Неточные совпадения
Он сознавал, что меньше любил мальчика, и
всегда старался быть ровен; но мальчик чувствовал это и
не ответил улыбкой на холодную улыбку отца.
— Что ты! Вздор какой! Это ее манера…. Ну давай же, братец, суп!… Это ее манера, grande dame, [важной дамы,] — сказал Степан Аркадьич. — Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Бониной надо. Ну как же ты
не дик? Чем же объяснить то, что ты вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня спрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать. А я знаю только одно: ты делаешь
всегда то, что никто
не делает.
— Одно утешение, как в этой молитве, которую я
всегда любил, что
не по заслугам прости меня, а по милосердию. Так и она только простить может.
— Константин Дмитрич, — сказала она ему, — растолкуйте мне, пожалуйста, что такое значит, — вы всё это знаете, — у нас в Калужской деревне все мужики и все бабы всё пропили, что у них было, и теперь ничего нам
не платят. Что это значит? Вы так хвалите
всегда мужиков.
— Но надеюсь, граф, что вы бы
не согласились жить
всегда в деревне, — сказала графиня Нордстон.
Разговор
не умолкал ни на минуту, так что старой княгине,
всегда имевшей про запас, на случай неимения темы, два тяжелые орудия: классическое и реальное образование и общую воинскую повинность,
не пришлось выдвигать их, а графине Нордстон
не пришлось подразнить Левина.
«То и прелестно, — думал он, возвращаясь от Щербацких и вынося от них, как и
всегда, приятное чувство чистоты и свежести, происходившее отчасти и оттого, что он
не курил целый вечер, и вместе новое чувство умиления пред ее к себе любовью, — то и прелестно, что ничего
не сказано ни мной, ни ею, но мы так понимали друг друга в этом невидимом разговоре взглядов и интонаций, что нынче яснее, чем когда-нибудь, она сказала мне, что любит.
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет,
не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как
всегда, сном.
— Успокой руки, Гриша, — сказала она и опять взялась за свое одеяло, давнишнюю работу, зa которую она
всегда бралась в тяжелые минуты, и теперь вязала нервно, закидывая пальцем и считая петли. Хотя она и велела вчера сказать мужу, что ей дела нет до того, приедет или
не приедет его сестра, она всё приготовила к ее приезду и с волнением ждала золовку.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я помню это время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество
всегда была и осталась, а это увлечение
не души его…
— Странно, но есть. У Бобрищевых
всегда весело, у Никитиных тоже, а у Межковых
всегда скучно. Вы разве
не замечали?
Весь вечер, как
всегда, Долли была слегка насмешлива по отношению к мужу, а Степан Аркадьич доволен и весел, но настолько, чтобы
не показать, что он, будучи прощен, забыл свою вину.
Там была до невозможного обнаженная красавица Лиди, жена Корсунского; там была хозяйка, там сиял своею лысиной Кривин,
всегда бывший там, где цвет общества; туда смотрели юноши,
не смея подойти; и там она нашла глазами Стиву и потом увидала прелестную фигуру и голову Анны в черном бархатном платье.
Теперь она поняла, что Анна
не могла быть в лиловом и что ее прелесть состояла именно в том, что она
всегда выступала из своего туалета, что туалет никогда
не мог быть виден на ней.
Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни,
не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он
не был виноват в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он
всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
Когда он вошел в маленькую гостиную, где
всегда пил чай, и уселся в своем кресле с книгою, а Агафья Михайловна принесла ему чаю и со своим обычным: «А я сяду, батюшка», села на стул у окна, он почувствовал что, как ни странно это было, он
не расстался с своими мечтами и что он без них жить
не может.
— Помни, Анна: что ты для меня сделала, я никогда
не забуду. И помни, что я любила и
всегда буду любить тебя, как лучшего друга!
— О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и… я должен тебя огорчить…
не скучал о тебе,
не так, как твой муж. Но еще раз merci, мой друг, что подарила мне день. Наш милый самовар будет в восторге. (Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну, за то что она
всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она о тебе спрашивала. И знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь у ней обо всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением Облонских.
Петрицкий был молодой поручик,
не особенно знатный и
не только
не богатый, но кругом в долгах, к вечеру
всегда пьяный и часто за разные и смешные и грязные истории попадавший на гауптвахту, но любимый и товарищами и начальством.
