Неточные совпадения
«
Да,
да, как это было? — думал он, вспоминая сон. —
Да, как это было?
Да! Алабин давал обед в Дармштадте;
нет, не в Дармштадте, а что-то американское.
Да, но там Дармштадт был в Америке.
Да, Алабин давал обед на стеклянных столах,
да, —
и столы пели: Il mio tesoro, [Мое сокровище,]
и не Il mio tesoro, a что-то лучше,
и какие-то маленькие графинчики,
и они же женщины», вспоминал он.
— Вы мне гадки, отвратительны! — закричала она, горячась всё более
и более. — Ваши слезы — вода! Вы никогда не любили меня; в вас
нет ни сердца, ни благородства! Вы мне мерзки, гадки, чужой,
да, чужой совсем! — с болью
и злобой произнесла она это ужасное для себя слово чужой.
— Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще,
и ты придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде,
да такие мускулы,
да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, — а придешь
и ты к нам.
Да, так о том, что ты спрашивал: перемены
нет, но жаль, что ты так давно не был.
—
Да, но они, Вурст,
и Кнауст,
и Припасов, ответят вам, что ваше сознание бытия вытекает из совокупности всех ощущений, что это сознание бытия есть результат ощущений, Вурст даже прямо говорит, что, коль скоро
нет ощущения,
нет и понятия бытия.
Она уже подходила к дверям, когда услыхала его шаги. «
Нет! нечестно. Чего мне бояться? Я ничего дурного не сделала. Что будет, то будет! Скажу правду.
Да с ним не может быть неловко. Вот он, сказала она себе, увидав всю его сильную
и робкую фигуру с блестящими, устремленными на себя глазами. Она прямо взглянула ему в лицо, как бы умоляя его о пощаде,
и подала руку.
—
Да нет, Маша, Константин Дмитрич говорит, что он не может верить, — сказала Кити, краснея за Левина,
и Левин понял это
и, еще более раздражившись, хотел отвечать, но Вронский со своею открытою веселою улыбкой сейчас же пришел на помощь разговору, угрожавшему сделаться неприятным.
—
Да, но спириты говорят: теперь мы не знаем, что это за сила, но сила есть,
и вот при каких условиях она действует. А ученые пускай раскроют, в чем состоит эта сила.
Нет, я не вижу, почему это не может быть новая сила, если она….
—
Да, я его знаю. Я не могла без жалости смотреть на него. Мы его обе знаем. Он добр, но он горд, а теперь так унижен. Главное, что меня тронуло… — (
и тут Анна угадала главное, что могло тронуть Долли) — его мучают две вещи: то, что ему стыдно детей,
и то, что он, любя тебя…
да,
да, любя больше всего на свете, — поспешно перебила она хотевшую возражать Долли, — сделал тебе больно, убил тебя. «
Нет,
нет, она не простит», всё говорит он.
— Не знаю, не могу судить…
Нет, могу, — сказала Анна, подумав;
и, уловив мыслью положение
и свесив его на внутренних весах, прибавила: —
Нет, могу, могу, могу.
Да, я простила бы. Я не была бы тою же,
да, но простила бы,
и так простила бы, как будто этого не было, совсем не было.
—
Да после обеда
нет заслуги! Ну, так я вам дам кофею, идите умывайтесь
и убирайтесь, — сказала баронесса, опять садясь
и заботливо поворачивая винтик в новом кофейнике. — Пьер, дайте кофе, — обратилась она к Петрицкому, которого она называла Пьер, по его фамилии Петрицкий, не скрывая своих отношений с ним. — Я прибавлю.
—
Да нет, нисколько,
и не за что. Я рад, что мы объяснились. А знаешь, утренняя тяга бывает хороша. Не поехать ли? Я бы так
и не спал, а прямо с тяги на станцию.
—
Нет, не нужно…
да, нужно, — сказала она, не глядя на него
и краснея до корней волос. —
Да ты, я думаю, заедешь сюда со скачек.
—
Нет, отчего? Я скажу, — просто сказала Варенька
и, не дожидаясь ответа, продолжала: —
да, это воспоминание,
и было тяжелое когда-то. Я любила одного человека,
и эту вещь я пела ему.
«
Да, может быть,
и это неприятно ей было, когда я подала ему плед. Всё это так просто, но он так неловко это принял, так долго благодарил, что
и мне стало неловко.
И потом этот портрет мой, который он так хорошо сделал. А главное — этот взгляд, смущенный
и нежный!
Да,
да, это так! — с ужасом повторила себе Кити. —
Нет, это не может, не должно быть! Он так жалок!» говорила она себе вслед за этим.
— Всё равно, вы делаете предложение, когда ваша любовь созрела или когда у вас между двумя выбираемыми совершился перевес. А девушку не спрашивают. Хотят, чтоб она сама выбирала, а она не может выбрать
и только отвечает:
да и нет.
