Неточные совпадения
— Еще слово: во всяком случае, советую решить вопрос скорее. Нынче
не советую говорить, — сказал Степан Аркадьич. — Поезжай
завтра утром, классически, делать предложение, и да благословит тебя Бог…
Когда Анна вернулась с альбомом, его уже
не было, и Степан Аркадьич рассказывал, что он заезжал узнать об обеде, который они
завтра давали приезжей знаменитости.
—
Не хотите ужинать? Ну, прощайте.
Завтра приходите со слесарем.
— Да мою косу пошлите, пожалуйста, к Титу, чтоб он отбил и вынес
завтра; я, может быть, буду сам косить тоже, — сказал он, стараясь
не конфузиться.
Когда они подъехали к дому, он высадил ее из кареты и, сделав усилие над собой, с привычною учтивостью простился с ней и произнес те слова, которые ни к чему
не обязывали его; он сказал, что
завтра сообщит ей свое решение.
— Нет,
не раскладывайте до
завтра, и карету оставить. Я поеду к княгине.
—
Не может продолжаться. Я надеюсь, что теперь ты оставишь его. Я надеюсь — он смутился и покраснел — что ты позволишь мне устроить и обдумать нашу жизнь.
Завтра… — начал было он.
Что же касалось до предложения, сделанного Левиным, — принять участие, как пайщику, вместе с работниками во всем хозяйственном предприятии, — то приказчик на это выразил только большое уныние и никакого определенного мнения, а тотчас заговорил о необходимости на
завтра свезти остальные снопы ржи и послать двоить, так что Левин почувствовал, что теперь
не до этого.
― Я пришел вам сказать, что я
завтра уезжаю в Москву и
не вернусь более в этот дом, и вы будете иметь известие о моем решении чрез адвоката, которому я поручу дело развода. Сын же мой переедет к сестре, ― сказал Алексей Александрович, с усилием вспоминая то, что он хотел сказать о сыне.
— Старо, но знаешь, когда это поймешь ясно, то как-то всё делается ничтожно. Когда поймешь, что нынче-завтра умрешь, и ничего
не останется, то так всё ничтожно! И я считаю очень важной свою мысль, а она оказывается так же ничтожна, если бы даже исполнить ее, как обойти эту медведицу. Так и проводишь жизнь, развлекаясь охотой, работой, — чтобы только
не думать о смерти.
— Я очень рада, что уговорила его
завтра собороваться, — говорила она, сидя в кофточке пред своим складным зеркалом и расчесывая частым гребнем мягкие душистые волосы. — Я никогда
не видала этого, но знаю, мама мне говорила, что тут молитвы об исцелении.
О матери Сережа
не думал весь вечер, но, уложившись в постель, он вдруг вспомнил о ней и помолился своими словами о том, чтобы мать его
завтра, к его рожденью, перестала скрываться и пришла к нему.
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни за что! Она хуже меня. Я
не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что
завтра же, в самый день рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что бы ни стало увидит сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
— Нет, лучше пробудьте
завтра день, а то Долли
не видала мужа совсем, а послезавтра поезжайте, — сказала Кити.
Потом надо было еще раз получить от нее подтверждение, что она
не сердится на него за то, что он уезжает на два дня, и еще просить ее непременно прислать ему записку
завтра утром с верховым, написать хоть только два слова, только чтоб он мог знать, что она благополучна.
— Может быть, — сухо сказал Левин и повернулся на бок. —
Завтра рано надо итти, и я
не бужу никого, а иду на рассвете.
«
Завтра пойду рано утром и возьму на себя
не горячиться. Бекасов пропасть. И дупеля есть. А приду домой, записка от Кити. Да, Стива, пожалуй, и прав: я
не мужествен с нею, я обабился… Но что ж делать! Опять отрицательно!»
— И
завтра родится сын, мой сын, и он по закону — Каренин, он
не наследник ни моего имени, ни моего состояния, и как бы мы счастливы ни были в семье, и сколько бы у нас ни было детей, между мною и ими нет связи.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она
не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что
не хотела вне его провести лишний день и решила, что
завтра непременно уедет.
Только одно требовалось: иметь деньги в Банке,
не спрашивая, откуда они, так, чтобы знать всегда, на что
завтра купить говядины.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше.
Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги
не получатся
завтра, — отвечал он.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду
завтра… Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я
не хочу мучать тебя,
не хочу! Я освобожу тебя. Ты
не любишь, ты любишь другую!
— Да, кстати, — сказал он в то время, как она была уже в дверях, —
завтра мы едем решительно?
Не правда ли?
— А жаль, что вы уезжаете, — сказал Степан Аркадьич. —
Завтра мы даем обед двум отъезжающим — Димер-Бартнянский из Петербурга и наш Веселовский, Гриша. Оба едут. Веселовский недавно женился. Вот молодец!
Не правда ли, княгиня? — обратился он к даме.
«Тогда она выздоровела; но
не нынче-завтра, через десять лет, ее закопают, и ничего
не останется ни от нее, ни от этой щеголихи в красной паневе, которая таким ловким, нежным движением отбивает из мякины колос.
Неточные совпадения
Осип (кричит в окно).Пошли, пошли!
Не время,
завтра приходите!
О! я шутить
не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я
не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня
завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть
не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Скотинин. Кого? За что? В день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для такого праздника отложить наказание до завтрева; а
завтра, коль изволишь, я и сам охотно помогу.
Не будь я Тарас Скотинин, если у меня
не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты так прогневалась?
Стародум. Этой забавы я так долго иметь
не могу. Софьюшка, друг мой,
завтра же поутру еду с тобой в Москву.
— Послушай, — сказал твердым голосом Азамат, — видишь, я на все решаюсь. Хочешь, я украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! как поет! а вышивает золотом — чудо!
Не бывало такой жены и у турецкого падишаха… Хочешь? дождись меня
завтра ночью там в ущелье, где бежит поток: я пойду с нею мимо в соседний аул — и она твоя. Неужели
не стоит Бэла твоего скакуна?