Неточные совпадения
Левин вдруг покраснел, но
не так, как краснеют взрослые люди, — слегка, сами того
не замечая, но так, как краснеют мальчики, — чувствуя, что они смешны своей застенчивостью и вследствие того стыдясь и краснея еще больше, почти до
слез. И так странно
было видеть это умное, мужественное лицо в таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.
Но Левин
не мог сидеть. Он прошелся два раза своими твердыми шагами по клеточке-комнате, помигал глазами, чтобы
не видно
было слез, и тогда только сел опять за стол.
—
Не буду,
не буду, — сказала мать, увидав
слезы на глазах дочери, — но одно, моя душа: ты мне обещала, что у тебя
не будет от меня тайны.
Не будет?
— А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала с матерью, а назад с сыном, — сказал он, отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым словом. — Вы, верно, из отпуска? — сказал он и,
не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточным тоном: — что ж, много
слез было пролито в Москве при разлуке?
Как будто
слезы были та необходимая мазь, без которой
не могла итти успешно машина взаимного общения между двумя сестрами, — сестры после
слез разговорились
не о том, что занимало их; но, и говоря о постороннем, они поняли друг друга.
— Да он и
не знает, — сказала она, и вдруг яркая краска стала выступать на ее лицо; щеки, лоб, шея ее покраснели, и
слезы стыда выступили ей на глаза. — Да и
не будем говорить об нем.
Гриша плакал, говоря, что и Николинька свистал, но что вот его
не наказали и что он
не от пирога плачет, — ему всё равно, — но о том, что с ним несправедливы. Это
было слишком уже грустно, и Дарья Александровна решилась, переговорив с Англичанкой, простить Гришу и пошла к ней. Но тут, проходя чрез залу, она увидала сцену, наполнившую такою радостью ее сердце, что
слезы выступили ей на глаза, и она сама простила преступника.
На Таню сначала подействовала жалость за Гришу, потом сознание своего добродетельного поступка, и
слезы у ней тоже стояли в глазах; но она,
не отказываясь,
ела свою долю.
Она чувствовала, что
слезы выступают ей на глаза. «Разве я могу
не любить его? — говорила она себе, вникая в его испуганный и вместе обрадованный взгляд. — И неужели он
будет заодно с отцом, чтобы казнить меня? Неужели
не пожалеет меня?»
Слезы уже текли по ее лицу, и, чтобы скрыть их, она порывисто встала и почти выбежала на террасу.
— Нет, разорву, разорву! — вскрикнула она, вскакивая и удерживая
слезы. И она подошла к письменному столу, чтобы написать ему другое письмо. Но она в глубине души своей уже чувствовала, что она
не в силах
будет ничего разорвать,
не в силах
будет выйти из этого прежнего положения, как оно ни ложно и ни бесчестно.
— Почему же
не может? — сдерживая
слезы, проговорила Анна, очевидно уже
не приписывая никакого значения тому, что он скажет. Она чувствовала, что судьба ее
была решена.
Это
были единственные слова, которые
были сказаны искренно. Левин понял, что под этими словами подразумевалось: «ты видишь и знаешь, что я плох, и, может
быть, мы больше
не увидимся». Левин понял это, и
слезы брызнули у него из глаз. Он еще раз поцеловал брата, но ничего
не мог и
не умел сказать ему.
И при мысли о том, как это
будет, она так показалась жалка самой себе, что
слезы выступили ей на глаза, и она
не могла продолжать. Она положила блестящую под лампой кольцами и белизной руку на его рукав.
— Ах, зачем я
не умерла, лучше бы
было! — сказала она, и без рыданий
слезы потекли по обеим щекам; но она старалась улыбаться, чтобы
не огорчить его.
Левин чувствовал всё более и более, что все его мысли о женитьбе, его мечты о том, как он устроит свою жизнь, что всё это
было ребячество и что это что-то такое, чего он
не понимал до сих пор и теперь еще менее понимает, хотя это и совершается над ним; в груди его всё выше и выше поднимались содрогания, и непокорные
слезы выступали ему на глаза.
— Вот, ты всегда приписываешь мне дурные, подлые мысли, — заговорила она со
слезами оскорбления и гнева. — Я ничего, ни слабости, ничего… Я чувствую, что мой долг
быть с мужем, когда он в горе, но ты хочешь нарочно сделать мне больно, нарочно хочешь
не понимать…
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он
не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со
слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде
не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он
был, как ни очевидно
было при взгляде на него, что он
не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы
не ошибиться, возбуждении.
— Я?
не буду плакать… Я плачу от радости. Я так давно
не видела тебя. Я
не буду,
не буду, — сказала она, глотая
слезы и отворачиваясь. — Ну, тебе одеваться теперь пора, — оправившись, прибавила она, помолчав и,
не выпуская его руки, села у его кровати на стул, на котором
было приготовлено платье.
— Мне очень жаль, что тебя
не было, — сказала она. —
Не то, что тебя
не было в комнате… я бы
не была так естественна при тебе… Я теперь краснею гораздо больше, гораздо, гораздо больше, — говорила она, краснея до
слез. — Но что ты
не мог видеть в щелку.
― Левин! ― сказал Степан Аркадьич, и Левин заметил, что у него на глазах
были не слезы, а влажность, как это всегда бывало у него, или когда он
выпил, или когда он расчувствовался. Нынче
было то и другое. ― Левин,
не уходи, ― сказал он и крепко сжал его руку за локоть, очевидно ни за что
не желая выпустить его.
Она услыхала порывистый звонок Вронского и поспешно утерла эти
слезы, и
не только утерла
слезы, но села к лампе и развернула книгу, притворившись спокойною. Надо
было показать ему, что она недовольна тем, что он
не вернулся, как обещал, только недовольна, но никак
не показывать ему своего горя и, главное, жалости о себе. Ей можно
было жалеть о себе, но
не ему о ней. Она
не хотела борьбы, упрекала его за то, что он хотел бороться, но невольно сама становилась в положение борьбы.
Теперь, когда он спал, она любила его так, что при виде его
не могла удержать
слез нежности; но она знала, что если б он проснулся, то он посмотрел бы на нее холодным, сознающим свою правоту взглядом, и что, прежде чем говорить ему о своей любви, она должна бы
была доказать ему, как он
был виноват пред нею.
Неточные совпадения
—
Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его //
Не слезы — кровь течет! //
Не знаю,
не придумаю, // Что
будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
19) Грустилов, Эраст Андреевич, статский советник. Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью сердца, любил
пить чай в городской роще и
не мог без
слез видеть, как токуют тетерева. Оставил после себя несколько сочинений идиллического содержания и умер от меланхолии в 1825 году. Дань с откупа возвысил до пяти тысяч рублей в год.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с
слезами на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный дом! Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью.
Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам
был молод и служил в военной службе: знаю, что в эти дела
не должно вмешиваться. Прощайте.
Из чего же я хлопочу? Из зависти к Грушницкому? Бедняжка! он вовсе ее
не заслуживает. Или это следствие того скверного, но непобедимого чувства, которое заставляет нас уничтожать сладкие заблуждения ближнего, чтоб иметь мелкое удовольствие сказать ему, когда он в отчаянии
будет спрашивать, чему он должен верить: «Мой друг, со мною
было то же самое, и ты видишь, однако, я обедаю, ужинаю и сплю преспокойно и, надеюсь, сумею умереть без крика и
слез!»
Мне послышалось, что он заплакал: а надо вам сказать, что Азамат
был преупрямый мальчишка, и ничем, бывало, у него
слез не выбьешь, даже когда он
был и помоложе.