Левин видел, что она несчастлива,
и постарался утешить ее, говоря, что это ничего дурного не доказывает, что все дети дерутся; но, говоря это, в душе своей Левин думал: «
нет, я не буду ломаться
и говорить по-французски со своими детьми, но у меня будут не такие дети; надо только не портить, не уродовать детей,
и они будут прелестны.
Да, у меня будут не такие дети».
—
Да, но что же делать девушке, у которой
нет семьи? — вступился Степан Аркадьич, вспоминая о Чибисовой, которую он всё время имел в виду, сочувствуя Песцову
и поддерживая его.
—
Да нет, я не могу его принять,
и это ни к чему не… — Она вдруг остановилась
и взглянула вопросительно на мужа (он не смотрел на нее). — Одним словом, я не хочу…
И Левину смутно приходило в голову, что не то что она сама виновата (виноватою она ни в чем не могла быть), но виновато ее воспитание, слишком поверхностное
и фривольное («этот дурак Чарский: она, я знаю, хотела, но не умела остановить его»), «
Да, кроме интереса к дому (это было у нее), кроме своего туалета
и кроме broderie anglaise, у нее
нет серьезных интересов.
«Все о вас поминали,
да и денег больше
нет».
—
Да я не хочу знать! — почти вскрикнула она. — Не хочу. Раскаиваюсь я в том, что сделала?
Нет,
нет и нет.
И если б опять то же, сначала, то было бы то же. Для нас, для меня
и для вас, важно только одно: любим ли мы друг друга. А других
нет соображений. Для чего мы живем здесь врозь
и не видимся? Почему я не могу ехать? Я тебя люблю,
и мне всё равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском глаз взглянув на него, — если ты не изменился. Отчего ты не смотришь на меня?
—
Нет, так я, напротив, оставлю его нарочно у нас всё лето
и буду рассыпаться с ним в любезностях, — говорил Левин, целуя ее руки. — Вот увидишь. Завтра…
Да, правда, завтра мы едем.
—
Да что ж тут понимать? Значения
нет никакого. Упавшее учреждение, продолжающее свое движение только по силе инерции. Посмотрите, мундиры —
и эти говорят вам: это собрание мировых судей, непременных членов
и так далее, а не дворян.
—
Да вот я вам скажу, — продолжал помещик. — Сосед купец был у меня. Мы прошлись по хозяйству, по саду. «
Нет, — говорит, — Степан Васильич, всё у вас в порядке идет, но садик в забросе». А он у меня в порядке. «На мой разум, я бы эту липу срубил. Только в сок надо. Ведь их тысяча лип, из каждой два хороших лубка выйдет. А нынче лубок в цене,
и струбов бы липовеньких нарубил».
—
Нет, ничего не будет,
и не думай. Я поеду с папа гулять на бульвар. Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя жду. Ах,
да! Ты знаешь, что положение Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у нее
нет. Мы вчера говорили с мама
и с Арсением (так она звала мужа сестры Львовой)
и решили тебя с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно. С папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты
и он…
― А, Алины-Надины. Ну, у нас места
нет. А иди к тому столу
да занимай скорее место, ― сказал князь
и, отвернувшись, осторожно принял тарелку с ухою из налимов.
— Ты влюбился в эту гадкую женщину, она обворожила тебя. Я видела по твоим глазам.
Да,
да! Что ж может выйти из этого? Ты в клубе пил, пил, играл
и потом поехал… к кому?
Нет, уедем… Завтра я уеду.
—
Да вы не торопитесь. Ведь вы не знаете. Я не нужен, наверное, но я обещал
и, пожалуй, приеду. Но спеху
нет. Вы садитесь, пожалуйста, не угодно ли кофею?
—
Да нет,
да нет, нисколько, ты пойми меня, — опять дотрогиваясь до его руки, сказал Степан Аркадьич, как будто он был уверен, что это прикосновение смягчает зятя. — Я только говорю одно: ее положение мучительно,
и оно может быть облегчено тобой,
и ты ничего не потеряешь. Я тебе всё так устрою, что ты не заметишь. Ведь ты обещал.
— О,
да, это очень… — сказал Степан Аркадьич, довольный тем, что будут читать
и дадут ему немножко опомниться. «
Нет, уж видно лучше ни о чем не просить нынче» — думал он, — только бы, не напутав, выбраться отсюда».
—
Да…
нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, он почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула
и отстранилась от него. Теперь уже не учительница Шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
—
Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности
и деньги не получатся завтра, — отвечал он.
—
Да, я поеду, — опоминаясь
и вставая, сказала Анна. — А если без меня будет телеграмма, прислать к Дарье Александровне…
Нет, я сама вернусь.
Нет,
да и Долли ничего не поймет.
—
Да и ничего смешного, веселого
нет.
«
Да, надо ехать на станцию железной дороги, а если
нет, то поехать туда
и уличить его».