молодости; что чувство это
не давало ему минуты покоя; что он
не мог жить,
не решив вопроса: будет или
не будет она его женой;
и что его отчаяние происходило
только от его воображения, что он
не имеет никаких доказательств в том, что ему будет отказано.
«Славный, милый», подумала Кити в это время, выходя из домика с М-11е Linon
и глядя на него с улыбкой тихой ласки, как на любимого брата. «
И неужели я виновата, неужели я сделала что-нибудь дурное? Они говорят: кокетство. Я знаю, что я люблю
не его;
но мне всё-таки весело с ним,
и он такой славный.
Только зачем он это сказал?…» думала она.
— Да, — сказал Левин медленно
и взволнованно. — Ты прав, я дик.
Но только дикость моя
не в том, что я уехал, а в том, что я теперь приехал. Теперь я приехал…
Но Левин
не мог сидеть. Он прошелся два раза своими твердыми шагами по клеточке-комнате, помигал глазами, чтобы
не видно было слез,
и тогда
только сел опять за стол.
— О моралист!
Но ты пойми, есть две женщины: одна настаивает
только на своих правах,
и права эти твоя любовь, которой ты
не можешь ей дать; а другая жертвует тебе всем
и ничего
не требует. Что тебе делать? Как поступить? Тут страшная драма.
И вдруг они оба почувствовали, что хотя они
и друзья, хотя они обедали вместе
и пили вино, которое должно было бы еще более сблизить их,
но что каждый думает
только о своем,
и одному до другого нет дела. Облонский уже
не раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо сближения
и знал, что надо делать в этих случаях.
Теперь она верно знала, что он затем
и приехал раньше, чтобы застать ее одну
и сделать предложение.
И тут
только в первый раз всё дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут
только она поняла, что вопрос касается
не ее одной, — с кем она будет счастлива
и кого она любит, —
но что сию минуту она должна оскорбить человека, которого она любит.
И оскорбить жестоко… За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен в нее.
Но, делать нечего, так нужно, так должно.
—
Но я
только того
и хотел, чтобы застать вас одну, — начал он,
не садясь
и не глядя на нее, чтобы
не потерять смелости.
Она тяжело дышала,
не глядя на него. Она испытывала восторг. Душа ее была переполнена счастьем. Она никак
не ожидала, что высказанная любовь его произведет на нее такое сильное впечатление.
Но это продолжалось
только одно мгновение. Она вспомнила Вронского. Она подняла на Левина свои светлые правдивые глаза
и, увидав его отчаянное лицо, поспешно ответила...
«Всех ненавижу,
и вас,
и себя», отвечал его взгляд,
и он взялся за шляпу.
Но ему
не судьба была уйти.
Только что хотели устроиться около столика, а Левин уйти, как вошел старый князь
и, поздоровавшись с дамами, обратился к Левину.
Она, счастливая, довольная после разговора с дочерью, пришла к князю проститься по обыкновению,
и хотя она
не намерена была говорить ему о предложении Левина
и отказе Кити,
но намекнула мужу на то, что ей кажется дело с Вронским совсем конченным, что оно решится, как
только приедет его мать.
И тут-то, на эти слова, князь вдруг вспылил
и начал выкрикивать неприличные слова.
Он
не только не любил семейной жизни,
но в семье,
и в особенности в муже, по тому общему взгляду холостого мира, в котором он жил, он представлял себе нечто чуждое, враждебное, а всего более — смешное.
Но Каренина
не дождалась брата, а, увидав его, решительным легким шагом вышла из вагона.
И, как
только брат подошел к ней, она движением, поразившим Вронского своею решительностью
и грацией, обхватила брата левою рукой за шею, быстро притянула к себе
и крепко поцеловала. Вронский,
не спуская глаз, смотрел на нее
и, сам
не зная чему, улыбался.
Но вспомнив, что мать ждала его, он опять вошел в вагон.
Она называла их
и припоминала
не только имена,
но года, месяцы, характеры, болезни всех детей,
и Долли
не могла
не оценить этого.
Ты пойми, что я
не только не подозревала неверности,
но что я считала это невозможным,
и тут, представь себе, с такими понятиями узнать вдруг весь ужас, всю гадость….
