Неточные совпадения
Может быть, он сумел бы лучше
скрыть свои грехи от жены, если б ожидал, что это известие так
на нее подействует.
Она зашла в глубь маленькой гостиной и опустилась
на кресло. Воздушная юбка платья поднялась облаком вокруг ее тонкого стана; одна обнаженная, худая, нежная девичья рука, бессильно опущенная, утонула в складках розового тюника; в другой она держала веер и быстрыми, короткими движениями обмахивала свое разгоряченное лицо. Но, вопреки этому виду бабочки, только что уцепившейся за травку и готовой, вот-вот вспорхнув, развернуть радужные
крылья, страшное отчаяние щемило ей сердце.
Опять блеснула молния, и послышался удар; и, трепля
крыльями, как бы стараясь удержаться
на воздухе, птица остановилась, постояла мгновенье и тяжело шлепнулась о топкую землю.
Вронский погладил ее крепкую шею, поправил
на остром загривке перекинувшуюся
на другую сторону прядь гривы и придвинулся лицом к её растянутым, тонким, как
крыло летучей мыши, ноздрям.
При этом известии он с удесятеренною силой почувствовал припадок этого странного, находившего
на него чувства омерзения к кому-то; но вместе с тем он понял, что тот кризис, которого он желал, наступит теперь, что нельзя более
скрывать от мужа, и необходимо так или иначе paзорвать скорее это неестественное положение.
Она опять вся забилась, как рыбка, треща
крыльями седла, выпростала передние ноги, но, не в силах поднять зада, тотчас же замоталась и опять упала
на бок.
Было то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда рожь вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится,
скрывая землю, когда убитые в камень скотиной пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе с медовыми травами, и
на низах, ожидая косы, стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
Она чувствовала, что слезы выступают ей
на глаза. «Разве я могу не любить его? — говорила она себе, вникая в его испуганный и вместе обрадованный взгляд. — И неужели он будет заодно с отцом, чтобы казнить меня? Неужели не пожалеет меня?» Слезы уже текли по ее лицу, и, чтобы
скрыть их, она порывисто встала и почти выбежала
на террасу.
Он посылал сеноворошилку трясти сено, — ее ломали
на первых рядах, потому что скучно было мужику сидеть
на козлах под махающими над ним
крыльями.
Эти припадки ревности, в последнее время всё чаще и чаще находившие
на нее, ужасали его и, как он ни старался
скрывать это, охлаждали его к ней, несмотря
на то, что он знал, что причина ревности была любовь к нему.
Всё это случилось в одно время: мальчик подбежал к голубю и улыбаясь взглянул
на Левина; голубь затрещал
крыльями и отпорхнул, блестя
на солнце между дрожащими в воздухе пылинками снега, а из окошка пахнуло духом печеного хлеба, и выставились сайки.
Целый вечер прошел за работой и мечтами о том, как можно сделать такую мельницу, чтобы
на ней вертеться: схватиться руками за
крылья или привязать себя — и вертеться.
И она боялась этого больше всего
на свете и потому
скрывала от него всё, что касалось сына.
На другое утро, несмотря
на упрашиванья хозяев, Дарья Александровна собралась ехать. Кучер Левина в своем не новом кафтане и полуямской шляпе,
на разномастных лошадях, в коляске с заплатанными
крыльями мрачно и решительно въехал в крытый, усыпанный песком подъезд.
Она встала ему навстречу, не
скрывая своей радости увидать его. И в том спокойствии, с которым она протянула ему маленькую и энергическую руку и познакомила его с Воркуевым и указала
на рыжеватую хорошенькую девочку, которая тут же сидела за работой, назвав ее своею воспитанницей, были знакомые и приятные Левину приемы женщины большого света, всегда спокойной и естественной.
Левин поглядел с портрета
на оригинал. Особенный блеск осветил лицо Анны в то время, как она почувствовала
на себе его взгляд. Левин покраснел и, чтобы
скрыть свое смущение, хотел спросить, давно ли она видела Дарью Александровну; но в то же время Анна заговорила...
— Ничего, ничего! — сказала она. — Я сама не знаю: одинокая ли жизнь, нервы… Ну, не будем говорить. Что ж бега? ты мне не рассказал, — спросила она, стараясь
скрыть торжество победы, которая всё-таки была
на ее стороне.
Он оделся и, пока закладывали лошадей, так как извозчиков еще не было, опять вбежал в спальню и не
на цыпочках, а
на крыльях, как ему казалось. Две девушки озабоченно перестанавливали что-то в спальне. Кити ходила и вязала, быстро накидывая петли, и распоряжалась.
— Она сделала то, что все, кроме меня, делают, но
скрывают; а она не хотела обманывать и сделала прекрасно. И еще лучше сделала, потому что бросила этого полоумного вашего зятя. Вы меня извините. Все говорили, что он умен, умен, одна я говорила, что он глуп. Теперь, когда он связался с Лидией Ивановной и с Landau, все говорят, что он полоумный, и я бы и рада не соглашаться со всеми, но
на этот раз не могу.
— Я хочу прочесть «Safe and Happy», [«Невредимый и счастливый»,] или «Under the wing» [«Под
крылом»?] — сказала она, вопросительно взглянув
на Каренина.
Камердинер Вронского пришел спросить расписку
на телеграмму из Петербурга. Ничего не было особенного в получении Вронским депеши, но он, как бы желая
скрыть что-то от нее, сказал, что расписка в кабинете, и поспешно обратился к ней.
— Что ж, там нужны люди, — сказал он, смеясь глазами. И они заговорили о последней военной новости, и оба друг перед другом
скрыли свое недоумение о том, с кем назавтра ожидается сражение, когда Турки, по последнему известию, разбиты
на всех пунктах. И так, оба не высказав своего мнения, они разошлись.
Стоя в холодке вновь покрытой риги с необсыпавшимся еще пахучим листом лещинового решетника, прижатого к облупленным свежим осиновым слегам соломенной крыши, Левин глядел то сквозь открытые ворота, в которых толклась и играла сухая и горькая пыль молотьбы,
на освещенную горячим солнцем траву гумна и свежую солому, только что вынесенную из сарая, то
на пестроголовых белогрудых ласточек, с присвистом влетавших под крышу и, трепля
крыльями, останавливавшихся в просветах ворот, то
на народ, копошившийся в темной и пыльной риге, и думал странные мысли...
«Прежде я говорил, что в моем теле, в теле этой травы и этой букашки (вот она не захотела
на ту траву, расправила
крылья и улетела) совершается по физическим, химическим, физиологическим законам обмен материи.
Он шел через террасу и смотрел
на выступавшие две звезды
на потемневшем уже небе и вдруг вспомнил: «Да, глядя
на небо, я думал о том, что свод, который я вижу, не есть неправда, и при этом что-то я не додумал, что-то я
скрыл от себя, — подумал он. — Но что бы там ни было, возражения не может быть. Стоит подумать, — и всё разъяснится!»