Узнав все новости, Вронский с помощию лакея оделся в мундир и поехал являться. Явившись, он намерен был съездить к брату, к Бетси и сделать несколько визитов с тем, чтоб начать ездить в тот свет, где бы он мог встречать Каренину. Как и
всегда в Петербурге, он выехал из дома с тем, чтобы
не возвращаться до поздней ночи.
— Ах,
не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков
всегда были и есть! Да-с, если бы
не было того, чего
не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
Эффект, производимый речами княгини Мягкой,
всегда был одинаков, и секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя и
не совсем кстати, как теперь, но простые вещи, имеющие смысл. В обществе, где она жила, такие слова производили действие самой остроумной шутки. Княгиня Мягкая
не могла понять, отчего это так действовало, но знала, что это так действовало, и пользовалась этим.
Как
всегда держась чрезвычайно прямо, своим быстрым, твердым и легким шагом, отличавшим ее от походки других светских женщин, и
не изменяя направления взгляда, она сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от хозяйки, пожала ей руку, улыбнулась и с этою улыбкой оглянулась на Вронского.
— Я часто думаю, что мужчины
не понимают того, что неблагородно, а
всегда говорят об этом, — сказала Анна,
не отвечая ему. — Я давно хотела сказать вам, — прибавила она и, перейдя несколько шагов, села у углового стола с альбомами.
Почему должно иметь доверие, то есть полную уверенность в том, что его молодая жена
всегда будет его любить, он себя
не спрашивал; но он
не испытывал недоверия, потому имел доверие и говорил себе, что надо его иметь.
— Ты
всегда так, — отвечала она, как будто совершенно
не понимая его и изо всего того, что он сказал, умышленно понимая только последнее. — То тебе неприятно, что я скучна, то тебе неприятно, что я весела. Мне
не скучно было. Это тебя оскорбляет?
Как
всегда, у него за время его уединения набралось пропасть мыслей и чувств, которых он
не мог передать окружающим, и теперь он изливал в Степана Аркадьича и поэтическую радость весны, и неудачи и планы хозяйства, и мысли и замечания о книгах, которые он читал, и в особенности идею своего сочинения, основу которого, хотя он сам
не замечал этого, составляла критика всех старых сочинений о хозяйстве.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать, так мы лучше
всегда сделаем. Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы тот
не отказался даже. Ведь это
не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич, желая словом обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет
не больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
Вронский любил его и зa его необычайную физическую силу, которую он большею частью выказывал тем, что мог пить как бочка,
не спать и быть всё таким же, и за большую нравственную силу, которую он выказывал в отношениях к начальникам и товарищам, вызывая к себе страх и уважение, и в игре, которую он вел на десятки тысяч и
всегда, несмотря на выпитое вино, так тонко и твердо, что считался первым игроком в Английском Клубе.
Надеясь застать ее одну, Вронский, как он и
всегда делал это, чтобы меньше обратить на себя внимание, слез,
не переезжая мостика, и пошел пешком. Он
не пошел на крыльцо с улицы, но вошел во двор.
Он уже входил, ступая во всю ногу, чтобы
не шуметь, по отлогим ступеням террасы, когда вдруг вспомнил то, что он
всегда забывал, и то, что составляло самую мучительную сторону его отношений к ней, — ее сына с его вопрошающим, противным, как ему казалось, взглядом.
— Простите меня, что я приехал, но я
не мог провести дня,
не видав вас, — продолжал он по-французски, как он
всегда говорил, избегая невозможно-холодного между ними вы и опасного ты по-русски.
На выходе из беседки Алексей Александрович, так же как
всегда, говорил со встречавшимися, и Анна должна была, как и
всегда, отвечать и говорить; но она была сама
не своя и как во сне шла под-руку с мужем.
По свойству своего характера Кити
всегда в людях предполагала всё самое прекрасное, и в особенности в тех, кого она
не знала.
Она
всегда казалась занятою делом, в котором
не могло быть сомнения, и потому, казалось, ничем посторонним
не могла интересоваться.
