Неточные совпадения
—
Нет, — подумав, отвечал Левин, — мне
еще надо съездить.
— Ну, хорошо, хорошо. Погоди
еще, и ты придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, — а придешь и ты к нам. Да, так о том, что ты спрашивал: перемены
нет, но жаль, что ты так давно не был.
И вдруг они оба почувствовали, что хотя они и друзья, хотя они обедали вместе и пили вино, которое должно было бы
еще более сблизить их, но что каждый думает только о своем, и одному до другого
нет дела. Облонский уже не раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо сближения и знал, что надо делать в этих случаях.
— Да
нет, Маша, Константин Дмитрич говорит, что он не может верить, — сказала Кити, краснея за Левина, и Левин понял это и,
еще более раздражившись, хотел отвечать, но Вронский со своею открытою веселою улыбкой сейчас же пришел на помощь разговору, угрожавшему сделаться неприятным.
—
Нет, — начала Долли; но Анна прервала ее, целуя
еще раз ее руку.
— А, ты так? — сказал он. — Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, три порции принеси.
Нет, постой. Ты знаешь, кто это? — обратился он к брату, указывая на господина в поддевке, — это господин Крицкий, мой друг
еще из Киева, очень замечательный человек. Его, разумеется, преследует полиция, потому что он не подлец.
Он с особенным удовольствием, казалось, настаивал на том, что девичья стыдливость есть только остаток варварства и что
нет ничего естественнее, как то, чтоб
еще не старый мужчина ощупывал молодую обнаженную девушку.
— Мне обедать
еще рано, а выпить надо. Я приду сейчас. Ей, вина! — крикнул он своим знаменитым в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла голосом. —
Нет, не надо, — тотчас же опять крикнул он. — Ты домой, так я с тобой пойду.
—
Нет, я всегда хожу одна, и никогда со мной ничего не бывает, — сказала она, взяв шляпу. И, поцеловав
ещё раз Кити и так и не сказав, что было важно, бодрым шагом, с нотами под мышкой, скрылась в полутьме летней ночи, унося с собой свою тайну о том, что важно и что даёт ей это завидное спокойствие и достоинство.
«Кроме формального развода, можно было
еще поступить, как Карибанов, Паскудин и этот добрый Драм, то есть разъехаться с женой», продолжал он думать, успокоившись; но и эта мера представляла те же неудобства noзopa, как и при разводе, и главное — это, точно так же как и формальный развод, бросало его жену в объятия Вронского. «
Нет, это невозможно, невозможно! — опять принимаясь перевертывать свой плед, громко заговорил он. — Я не могу быть несчастлив, но и она и он не должны быть счастливы».
―
Нет! ― вскрикнула она, увидав его, и при первом звуке ее голоса слезы вступили ей в глаза, ―
нет, если это так будет продолжаться, то это случится
еще гораздо, гораздо прежде!
―
Нет! ― закричал он своим пискливым голосом, который поднялся теперь
еще нотой выше обыкновенного, и, схватив своими большими пальцами ее за руку так сильно, что красные следы остались на ней от браслета, который он прижал, насильно посадил ее на место. ― Подлость? Если вы хотите употребить это слово, то подлость ― это. бросить мужа, сына для любовника и есть хлеб мужа!
Но Алексей Александрович
еще не успел окончить своей речи, как Степан Аркадьич уже поступил совсем не так, как он ожидал. Степан Аркадьич охнул и сел в кресло. —
Нет, Алексей Александрович, что ты говоришь! — вскрикнул Облонский, и страдание выразилось на его лице.
Дарья Александровна, в своем парадном сером шелковом платье, очевидно озабоченная и детьми, которые должны обедать в детской одни, и тем, что мужа
еще нет, не сумела без него хорошенько перемешать всё это общество.
— Дарья Александровна! — сказал он, теперь прямо взглянув в доброе взволнованное лицо Долли и чувствуя, что язык его невольно развязывается. — Я бы дорого дал, чтобы сомнение
еще было возможно. Когда я сомневался, мне было тяжело, но легче, чем теперь. Когда я сомневался, то была надежда; но теперь
нет надежды, и я всё-таки сомневаюсь во всем. Я так сомневаюсь во всем, что я ненавижу сына и иногда не верю, что это мой сын. Я очень несчастлив.
—
Нет, Стива, — сказала она. — Я погибла, погибла! Хуже чем погибла. Я
еще не погибла, я не могу сказать, что всё кончено; напротив, я чувствую, что не кончено. Я — как натянутая струна, которая должна лопнуть. Но
еще не кончено… и кончится страшно.
— Положим, не завидует, потому что у него талант; но ему досадно, что придворный и богатый человек,
еще граф (ведь они всё это ненавидят) без особенного труда делает то же, если не лучше, чем он, посвятивший на это всю жизнь. Главное, образование, которого у него
нет.
Еще более он был во глубине души несогласен с тем, что ей
нет дела до той женщины, которая с братом, и он с ужасом думал о всех могущих встретиться столкновениях.
— Да…
нет, — говорил Левин, путаясь в словах. — Как же ты не дал знать прежде, то есть во время
еще моей свадьбы? Я наводил справки везде.
Он обвинял доктора, жалел, что
нет московского знаменитого доктора, и Левин понял, что он всё
еще надеялся.
— Он? —
нет. Но надо иметь ту простоту, ясность, доброту, как твой отец, а у меня есть ли это? Я не делаю и мучаюсь. Всё это ты наделала. Когда тебя не было и не было
еще этого, — сказал он со взглядом на ее живот, который она поняла, — я все свои силы клал на дело; а теперь не могу, и мне совестно; я делаю именно как заданный урок, я притворяюсь…
—
Нет, ты посиди, Долленька, — сказал Степан Аркадьич, переходя на ее сторону за большим столом, на котором ужинали. — Я тебе
еще сколько расскажу!
―
Нет, что ж. Это так
еще, не кончено. Но в заседание я очень рад.
— О, счастливый человек! — сказал он. — У меня полтора миллиона и ничего
нет, и, как видишь, жить
еще можно!
—
Нет, кажется, не теперь
еще, — сказала Лидия Ивановна, следившая в это время за движениями Француза.
—
Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать
еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
«Он любит другую женщину, это
еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее
нет. Стало быть, всё кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
—
Нет, я и сама не успею, — сказала она и тотчас же подумала: «стало быть, можно было устроиться так, чтобы сделать, как я хотела». —
Нет, как ты хотел, так и делай. Иди в столовую, я сейчас приду, только отобрать эти ненужные вещи, — сказала она, передавая на руку Аннушки, на которой уже лежала гора тряпок,
еще что-то.
— Ты не поверишь, как мне опостылели эти комнаты, — сказала она, садясь подле него к своему кофею. — Ничего
нет ужаснее этих chambres garnies. [меблированных комнат.]
Нет выражения лица в них,
нет души. Эти часы, гардины, главное, обои — кошмар. Я думаю о Воздвиженском, как об обетованной земле. Ты не отсылаешь
еще лошадей?
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или
еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он
еще любит. Если же
нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»