Неточные совпадения
Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни,
не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он
не был виноват в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и
покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
Анна улыбнулась. Она поняла, что он сказал это именно затем, чтобы
показать, что соображения родства
не могут остановить его в высказывании своего искреннего мнения. Она знала эту черту в своем муже и любила ее.
— Хотите, я вам
покажу? Но вы
не знаете толку.
Ребенок этот с своим наивным взглядом на жизнь был компас, который
показывал им степень их отклонения от того, что они знали, но
не хотели знать.
— Я думаю, — сказал Константин, — что никакая деятельность
не может быть прочна, если она
не имеет основы в личном интересе. Это общая истина, философская, — сказал он, с решительностью повторяя слово философская, как будто желая
показать, что он тоже имеет право, как и всякий, говорить о философии.
Но в семье она — и
не для того только, чтобы
показывать пример, а от всей души — строго исполняла все церковные требования, и то, что дети около года
не были у причастия, очень беспокоило ее, и, с полным одобрением и сочувствием Матрены Филимоновны, она решила совершить это теперь, летом.
Она
не выглянула больше. Звук рессор перестал быть слышен, чуть слышны стали бубенчики. Лай собак
показал, что карета проехала и деревню, — и остались вокруг пустые поля, деревня впереди и он сам, одинокий и чужой всему, одиноко идущий по заброшенной большой дороге.
И ему действительно казалось, что он всегда это видел; он припоминал подробности их прошедшей жизни, которые прежде
не казались ему чем-либо дурным, — теперь эти подробности ясно
показывали, что она всегда была испорченною.
— Но скажите, пожалуйста, я никогда
не могла понять, — сказала Анна, помолчав несколько времени и таким тоном, который ясно
показывал, что она делала
не праздный вопрос, но что то, что она спрашивала, было для нее важнее, чем бы следовало. — Скажите, пожалуйста, что такое ее отношение к князю Калужскому, так называемому Мишке? Я мало встречала их. Что это такое?
Редко встречая Анну, он
не мог ничего ей сказать, кроме пошлостей, но он говорил эти пошлости, о том, когда она переезжает в Петербург, о том, как ее любит графиня Лидия Ивановна, с таким выражением, которое
показывало, что он от всей души желает быть ей приятным и
показать свое уважение и даже более.
«Разумеется, я
не завидую и
не могу завидовать Серпуховскому; но его возвышение
показывает мне, что стоит выждать время, и карьера человека, как я, может быть сделана очень скоро.
Сходя с лестницы, Серпуховской увидал Вронского. Улыбка радости осветила лицо Серпуховского. Он кивнул кверху головой, приподнял бокал, приветствуя Вронского и
показывая этим жестом, что
не может прежде
не подойти к вахмистру, который, вытянувшись, уже складывал губы для поцелуя.
Не было предмета, которого бы он
не знал; но он
показывал свое знание, только когда бывал вынуждаем к этому.
— Дело, изволите видеть, в том, что всякий прогресс совершается только властью, — говорил он, очевидно желая
показать, что он
не чужд образованию.
Правда, часто, разговаривая с мужиками и разъясняя им все выгоды предприятия, Левин чувствовал, что мужики слушают при этом только пение его голоса и знают твердо, что, что бы он ни говорил, они
не дадутся ему в обман. В особенности чувствовал он это, когда говорил с самым умным из мужиков, Резуновым, и заметил ту игру в глазах Резунова, которая ясно
показывала и насмешку над Левиным и твердую уверенность, что если будет кто обманут, то уж никак
не он, Резунов.
— Ничего ты
не хочешь устроить; просто, как ты всю жизнь жил, тебе хочется оригинальничать,
показать, что ты
не просто эксплуатируешь мужиков, а с идеею.
Молодой Щербацкий, с которым
не познакомили Каренина, старался
показать, что это нисколько его
не стесняет.
— Нет, я
не курю, — спокойно отвечал Алексей Александрович и, как бы умышленно желая
показать, что он
не боится этого разговора, обратился с холодною улыбкой к Песцову.
Алексей Александрович холодно улыбнулся одними губами, желая
показать ей и самому себе твердость своего убеждения; но эта горячая защита, хотя и
не колебала его, растравляла его рану. Он заговорил с большим оживлением.
Она
не смела
показывать ему сознание своего ничтожества пред ним.
Ему стало слишком тяжело это молчание (хотя оно продолжалось
не более минуты). Чтобы прервать его и
показать, что он
не взволнован, он, сделав усилие над собой, обратился к Голенищеву.
— Да, и как сделана эта фигура, сколько воздуха. Обойти можно, — сказал Голенищев, очевидно этим замечанием
показывая, что он
не одобряет содержания и мысли фигуры.
На разговоры Вронского о его живописи он упорно молчал и так же упорно молчал, когда ему
показали картину Вронского, и, очевидно, тяготился разговорами Голенищева и
не возражал ему.
