Неточные совпадения
«Может, впрочем, она и
всегда такая, да я в тот раз
не заметил», — подумал он с неприятным чувством.
— А осмелюсь ли, милостивый государь мой, обратиться к вам с разговором приличным? Ибо хотя вы и
не в значительном виде, но опытность моя отличает в вас человека образованного и к напитку непривычного. Сам
всегда уважал образованность, соединенную с сердечными чувствами, и, кроме того, состою титулярным советником. Мармеладов — такая фамилия; титулярный советник. Осмелюсь узнать: служить изволили?
А тут Катерина Ивановна, руки ломая, по комнате ходит, да красные пятна у ней на щеках выступают, — что в болезни этой и
всегда бывает: «Живешь, дескать, ты, дармоедка, у нас, ешь и пьешь, и теплом пользуешься», а что тут пьешь и ешь, когда и ребятишки-то по три дня корки
не видят!
И так-то вот
всегда у этих шиллеровских прекрасных душ бывает: до последнего момента рядят человека в павлиные перья, до последнего момента на добро, а
не на худо надеются; и хоть предчувствуют оборот медали, но ни за что себе заранее настоящего слова
не выговорят; коробит их от одного помышления; обеими руками от правды отмахиваются, до тех самых пор, пока разукрашенный человек им собственноручно нос
не налепит.
Этот бульвар и
всегда стоит пустынный, теперь же, во втором часу и в такой зной, никого почти
не было.
Он
всегда любил смотреть на этих огромных ломовых коней, долгогривых, с толстыми ногами, идущих спокойно, мерным шагом и везущих за собою какую-нибудь целую гору, нисколько
не надсаждаясь, как будто им с возами даже легче, чем без возов.
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют
всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть
не плачет, а мамаша
всегда, бывало, отводит его от окошка.
Впоследствии, когда он припоминал это время и все, что случилось с ним в эти дни, минуту за минутой, пункт за пунктом, черту за чертой, его до суеверия поражало
всегда одно обстоятельство, хотя, в сущности, и
не очень необычайное, но которое постоянно казалось ему потом как бы каким-то предопределением судьбы его.
— Славная она, — говорил он, — у ней
всегда можно денег достать. Богата, как жид, может сразу пять тысяч выдать, а и рублевым закладом
не брезгает. Наших много у ней перебывало. Только стерва ужасная…
Была же Лизавета мещанка, а
не чиновница, девица, и собой ужасно нескладная, росту замечательно высокого, с длинными, как будто вывернутыми, ножищами,
всегда в стоптанных козловых башмаках, и держала себя чистоплотно.
Дело в том, что Настасьи, и особенно по вечерам, поминутно
не бывало дома: или убежит к соседям, или в лавочку, а дверь
всегда оставляет настежь.
Вопрос же: болезнь ли порождает самое преступление или само преступление, как-нибудь по особенной натуре своей,
всегда сопровождается чем-то вроде болезни? — он еще
не чувствовал себя в силах разрешить.
Поровнявшись с хозяйкиною кухней, как и
всегда отворенною настежь, он осторожно покосился в нее глазами, чтоб оглядеть предварительно: нет ли там, в отсутствие Настасьи, самой хозяйки, а если нет, то хорошо ли заперты двери в ее комнате, чтоб она тоже как-нибудь оттуда
не выглянула, когда он за топором войдет?
— Никакой шум и драки у меня
не буль, господин капитэн, — затараторила она вдруг, точно горох просыпали, с крепким немецким акцентом, хотя и бойко по-русски, — и никакой, никакой шкандаль, а они пришоль пьян, и это я все расскажит, господин капитэн, а я
не виноват… у меня благородный дом, господин капитэн, и благородное обращение, господин капитэн, и я
всегда,
всегда сама
не хотель никакой шкандаль.
За этою стеной была улица, тротуар, слышно было, как шныряли прохожие, которых здесь
всегда немало; но за воротами его никто
не мог увидать, разве зашел бы кто с улицы, что, впрочем, очень могло случиться, а потому надо было спешить.
Видишь, Родя, чтобы сделать в свете карьеру, достаточно, по-моему,
всегда сезон наблюдать; если в январе спаржи
не потребуешь, то несколько целковых в кошельке сохранишь; то же в отношении и к сей покупке.
— Это пусть, а все-таки вытащим! — крикнул Разумихин, стукнув кулаком по столу. — Ведь тут что всего обиднее? Ведь
не то, что они врут; вранье
всегда простить можно; вранье дело милое, потому что к правде ведет. Нет, то досадно, что врут, да еще собственному вранью поклоняются. Я Порфирия уважаю, но… Ведь что их, например, перво-наперво с толку сбило? Дверь была заперта, а пришли с дворником — отперта: ну, значит, Кох да Пестряков и убили! Вот ведь их логика.
Даже волосы, впрочем чуть-чуть лишь с проседью, расчесанные и завитые у парикмахера,
не представляли этим обстоятельством ничего смешного или какого-нибудь глупого вида, что обыкновенно
всегда бывает при завитых волосах, ибо придает лицу неизбежное сходство с немцем, идущим под венец.