Я видела
только его
и то, что семья расстроена; мне его жалко было,
но, поговорив с тобой, я, как женщина, вижу другое; я вижу твои страдания,
и мне,
не могу тебе сказать, как жаль тебя!
Анна, очевидно, любовалась ее красотою
и молодостью,
и не успела Кити опомниться, как она уже чувствовала себя
не только под ее влиянием,
но чувствовала себя влюбленною в нее, как способны влюбляться молодые девушки в замужних
и старших дам.
Левин помнил, как в то время, когда Николай был в периоде набожности, постов, монахов, служб церковных, когда он искал в религии помощи, узды на свою страстную натуру, никто
не только не поддержал его,
но все,
и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто
не помог ему, а все с ужасом
и омерзением отвернулись.
Любовь к женщине он
не только не мог себе представить без брака,
но он прежде представлял себе семью, а потом уже ту женщину, которая даст ему семью. Его понятия о женитьбе поэтому
не были похожи на понятия большинства его знакомых, для которых женитьба была одним из многих общежитейских дел; для Левина это было главным делом жизни, от которогo зависело всё ее счастье.
И теперь от этого нужно было отказаться!
Потому ли, что дети непостоянны или очень чутки
и почувствовали, что Анна в этот день совсем
не такая, как в тот, когда они так полюбили ее, что она уже
не занята ими, —
но только они вдруг прекратили свою игру с тетей
и любовь к ней,
и их совершенно
не занимало то, что она уезжает.
Но в ту минуту, когда она выговаривала эти слова, она чувствовала, что они несправедливы; она
не только сомневалась в себе, она чувствовала волнение при мысли о Вронском
и уезжала скорее, чем хотела,
только для того, чтобы больше
не встречаться с ним.
Не раз говорила она себе эти последние дни
и сейчас
только, что Вронский для нее один из сотен вечно одних
и тех же, повсюду встречаемых молодых людей, что она никогда
не позволит себе
и думать о нем;
но теперь, в первое мгновенье встречи с ним, ее охватило чувство радостной гордости.
То напряженное состояние, которое ее мучало сначала,
не только возобновилось,
но усилилось
и дошло до того, что она боялась, что всякую минуту порвется в ней что-то слишком натянутое.
Он знал, что у ней есть муж,
но не верил в существование его
и поверил в него вполне,
только когда увидел его, с его головой, плечами
и ногами в черных панталонах; в особенности когда он увидал, как этот муж с чувством собственности спокойно взял ее руку.
Раздевшись, она вошла в спальню,
но на лице ее
не только не было того оживления, которое в бытность ее в Москве так
и брызгало из ее глаз
и улыбки: напротив, теперь огонь казался потушенным в ней или где-то далеко припрятанным.
Петрицкий был молодой поручик,
не особенно знатный
и не только не богатый,
но кругом в долгах, к вечеру всегда пьяный
и часто за разные
и смешные
и грязные истории попадавший на гауптвахту,
но любимый
и товарищами
и начальством.
Он находил это естественным, потому что делал это каждый день
и при этом ничего
не чувствовал
и не думал, как ему казалось, дурного,
и поэтому стыдливость в девушке он считал
не только остатком варварства,
но и оскорблением себе.
Третий круг наконец, где она имела связи, был собственно свет, — свет балов, обедов, блестящих туалетов, свет, державшийся одною рукой за двор, чтобы
не спуститься до полусвета, который члены этого круга думали, что презирали,
но с которым вкусы у него были
не только сходные,
но одни
и те же.
—
И мне то же говорит муж,
но я
не верю, — сказала княгиня Мягкая. — Если бы мужья наши
не говорили, мы бы видели то, что есть, а Алексей Александрович, по моему, просто глуп. Я шопотом говорю это…
Не правда ли, как всё ясно делается? Прежде, когда мне велели находить его умным, я всё искала
и находила, что я сама глупа,
не видя его ума; а как
только я сказала: он глуп,
но шопотом, — всё так ясно стало,
не правда ли?
Вронский был
не только знаком со всеми,
но видал каждый день всех, кого он тут встретил,
и потому он вошел с теми спокойными приемами, с какими входят в комнату к людям, от которых
только что вышли.