Портрет Анны, одно и то же и писанное с натуры им и Михайловым, должно бы было
показать Вронскому разницу, которая была между ним и Михайловым; но он
не видал ее. Он только после Михайлова перестал писать свой портрет Анны, решив, что это теперь было излишне. Картину же свою из средневековой жизни он продолжал. И он сам, и Голенищев, и в особенности Анна находили, что она была очень хороша, потому что была гораздо более похожа на знаменитые картины, чем картина Михайлова.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и
показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему
не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
В ней было возбуждение и быстрота соображения, которые появляются у мужчин пред сражением, борьбой, в опасные и решительные минуты жизни, те минуты, когда раз навсегда мужчина
показывает свою цену и то, что всё прошедшее его было
не даром, а приготовлением к этим минутам.
Узнав о близких отношениях Алексея Александровича к графине Лидии Ивановне, Анна на третий день решилась написать ей стоившее ей большого труда письмо, в котором она умышленно говорила, что разрешение видеть сына должно зависеть от великодушия мужа. Она знала, что, если письмо
покажут мужу, он, продолжая свою роль великодушия,
не откажет ей.
— Что ж? поедем, — сказал он, чуть улыбаясь под усами и
показывая этою улыбкой, что понимает причину мрачности Вронского, но
не придает ей значения.
Теперь или никогда надо было объясниться; это чувствовал и Сергей Иванович. Всё, во взгляде, в румянце, в опущенных глазах Вареньки,
показывало болезненное ожидание. Сергей Иванович видел это и жалел ее. Он чувствовал даже то, что ничего
не сказать теперь значило оскорбить ее. Он быстро в уме своем повторял себе все доводы в пользу своего решения. Он повторял себе и слова, которыми он хотел выразить свое предложение; но вместо этих слов, по какому-то неожиданно пришедшему ему соображению, он вдруг спросил...
В глазах Левина она была виновата в том, что она допустила такие отношения, и еще больше виновата в том, что так неловко
показала, что они ей
не нравятся.
Но он повторил приказанье сердитым голосом,
показывая в залитый водою кочкарник, где ничего
не могло быть.
Дарья Александровна исполнила свое намерение и поехала к Анне. Ей очень жалко было огорчить сестру и сделать неприятное ее мужу; она понимала, как справедливы Левины,
не желая иметь никаких сношений с Вронским; но она считала своею обязанностью побывать у Анны и
показать ей, что чувства ее
не могут измениться, несмотря на перемену ее положения.
Разумеется,
не от этого, но всё вместе — он начал эту больницу, чтобы
показать, понимаешь, как он
не скуп.
— Ты
не то хотела спросить? Ты хотела спросить про ее имя? Правда? Это мучает Алексея. У ней нет имени. То есть она Каренина, — сказала Анна, сощурив глаза так, что только видны были сошедшиеся ресницы. — Впрочем, — вдруг просветлев лицом, — об этом мы всё переговорим после. Пойдем, я тебе
покажу ее. Elle est très gentille. [Она очень мила.] Она ползает уже.
Потом
показал одну за другою палаты, кладовую, комнату для белья, потом печи нового устройства, потом тачки такие, которые
не будут производить шума, подвозя по коридору нужные вещи, и много другого.
Анна взяла своими красивыми, белыми, покрытыми кольцами руками ножик и вилку и стала
показывать. Она, очевидно, видела, что из ее объяснения ничего
не поймется; но, зная, что она говорит приятно и что руки ее красивы, она продолжала объяснение.
Она сказала с ним несколько слов, даже спокойно улыбнулась на его шутку о выборах, которые он назвал «наш парламент». (Надо было улыбнуться, чтобы
показать, что она поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне и ни разу
не взглянула на него, пока он
не встал прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво
не смотреть на человека, когда он кланяется.
Вронский назвал гостей. — Обед был прекрасный, и гонка лодок, и всё это было довольно мило, но в Москве
не могут без ridicule. [смешного.] Явилась какая-то дама, учительница плаванья Шведской королевы, и
показывала свое искусство.
— Я
не хотел
показывать потому, что Стива имеет страсть телеграфировать; что ж телеграфировать, когда ничто
не решено?
— Нет, — сказала она, раздражаясь тем, что он так очевидно этой переменой разговора
показывал ей, что она раздражена, — почему же ты думаешь, что это известие так интересует меня, что надо даже скрывать? Я сказала, что
не хочу об этом думать, и желала бы, чтобы ты этим так же мало интересовался, как и я.
— Никогда
не спрашивал себя, Анна Аркадьевна, жалко или
не жалко. Ведь мое всё состояние тут, — он
показал на боковой карман, — и теперь я богатый человек; а нынче поеду в клуб и, может быть, выйду нищим. Ведь кто со мной садится — тоже хочет оставить меня без рубашки, а я его. Ну, и мы боремся, и в этом-то удовольствие.
Но
не ей, той, которая была влюблена в Вронского,
не ей
показывать мне это, хотя это и правда.
Очевидно, фельетонист понял всю книгу так, как невозможно было понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые
не читали книги (а очевидно, почти никто
не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была
не что иное, как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что
показывали вопросительные знаки), и что автор книги был человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам бы
не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.