Неточные совпадения
Ответа
не было, кроме того общего ответа, который дает
жизнь на все самые сложные и неразрешимые вопросы. Ответ этот: надо жить потребностями дня, то есть забыться. Забыться сном уже нельзя, по крайней мере, до ночи, нельзя уже вернуться к той музыке, которую пели графинчики-женщины; стало быть, надо забыться сном
жизни.
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда
не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми вопросами о значении
жизни и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему
на ум.
— Ты пойми, — сказал он, — что это
не любовь. Я был влюблен, но это
не то. Это
не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я уехал, потому что решил, что этого
не может быть, понимаешь, как счастья, которого
не бывает
на земле; но я бился с собой и вижу, что без этого нет
жизни. И надо решить…
Матери
не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость в свете, основанная, как она полагала,
на гордости, и его, по ее понятиям, дикая какая-то
жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками;
не нравилось очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся,
не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и
не понимал, что, ездя в дом, где девушка невеста, надо было объясниться.
Но в это самое время вышла княгиня.
На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего
не сказал. Кити молчала,
не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его
жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря
на всё безобразие своей
жизни,
не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он
не был виноват в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной
на адресе.
Любовь к женщине он
не только
не мог себе представить без брака, но он прежде представлял себе семью, а потом уже ту женщину, которая даст ему семью. Его понятия о женитьбе поэтому
не были похожи
на понятия большинства его знакомых, для которых женитьба была одним из многих общежитейских дел; для Левина это было главным делом
жизни, от которогo зависело всё ее счастье. И теперь от этого нужно было отказаться!
Первое время Анна искренно верила, что она недовольна им за то, что он позволяет себе преследовать ее; но скоро по возвращении своем из Москвы, приехав
на вечер, где она думала встретить его, a его
не было, она по овладевшей ею грусти ясно поняла, что она обманывала себя, что это преследование
не только
не неприятно ей, но что оно составляет весь интерес ее
жизни.
Он знал очень хорошо, что в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою
жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда
не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел
на кузину.
Ребенок этот с своим наивным взглядом
на жизнь был компас, который показывал им степень их отклонения от того, что они знали, но
не хотели знать.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский
не мог отвечать
на вопросы,
не мог говорить ни с кем. Он повернулся и,
не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам
не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в
жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой
жизни с женой, глядя
на чужих неверных жен и обманутых мужей, говорил себе Алексей Александрович: «как допустить до этого? как
не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда пала
на его голову, он
не только
не думал о том, как развязать это положение, но вовсе
не хотел знать его,
не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
Княгиня подсмеивалась над мужем за его русские привычки, но была так оживлена и весела, как
не была во всё время
жизни на водах.
Она
не могла разрешить задачи, которую ей невольно задал отец своим веселым взглядом
на ее друзей и
на ту
жизнь, которую она так полюбила.
Как будто мрак надвинулся
на ее
жизнь: она поняла, что те ее дети, которыми она так гордилась, были
не только самые обыкновенные, но даже нехорошие, дурно воспитанные дети, с грубыми, зверскими наклонностями, злые дети.
«Как красиво! — подумал он, глядя
на странную, точно перламутровую раковину из белых барашков-облачков, остановившуюся над самою головой его
на середине неба. — Как всё прелестно в эту прелестную ночь! И когда успела образоваться эта раковина? Недавно я смотрел
на небо, и
на нем ничего
не было — только две белые полосы. Да, вот так-то незаметно изменились и мои взгляды
на жизнь!»
Зная это и зная, что выражение в эту минуту его чувств было бы несоответственно положению, он старался удержать в себе всякое проявление
жизни и потому
не шевелился и
не смотрел
на нее.
Алексей Александрович без ужаса
не мог подумать о пистолете,
на него направленном, и никогда в
жизни не употреблял никакого оружия.
Вронский, несмотря
на свою легкомысленную с виду светскую
жизнь, был человек, ненавидевший беспорядок. Еще смолоду, бывши в корпусе, он испытал унижение отказа, когда он, запутавшись, попросил взаймы денег, и с тех пор он ни разу
не ставил себя в такое положение.
Последнее ее письмо, полученное им накануне, тем в особенности раздражило его, что в нем были намеки
на то, что она готова была помогать ему для успеха в свете и
на службе, а
не для
жизни, которая скандализировала всё хорошее общество.
