Неточные совпадения
Николай Левин продолжал
говорить: — Ты знаешь, что капитал давит работника, — работники у нас,
мужики, несут всю тягость труда и поставлены так, что сколько бы они ни трудились, они не могут выйти из своего скотского положения.
Он помнил, как он пред отъездом в Москву сказал раз своему скотнику Николаю, наивному
мужику, с которым он любил
поговорить: «Что, Николай! хочу жениться», и как Николай поспешно отвечал, как о деле, в котором не может быть никакого сомнения: «И давно пора, Константин Дмитрич».
Сергей Иванович
говорил, что он любит и знает народ и часто беседовал с
мужиками, что̀ он умел делать хорошо, не притворяясь и не ломаясь, и из каждой такой беседы выводил общие данные в пользу народа и в доказательство, что знал этот народ.
Для Константина народ был только главный участник в общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную любовь к
мужику, всосанную им, как он сам
говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы, он, как участник с ним в общем деле, иногда приходивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в общем деле требовались другие качества, приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
Пройдя еще один ряд, он хотел опять заходить, но Тит остановился и, подойдя к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели на солнце. «О чем это они
говорят и отчего он не заходит ряд?» подумал Левин, не догадываясь, что
мужики не переставая косили уже не менее четырех часов, и им пора завтракать.
«Да, я должен был сказать ему: вы
говорите, что хозяйство наше нейдет потому, что
мужик ненавидит все усовершенствования и что их надо вводить властью; но если бы хозяйство совсем не шло без этих усовершенствований, вы бы были правы; но оно идет, и идет только там, где рабочий действует сообразно с своими привычками, как у старика на половине дороги.
Правда,
мужики этой компании, хотя и условились вести это дело на новых основаниях, называли эту землю не общею, а испольною, и не раз и
мужики этой артели и сам Резунов
говорили Левину: «получили бы денежки за землю, и вам покойнее и нам бы развяза».
Правда, часто, разговаривая с
мужиками и разъясняя им все выгоды предприятия, Левин чувствовал, что
мужики слушают при этом только пение его голоса и знают твердо, что, что бы он ни
говорил, они не дадутся ему в обман. В особенности чувствовал он это, когда
говорил с самым умным из
мужиков, Резуновым, и заметил ту игру в глазах Резунова, которая ясно показывала и насмешку над Левиным и твердую уверенность, что если будет кто обманут, то уж никак не он, Резунов.
— Ну, какое ваше дело! Мало вы разве и так
мужиков наградили! И то
говорят: ваш барин от царя за то милость получит. И чудно: что вам о
мужиках заботиться?
— Я не про то
говорю, — сказал он. — Я
говорю, что я для своей выгоды делаю. Мне выгоднее, если
мужики лучше работают.
— Нет, позволь, — продолжал Левин. — Ты
говоришь, что несправедливо, что я получу пять тысяч, а
мужик пятьдесят рублей: это правда. Это несправедливо, и я чувствую это, но…
Сквозь сон он услыхал смех и веселый говор Весловекого и Степана Аркадьича. Он на мгновенье открыл глаза: луна взошла, и в отворенных воротах, ярко освещенные лунным светом, они стояли разговаривая. Что-то Степан Аркадьич
говорил про свежесть девушки, сравнивая ее с только что вылупленным свежим орешком, и что-то Весловский, смеясь своим заразительным смехом, повторял, вероятно, сказанные ему
мужиком слова: «Ты своей как можно домогайся!» Левин сквозь сон проговорил...
— Как, значит, возьмешь влево, так ты и упрешься, —
говорил мужик, видимо неохотно отпуская проезжающих и желая
поговорить.
И он рассказал, как
мужик украл у мельника муку, и когда мельник сказал ему это, то
мужик подал иск в клевете. Всё это было некстати и глупо, и Левин, в то время как
говорил, сам чувствовал это.
Слова, сказанные
мужиком, произвели в его душе действие электрической искры, вдруг преобразившей и сплотившей в одно целый рой разрозненных, бессильных отдельных мыслей, никогда не перестававших занимать его. Мысли эти незаметно для него самого занимали его и в то время, когда он
говорил об отдаче земли.
— Это слово «народ» так неопределенно, — сказал Левин. — Писаря волостные, учителя и из
мужиков один на тысячу, может быть, знают, о чем идет дело. Остальные же 80 миллионов, как Михайлыч, не только не выражают своей воли, но не имеют ни малейшего понятия, о чем им надо бы выражать свою волю. Какое же мы имеем право
говорить, что это воля народа?
Неточные совпадения
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно в доверенность и рассказал с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно было дать понять простому
мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь, искусство и художества; сколько нужно было бороться с невежеством русского
мужика, чтобы одеть его в немецкие штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не мог заставить надеть корсет, тогда как в Германии, где он стоял с полком в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано,
говорила по-французски и делала книксен.
— Так уж прикажите, батюшка, принять! —
говорил мужик, кланяясь.
Я
говорю мужику: «Кому бы ты ни трудился, мне ли, себе ли, соседу ли, только трудись.
— Вон запустил как все! —
говорил Костанжогло, указывая пальцем. — Довел
мужика до какой бедности! Когда случился падеж, так уж тут нечего глядеть на свое добро. Тут все свое продай, да снабди
мужика скотиной, чтобы он не оставался и одного дни без средств производить работу. А ведь теперь и годами не поправишь: и
мужик уже изленился, и загулял, и стал пьяница.
«Вон уже рыболов пошел на охоту!» —
говорили мужики, когда видели его, идущего на добычу.