— Я, милый барин,
всегда с вами рада буду часы разделить, а теперь вот как-то совести при вас
не соберу. Подарите мне, приятный кавалер, шесть копеек на выпивку!
В последнее время она стала все чаще и больше разговаривать с своею старшей девочкой, десятилетнею Поленькой, которая хотя и многого еще
не понимала, но зато очень хорошо поняла, что нужна матери, и потому
всегда следила за ней своими большими умными глазками и всеми силами хитрила, чтобы представиться все понимающею.
Кашель задушил ее, но острастка пригодилась. Катерины Ивановны, очевидно, даже побаивались; жильцы, один за другим, протеснились обратно к двери с тем странным внутренним ощущением довольства, которое
всегда замечается, даже в самых близких людях, при внезапном несчастии с их ближним, и от которого
не избавлен ни один человек, без исключения, несмотря даже на самое искреннее чувство сожаления и участия.
— Амалия Людвиговна! Прошу вас вспомнить о том, что вы говорите, — высокомерно начала было Катерина Ивановна (с хозяйкой она
всегда говорила высокомерным тоном, чтобы та «помнила свое место» и даже теперь
не могла отказать себе в этом удовольствии), — Амалия Людвиговна…
— Вы
не Амаль-Иван, а Амалия Людвиговна, и так как я
не принадлежу к вашим подлым льстецам, как господин Лебезятников, который смеется теперь за дверью (за дверью действительно раздался смех и крик: «сцепились!»), то и буду
всегда называть вас Амалией Людвиговной, хотя решительно
не могу понять, почему вам это название
не нравится.
— Он Лидочку больше всех нас любил, — продолжала она очень серьезно и
не улыбаясь, уже совершенно как говорят большие, — потому любил, что она маленькая, и оттого еще, что больная, и ей
всегда гостинцу носил, а нас он читать учил, а меня грамматике и закону божию, — прибавила она с достоинством, — а мамочка ничего
не говорила, а только мы знали, что она это любит, и папочка знал, а мамочка меня хочет по-французски учить, потому что мне уже пора получить образование.
Пульхерия Александровна была чувствительна, впрочем
не до приторности, робка и уступчива, но до известной черты: она многое могла уступить, на многое могла согласиться, даже из того, что противоречило ее убеждению, но
всегда была такая черта честности, правил и крайних убеждений, за которую никакие обстоятельства
не могли заставить ее переступить.
И, однако ж, одеваясь, он осмотрел свой костюм тщательнее обыкновенного. Другого платья у него
не было, а если б и было, он, быть может, и
не надел бы его, — «так, нарочно бы
не надел». Но во всяком случае циником и грязною неряхой нельзя оставаться: он
не имеет права оскорблять чувства других, тем более что те, другие, сами в нем нуждаются и сами зовут к себе. Платье свое он тщательно отчистил щеткой. Белье же было на нем
всегда сносное; на этот счет он был особенно чистоплотен.
— Так вот, Дмитрий Прокофьич, я бы очень, очень хотела узнать… как вообще… он глядит теперь на предметы, то есть, поймите меня, как бы это вам сказать, то есть лучше сказать: что он любит и что
не любит?
Всегда ли он такой раздражительный? Какие у него желания и, так сказать, мечты, если можно? Что именно теперь имеет на него особенное влияние? Одним словом, я бы желала…
Перчатки на ней были
не только заношенные, но даже изодранные, что заметил Разумихин, а между тем эта явная бедность костюма даже придавала обеим дамам вид какого-то особенного достоинства, что
всегда бывает с теми, кто умеет носить бедное платье.
–…У ней, впрочем, и
всегда была эта… привычка, и как только пообедала, чтобы
не запоздать ехать, тотчас же отправилась в купальню… Видишь, она как-то там лечилась купаньем; у них там ключ холодный есть, и она купалась в нем регулярно каждый день, и как только вошла в воду, вдруг с ней удар!
Право,
не знаю, за что я к ней тогда привязался, кажется за то, что
всегда больная…
— А вы думали нет? Подождите, я и вас проведу, — ха, ха, ха! Нет, видите ли-с, я вам всю правду скажу. По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и
всегда интересовала меня, — одна ваша статейка. «О преступлении»… или как там у вас, забыл название,
не помню. Два месяца назад имел удовольствие в «Периодической речи» прочесть.
Разница единственно в том, что я вовсе
не настаиваю, чтобы необыкновенные люди непременно должны и обязаны были творить
всегда всякие бесчинства, как вы говорите.
— Да и так же, — усмехнулся Раскольников, —
не я в этом виноват. Так есть и будет
всегда. Вот он (он кивнул на Разумихина) говорил сейчас, что я кровь разрешаю. Так что же? Общество ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, каторгами, — чего же беспокоиться? И ищите вора!..