Прелесть, которую он испытывал в самой работе, происшедшее вследствие того сближение с мужиками, зависть, которую он испытывал к ним, к их
жизни, желание перейти в эту
жизнь, которое в эту ночь было для него уже
не мечтою, но намерением, подробности исполнения которого он обдумывал, — всё это так изменило его взгляд
на заведенное у него хозяйство, что он
не мог уже никак находить в нем прежнего интереса и
не мог
не видеть того неприятного отношения своего к работникам, которое было основой всего дела.
Получив письмо Свияжского с приглашением
на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря
на это, решил, что такие виды
на него Свияжского есть только его ни
на чем
не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же
жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
В женском вопросе он был
на стороне крайних сторонников полной свободы женщин и в особенности их права
на труд, но жил с женою так, что все любовались их дружною бездетною семейною
жизнью, и устроил
жизнь своей жены так, что она ничего
не делала и
не могла делать, кроме общей с мужем заботы, как получше и повеселее провести время.
Левин старался понять и
не понимал и всегда, как
на живую загадку, смотрел
на него и
на его
жизнь.
Не говоря о том, что
на него весело действовал вид этих счастливых, довольных собою и всеми голубков, их благоустроенного гнезда, ему хотелось теперь, чувствуя себя столь недовольным своею
жизнью, добраться в Свияжском до того секрета, который давал ему такую ясность, определенность и веселость в
жизни.
Левин видел, что так и
не найдет он связи
жизни этого человека с его мыслями. Очевидно, ему совершенно было всё равно, к чему приведет его рассуждение; ему нужен был только процесс рассуждения. И ему неприятно было, когда процесс рассуждения заводил его в тупой переулок. Этого только он
не любил и избегал, переводя разговор
на что-нибудь приятно-веселое.
Он сидел
на кровати в темноте, скорчившись и обняв свои колени и, сдерживая дыхание от напряжения мысли, думал. Но чем более он напрягал мысль, тем только яснее ему становилось, что это несомненно так, что действительно он забыл, просмотрел в
жизни одно маленькое обстоятельство ― то, что придет смерть, и всё кончится, что ничего и
не стоило начинать и что помочь этому никак нельзя. Да, это ужасно, но это так.
Но этак нельзя было жить, и потому Константин пытался делать то, что он всю
жизнь пытался и
не умел делать, и то, что, по его наблюдению, многие так хорошо умели делать и без чего нельзя жить: он пытался говорить
не то, что думал, и постоянно чувствовал, что это выходило фальшиво, что брат его ловит
на этом и раздражается этим.
Она знала все подробности его
жизни. Он хотел сказать, что
не спал всю ночь и заснул, но, глядя
на ее взволнованное и счастливое лицо, ему совестно стало. И он сказал, что ему надо было ехать дать отчет об отъезде принца.
― Отчего ж? Ведь это всегдашняя
жизнь вас всех молодых мужчин, ― сказала она, насупив брови, и, взявшись за вязанье, которое лежало
на столе, стала,
не глядя
на Вронского, выпрастывать из него крючок.
— Вот, сказал он и написал начальные буквы: к, в, м, о: э, н, м, б, з, л, э, н, и, т? Буквы эти значили:«когда вы мне ответили: этого
не может быть, значило ли это, что никогда, или тогда?»
Не было никакой вероятности, чтоб она могла понять эту сложную фразу; но он посмотрел
на нее с таким видом, что
жизнь его зависит от того, поймет ли она эти слова.
— Я очень благодарю вас за ваше доверие, но… — сказал он, с смущением и досадой чувствуя, что то, что он легко и ясно мог решить сам с собою, он
не может обсуждать при княгине Тверской, представлявшейся ему олицетворением той грубой силы, которая должна была руководить его
жизнью в глазах света и мешала ему отдаваться своему чувству любви и прощения. Он остановился, глядя
на княгиню Тверскую.
Он
не верил ни одному слову Степана Аркадьича,
на каждое слово его имел тысячи опровержений, но он слушал его, чувствуя, что его словами выражается та могущественная грубая сила, которая руководит его
жизнью и которой он должен будет покориться.
Когда он передал Кити совет Степана Аркадьича ехать за границу, он очень удивился, что она
не соглашалась
на это, а имела насчет их будущей
жизни какие-то свои определенные требования.
Левин чувствовал всё более и более, что все его мысли о женитьбе, его мечты о том, как он устроит свою
жизнь, что всё это было ребячество и что это что-то такое, чего он
не понимал до сих пор и теперь еще менее понимает, хотя это и совершается над ним; в груди его всё выше и выше поднимались содрогания, и непокорные слезы выступали ему
на глаза.