Но не одни эти дамы, почти все, бывшие в гостиной, даже княгиня Мягкая
и сама Бетси, по нескольку раз взглядывали на удалившихся от общего кружка, как будто это мешало им.
Только один Алексей Александрович ни разу
не взглянул в ту сторону
и не был отвлечен от интереса начатого разговора.
И он от двери спальной поворачивался опять к зале;
но, как
только он входил назад в темную гостиную, ему какой-то голос говорил, что это
не так
и что если другие заметили это, то значит, что есть что-нибудь.
— Входить во все подробности твоих чувств я
не имею права
и вообще считаю это бесполезным
и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести;
но я обязан пред тобою, пред собой
и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана,
и связана
не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может
только преступление,
и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
Но и после,
и на другой
и на третий день, она
не только не нашла слов, которыми бы она могла выразить всю сложность этих чувств,
но не находила
и мыслей, которыми бы она сама с собой могла обдумать всё, что было в ее душе.
—
Не с этим народом, а с этим приказчиком! — сказал Левин, вспыхнув. — Ну для чего я вас держу! — закричал он.
Но вспомнив, что этим
не поможешь, остановился на половине речи
и только вздохнул. — Ну что, сеять можно? — спросил он, помолчав.
В полку
не только любили Вронского,
но его уважали
и гордились им, гордились тем, что этот человек, огромно-богатый, с прекрасным образованием
и способностями, с открытою дорогой ко всякого рода успеху
и честолюбия
и тщеславия, пренебрегал этим всем
и из всех жизненных интересов ближе всего принимал к сердцу интересы полка
и товарищества.
Яшвин, игрок, кутила
и не только человек без всяких правил,
но с безнравственными правилами, — Яшвин был в полку лучший приятель Вронского.
Вронский действительно обещал быть у Брянского, в десяти верстах от Петергофа,
и привезти ему за лошадей деньги;
и он хотел успеть побывать
и там.
Но товарищи тотчас же поняли, что он
не туда
только едет.
Еще более, чем свою лошадь, Вронскому хотелось видеть Гладиатора, которого он
не видал;
но Вронский знал, что, по законам приличия конской охоты,
не только нельзя видеть его,
но неприлично
и расспрашивать про него.
Pluck, то есть энергии
и смелости, Вронский
не только чувствовал в себе достаточно,
но, что гораздо важнее, он был твердо убежден, что ни у кого в мире
не могло быть этого pluck больше, чем у него.
Когда он был тут, ни Вронский, ни Анна
не только не позволяли себе говорить о чем-нибудь таком, чего бы они
не могли повторить при всех,
но они
не позволяли себе даже
и намеками говорить то, чего бы мальчик
не понял.
Действительно, мальчик чувствовал, что он
не может понять этого отношения,
и силился
и не мог уяснить себе то чувство, которое он должен иметь к этому человеку. С чуткостью ребенка к проявлению чувства он ясно видел, что отец, гувернантка, няня — все
не только не любили,
но с отвращением
и страхом смотрели на Вронского, хотя
и ничего
не говорили про него, а что мать смотрела на него как на лучшего друга.
В этот день было несколько скачек: скачка конвойных, потом двухверстная офицерская, четырехверстная
и та скачка, в которой он скакал. К своей скачке он мог поспеть,
но если он поедет к Брянскому, то он
только так приедет,
и приедет, когда уже будет весь Двор. Это было нехорошо.
Но он дал Брянскому слово быть у него
и потому решил ехать дальше, приказав кучеру
не жалеть тройки.
Взволнованная
и слишком нервная Фру-Фру потеряла первый момент,
и несколько лошадей взяли с места прежде ее,
но, еще
не доскакивая реки, Вронский, изо всех сил сдерживая влегшую в поводья лошадь, легко обошел трех,
и впереди его остался
только рыжий Гладиатор Махотина, ровно
и легко отбивавший задом пред самим Вронским,
и еще впереди всех прелестная Диана, несшая ни живого, ни мертвого Кузовлева.
Он чувствовал, что лошадь шла из последнего запаса;
не только шея
и плечи ее были мокры,
но на загривке, на голове, на острых ушах каплями выступал пот,
и она дышала резко
и коротко.
