Неточные совпадения
— Это Гриша? Боже мой, как он вырос! — сказала Анна и, поцеловав его,
не спуская глаз с Долли, остановилась и покраснела. — Нет,
позволь никуда
не ходить.
Первое время Анна искренно верила, что она недовольна им за то, что он
позволяет себе преследовать ее; но скоро по возвращении своем из Москвы, приехав на вечер, где она думала встретить его, a его
не было, она по овладевшей ею грусти ясно поняла, что она обманывала себя, что это преследование
не только
не неприятно ей, но что оно составляет весь интерес ее жизни.
—
Позволь, дай договорить мне. Я люблю тебя. Но я говорю
не о себе; главные лица тут — наш сын и ты сама. Очень может быть, повторяю, тебе покажутся совершенно напрасными и неуместными мои слова; может быть, они вызваны моим заблуждением. В таком случае я прошу тебя извинить меня. Но если ты сама чувствуешь, что есть хоть малейшие основания, то я тебя прошу подумать и, если сердце тебе говорит, высказать мне…
Вошел Сережа, предшествуемый гувернанткой. Если б Алексей Александрович
позволил себе наблюдать, он заметил бы робкий, растерянный взгляд, с каким Сережа взглянул на отца, а потом на мать. Но он ничего
не хотел видеть и
не видал.
Но ради Бога
не думайте, — прибавлял ее взгляд, — что я
позволяю себе навязываться в знакомые.
Кити еще более стала умолять мать
позволить ей познакомиться с Варенькой. И, как ни неприятно было княгине как будто делать первый шаг в желании познакомиться с г-жею Шталь, позволявшею себе чем-то гордиться, она навела справки о Вареньке и, узнав о ней подробности, дававшие заключить, что
не было ничего худого, хотя и хорошего мало, в этом знакомстве, сама первая подошла к Вареньке и познакомилась с нею.
—
Позвольте мне познакомиться с вами, — сказала она с своею достойною улыбкой. — Моя дочь влюблена в вас, — сказала она. — Вы, может быть,
не знаете меня. Я…
Но зато Варенька, одинокая, без родных, без друзей, с грустным разочарованием, ничего
не желавшая, ничего
не жалевшая, была тем самым совершенством, о котором только
позволяла себе мечтать Кити.
— Впрочем, — нахмурившись сказал Сергей Иванович,
не любивший противоречий и в особенности таких, которые беспрестанно перескакивали с одного на другое и без всякой связи вводили новые доводы, так что нельзя было знать, на что отвечать, — впрочем,
не в том дело.
Позволь. Признаешь ли ты, что образование есть благо для народа?
—
Позволь, — перебил с улыбкой Сергей Иванович, — личный интерес
не побуждал нас работать для освобождения крестьян, а мы работали.
Она была порядочная женщина, подарившая ему свою любовь, и он любил ее, и потому она была для него женщина, достойная такого же и еще большего уважения, чем законная жена. Он дал бы отрубить себе руку прежде, чем
позволить себе словом, намеком
не только оскорбить ее, но
не выказать ей того уважения, на какое только может рассчитывать женщина.
—
Не может продолжаться. Я надеюсь, что теперь ты оставишь его. Я надеюсь — он смутился и покраснел — что ты
позволишь мне устроить и обдумать нашу жизнь. Завтра… — начал было он.
—
Позволь, я понимаю, — перебил Степан Аркадьич. — Но, разумеется… Одно:
не надо торопиться.
Не надо,
не надо торопиться!
— Отчего же? Я
не вижу этого.
Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я
не беру и никогда
не возьму на себя судить ту или другую сторону и
не вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
Когда графиня Нордстон
позволила себе намекнуть о том, что она желала чего-то лучшего, то Кити так разгорячилась и так убедительно доказала, что лучше Левина ничего
не может быть на свете, что графиня Нордстон должна была признать это и в присутствии Кити без улыбки восхищения уже
не встречала Левина.
— Нисколько, — сказал он, —
позволь. Ты
не можешь видеть своего положения, как я.
Позволь мне сказать откровенно свое мнение. — Опять он осторожно улыбнулся своею миндальною улыбкой. — Я начну сначала: ты вышла замуж за человека, который на двадцать лет старше тебя. Ты вышла замуж без любви или
не зная любви. Это была ошибка, положим.
— Да, но в таком случае, если вы
позволите сказать свою мысль… Картина ваша так хороша, что мое замечание
не может повредить ей, и потом это мое личное мнение. У вас это другое. Самый мотив другой. Но возьмем хоть Иванова. Я полагаю, что если Христос сведен на степень исторического лица, то лучше было бы Иванову и избрать другую историческую тему, свежую, нетронутую.
— Костя! сведи меня к нему, нам легче будет вдвоем. Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и уйди, — заговорила она. — Ты пойми, что мне видеть тебя и
не видеть его тяжелее гораздо. Там я могу быть, может быть, полезна тебе и ему. Пожалуйста,
позволь! — умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело от этого.
Кто
не знал ее и ее круга,
не слыхал всех выражений соболезнования, негодования и удивления женщин, что она
позволила себе показаться в свете и показаться так заметно в своем кружевном уборе и со своей красотой, те любовались спокойствием и красотой этой женщины и
не подозревали, что она испытывала чувства человека, выставляемого у позорного столба.
— Нет,
позволь, — продолжала мать, — и потом ты сама мне
не хотела
позволить переговорить с Вронским. Помнишь?
Левин видел этот взгляд. Он побледнел и с минуту
не мог перевести дыхания. «Как
позволить себе смотреть так на мою жену!» кипело в нем.
— Нет,
позволь; но если ты считаешь, что это неравенство несправедливо, то почему же ты
не действуешь так…
—
Позволь мне
не верить, — мягко возразил Степан Аркадьич. — Положение ее и мучительно для нее и безо всякой выгоды для кого бы то ни было. Она заслужила его, ты скажешь. Она знает это и
не просит тебя; она прямо говорит, что она ничего
не смеет просить. Но я, мы все родные, все любящие ее просим, умоляем тебя. За что она мучается? Кому от этого лучше?
Муж спросил:
позволит ли она курить, очевидно
не для того, чтобы курить, но чтобы заговорить с нею.