Со смешанным чувством досады, что никуда
не уйдешь от знакомых, и желания найти хоть какое-нибудь развлечение от однообразия своей
жизни Вронский еще раз оглянулся
на отошедшего и остановившегося господина; и в одно и то же время у обоих просветлели глаза.
Так как он
не знал этого и вдохновлялся
не непосредственно
жизнью, а посредственно,
жизнью уже воплощенною искусством, то он вдохновлялся очень быстро и легко и так же быстро и легко достигал того, что то, что он писал, было очень похоже
на тот род, которому он хотел подражать.
— Положим,
не завидует, потому что у него талант; но ему досадно, что придворный и богатый человек, еще граф (ведь они всё это ненавидят) без особенного труда делает то же, если
не лучше, чем он, посвятивший
на это всю
жизнь. Главное, образование, которого у него нет.
Портрет Анны, одно и то же и писанное с натуры им и Михайловым, должно бы было показать Вронскому разницу, которая была между ним и Михайловым; но он
не видал ее. Он только после Михайлова перестал писать свой портрет Анны, решив, что это теперь было излишне. Картину же свою из средневековой
жизни он продолжал. И он сам, и Голенищев, и в особенности Анна находили, что она была очень хороша, потому что была гораздо более похожа
на знаменитые картины, чем картина Михайлова.
Левин был счастлив, но, вступив в семейную
жизнь, он
на каждом шагу видел, что это было совсем
не то, что он воображал.
В его будущей супружеской
жизни не только
не могло быть, по его убеждению, ничего подобного, но даже все внешние формы, казалось ему, должны были быть во всем совершенно
не похожи
на жизнь других.
Несмотря
на то, что Левин полагал, что он имеет самые точные понятия о семейной
жизни, он, как и все мужчины, представлял себе невольно семейную
жизнь только как наслаждение любви, которой ничто
не должно было препятствовать и от которой
не должны были отвлекать мелкие заботы.
Гостиница эта уже пришла в это состояние; и солдат в грязном мундире, курящий папироску у входа, долженствовавший изображать швейцара, и чугунная, сквозная, мрачная и неприятная лестница, и развязный половой в грязном фраке, и общая зала с пыльным восковым букетом цветов, украшающим стол, и грязь, пыль и неряшество везде, и вместе какая-то новая современно железнодорожная самодовольная озабоченность этой гостиницы — произвели
на Левиных после их молодой
жизни самое тяжелое чувство, в особенности тем, что фальшивое впечатление, производимое гостиницей, никак
не мирилось с тем, что ожидало их.
Обе несомненно знали, что такое была
жизнь и что такое была смерть, и хотя никак
не могли ответить и
не поняли бы даже тех вопросов, которые представлялись Левину, обе
не сомневались в значении этого явления и совершенно одинаково,
не только между собой, но разделяя этот взгляд с миллионами людей, смотрели
на это.
Всё это знал Левин, и ему мучительно, больно было смотреть
на этот умоляющий, полный надежды взгляд и
на эту исхудалую кисть руки, с трудом поднимающуюся и кладущую крестное знамение
на тугообтянутый лоб,
на эти выдающиеся плечи и хрипящую пустую грудь, которые уже
не могли вместить в себе той
жизни, о которой больной просил.
Не успела
на его глазах совершиться одна тайна смерти, оставшаяся неразгаданной, как возникла другая, столь же неразгаданная, вызывавшая к любви и
жизни.
Третье: она была религиозна и
не как ребенок безотчетно религиозна и добра, какою была, например, Кити; но
жизнь ее была основана
на религиозных убеждениях.
Даже до мелочей Сергей Иванович находил в ней всё то, чего он желал от жены: она была бедна и одинока, так что она
не приведет с собой кучу родных и их влияние в дом мужа, как его он видел
на Кити, а будет всем обязана мужу, чего он тоже всегда желал для своей будущей семейной
жизни.
— Разве я
не вижу, как ты себя поставил с женою? Я слышал, как у вас вопрос первой важности — поедешь ли ты или нет
на два дня
на охоту. Всё это хорошо как идиллия, но
на целую
жизнь этого
не хватит. Мужчина должен быть независим, у него есть свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужествен, — сказал Облонский, отворяя ворота.
Княжна Варвара была тетка ее мужа, и она давно знала ее и
не уважала. Она знала, что княжна Варвара всю
жизнь свою провела приживалкой у богатых родственников; но то, что она жила теперь у Вронского, у чужого ей человека, оскорбило ее за родню мужа. Анна заметила выражение лица Долли и смутилась, покраснела, выпустила из рук амазонку и спотыкнулась
на нее.