— Нет, я
всегда хожу одна, и никогда со мной ничего
не бывает, — сказала она, взяв шляпу. И, поцеловав ещё раз Кити и так и
не сказав, что было важно, бодрым шагом, с нотами под мышкой, скрылась в полутьме летней ночи, унося с собой свою тайну о том, что важно и что даёт ей это завидное спокойствие и достоинство.
В случавшихся между братьями разногласиях при суждении о народе Сергей Иванович
всегда побеждал брата, именно тем, что у Сергея Ивановича были определенные понятия о народе, его характере, свойствах и вкусах; у Константина же Левина никакого определенного и неизменного понятия
не было, так что в этих спорах Константин
всегда был уличаем в противоречии самому себе.
— Куда ж торопиться? Посидим. Как ты измок однако! Хоть
не ловится, но хорошо. Всякая охота тем хороша, что имеешь дело с природой. Ну, что зa прелесть эта стальная вода! — сказал он. — Эти берега луговые, — продолжал он, —
всегда напоминают мне загадку, — знаешь? Трава говорит воде: а мы пошатаемся, пошатаемся.
— Я только хочу сказать, что те права, которые меня… мой интерес затрагивают, я буду
всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает судьбу моих детей, братьев и меня самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка судить, — я
не понимаю и
не могу.
Дарья Александровна, сама для себя любившая
всегда купанье, считавшая его полезным для детей, ничем так
не наслаждалась, как этим купаньем со всеми детьми.
Дарья Александровна выглянула вперед и обрадовалась, увидав в серой шляпе и сером пальто знакомую фигуру Левина, шедшего им навстречу. Она и
всегда рада ему была, но теперь особенно рада была, что он видит ее во всей ее славе. Никто лучше Левина
не мог понять ее величия.
— Да, я теперь всё поняла, — продолжала Дарья Александровна. — Вы этого
не можете понять; вам, мужчинам, свободным и выбирающим,
всегда ясно, кого вы любите. Но девушка в положении ожидания, с этим женским, девичьим стыдом, девушка, которая видит вас, мужчин, издалека, принимает всё на слово, — у девушки бывает и может быть такое чувство, что она
не знает, что сказать.
И ему действительно казалось, что он
всегда это видел; он припоминал подробности их прошедшей жизни, которые прежде
не казались ему чем-либо дурным, — теперь эти подробности ясно показывали, что она
всегда была испорченною.
— Положим, какой-то неразумный ridicule [смешное] падает на этих людей, но я никогда
не видел в этом ничего, кроме несчастия, и
всегда сочувствовал ему», сказал себе Алексей Александрович, хотя это и было неправда, и он никогда
не сочувствовал несчастиям этого рода, а тем выше ценил себя, чем чаще были примеры жен, изменяющих своим мужьям.
Ему было радостно думать, что и в столь важном жизненном деле никто
не в состоянии будет сказать, что он
не поступил сообразно с правилами той религии, которой знамя он
всегда держал высоко среди общего охлаждения и равнодушия.
Он прочел письмо и остался им доволен, особенно тем, что он вспомнил приложить деньги;
не было ни жестокого слова, ни упрека, но
не было и снисходительности. Главное же — был золотой мост для возвращения. Сложив письмо и загладив его большим массивным ножом слоновой кости и уложив в конверт с деньгами, он с удовольствием, которое
всегда возбуждаемо было в нем обращением со своими хорошо устроенными письменными принадлежностями, позвонил.
Он
не верит и в мою любовь к сыну или презирает (как он
всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я
не брошу сына,
не могу бросить сына, что без сына
не может быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я
не в силах буду сделать этого».
Анна знала, что Бетси всё знает, но, слушая, как она при ней говорила о Вронском, она
всегда убеждалась на минуту, что она ничего
не знает.
— Муж? Муж Лизы Меркаловой носит за ней пледы и
всегда готов к услугам. А что там дальше в самом деле, никто
не хочет знать. Знаете, в хорошем обществе
не говорят и
не думают даже о некоторых подробностях туалета. Так и это.
Алексей Александрович откашлялся и,
не глядя на своего противника, но избрав, как он это
всегда делал при произнесении речей, первое сидевшее перед ним лицо — маленького, смирного старичка,
не имевшего никогда никакого мнения в комиссии, начал излагать свои соображения.