— Зачем тут слово: должны? Тут нет ни позволения, ни запрещения. Пусть страдает, если жаль жертву… Страдание и боль
всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца. Истинно великие люди, мне кажется, должны ощущать на свете великую грусть, — прибавил он вдруг задумчиво, даже
не в тон разговора.
Притом этот человек
не любил неизвестности, а тут надо было разъяснить: если так явно нарушено его приказание, значит, что-нибудь да есть, а стало быть, лучше наперед узнать; наказать же
всегда будет время, да и в его руках.
«Иисус говорит ей:
не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты
всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший...
— Видя таковое ее положение, с несчастными малолетными, желал бы, — как я и сказал уже, — чем-нибудь, по мере сил, быть полезным, то есть, что называется, по мере сил-с,
не более. Можно бы, например, устроить в ее пользу подписку или, так сказать, лотерею… или что-нибудь в этом роде, — как это и
всегда в подобных случаях устраивается близкими или хотя бы и посторонними, но вообще желающими помочь людьми. Вот об этом-то я имел намерение вам сообщить. Оно бы можно-с.
Что же касается до Петра Петровича, то я
всегда была в нем уверена, — продолжала Катерина Ивановна Раскольникову, — и уж, конечно, он
не похож… — резко и громко и с чрезвычайно строгим видом обратилась она к Амалии Ивановне, отчего та даже оробела, —
не похож на тех ваших расфуфыренных шлепохвостниц, которых у папеньки в кухарки на кухню
не взяли бы, а покойник муж, уж конечно, им бы честь сделал, принимая их, и то разве только по неистощимой своей доброте.
Измучившееся чахоточное лицо ее смотрело страдальнее, чем когда-нибудь (к тому же на улице, на солнце, чахоточный
всегда кажется больнее и обезображеннее, чем дома); но возбужденное состояние ее
не прекращалось, и она с каждою минутой становилась еще раздраженнее.
Они перекидывались
всегда короткими словами и ни разу
не заговорили о капитальном пункте, как будто между ними так само собою и условилось, чтобы молчать об этом до времени.
В сознании о смерти и в ощущении присутствия смерти
всегда для него было что-то тяжелое и мистически ужасное, с самого детства; да и давно уже он
не слыхал панихиды.
Но дело в том, что он в последнее время, хоть и
всегда почти был один, никак
не мог почувствовать, что он один.
— Ты
всегда был очень рассудительный человек и никогда, никогда ты
не был сумасшедшим, — заметил он вдруг с жаром. — Это так: я запью! Прощай! — И он двинулся идти.
После долгих слез состоялся между нами такого рода изустный контракт: первое, я никогда
не оставлю Марфу Петровну и
всегда пребуду ее мужем; второе, без ее позволения
не отлучусь никуда; третье, постоянной любовницы
не заведу никогда; четвертое, за это Марфа Петровна позволяет мне приглянуть иногда на сенных девушек, но
не иначе как с ее секретного ведома; пятое, боже сохрани меня полюбить женщину из нашего сословия; шестое, если на случай, чего боже сохрани, меня посетит какая-нибудь страсть, большая и серьезная, то я должен открыться Марфе Петровне.
В случаях наших ссор я, большею частию, молчал и
не раздражался, и это джентельменничанье
всегда почти достигало цели; оно на нее влияло и ей даже нравилось; бывали случаи, что она мною даже гордилась.
Знаете, мне
всегда было жаль, с самого начала, что судьба
не дала родиться вашей сестре во втором или третьем столетии нашей эры, где-нибудь дочерью владетельного князька или там какого-нибудь правителя или проконсула в Малой Азии.
Но тогда, то есть в начале знакомства, сами знаете, бываешь
всегда как-то легкомысленнее и глупее, смотришь ошибочно, видишь
не то.
— А вы убеждены, что
не может? (Свидригайлов прищурился и насмешливо улыбнулся.) Вы правы, она меня
не любит; но никогда
не ручайтесь в делах, бывших между мужем и женой или любовником и любовницей. Тут есть
всегда один уголок, который
всегда всему свету остается неизвестен и который известен только им двум. Вы ручаетесь, что Авдотья Романовна на меня с отвращением смотрела?
(Эта женщина никогда
не делала вопросов прямых, а
всегда пускала в ход сперва улыбки и потирания рук, а потом, если надо было что-нибудь узнать непременно и верно, например: когда угодно будет Аркадию Ивановичу назначить свадьбу, то начинала любопытнейшими и почти жадными вопросами о Париже и о тамошней придворной жизни и разве потом уже доходила по порядку и до третьей линии Васильевского острова.)
— Я пришел вас уверить, что я вас
всегда любил, и теперь рад, что мы одни, рад даже, что Дунечки нет, — продолжал он с тем же порывом, — я пришел вам сказать прямо, что хоть вы и несчастны будете, но все-таки знайте, что сын ваш любит вас теперь больше себя и что все, что вы думали про меня, что я жесток и
не люблю вас, все это была неправда. Вас я никогда
не перестану любить… Ну и довольно; мне казалось, что так надо сделать и этим начать…