Неточные совпадения
Какое же может быть излишество в следовании
учению, в котором велено подставить другую щёку, когда ударят по одной, и отдать рубашку, когда снимают кафтан?
— То мы вне закона: рента ничего для нас не объяснит, а, напротив, запутает. Нет, вы скажите, как
учение о ренте может быть…
Социалистическое
учение говорило, что развитие по этим законам ведет к погибели.
— Я не могу вполне с этим согласиться, — отвечал Алексей Александрович. — Мне кажется, что нельзя не признать того, что самый процесс изучения форм языков особенно благотворно действует на духовное развитие. Кроме того, нельзя отрицать и того, что влияние классических писателей в высшей степени нравственное, тогда как, к несчастью, с преподаванием естественных наук соединяются те вредные и ложные
учения, которые составляют язву нашего времени.
Он был верующий человек, интересовавшийся религией преимущественно в политическом смысле, а новое
учение, позволявшее себе некоторые новые толкования, потому именно, что оно открывало двери спору и анализу, по принципу было неприятно ему.
Он прежде относился холодно и даже враждебно к этому новому
учению и с графиней Лидией Ивановной, увлекавшеюся им, никогда не спорил, а старательно обходил молчанием ее вызовы.
Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была в высшей степени действительна: она дала нравственную опору Алексею Александровичу в сознании ее любви и уважения к нему и в особенности в том, что, как ей утешительно было думать, она почти обратила его в христианство, то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его в горячего и твердого сторонника того нового объяснения христианского
учения, которое распространилось в последнее время в Петербурге.
— Когда же ходить по будням? У них тоже
ученье. И вам
ученье, сударь, идите.
Левину досадно было и на Степана Аркадьича за то, что по его беспечности не он, а мать занималась наблюдением за преподаванием, в котором она ничего не понимала, и на учителей за то, что они так дурно учат детей; но свояченице он обещался вести
учение, как она этого хотела.
«Потом болезни детей, этот страх вечный; потом воспитание, гадкие наклонности (она вспомнила преступление маленькой Маши в малине),
ученье, латынь, — всё это так непонятно и трудно.
И Левин стал осторожно, как бы ощупывая почву, излагать свой взгляд. Он знал, что Метров написал статью против общепринятого политико-экономического
учения, но до какой степени он мог надеяться на сочувствие в нем к своим новым взглядам, он не знал и не мог догадаться по умному и спокойному лицу ученого.
И уже не давая Левину досказать свою мысль, Метров начал излагать ему особенность своего
учения.
В чем состояла особенность его
учения, Левин не понял, потому что и не трудился понимать: он видел, что Метров, так же как и другие, несмотря на свою статью, в которой он опровергал
учение экономистов, смотрел всё-таки на положение русского рабочего только с точки зрения капитала, заработной платы и ренты.
Мысли казались ему плодотворны, когда он или читал или сам придумывал опровержения против других
учений, в особенности против материалистического; но как только он читал или сам придумывал разрешение вопросов, так всегда повторялось одно и то же.
Левин прочел второй том сочинений Хомякова и, несмотря на оттолкнувший его сначала полемический, элегантный и остроумный тон, был поражен в них
учением о церкви.
Но, прочтя потом историю церкви католического писателя и историю церкви православного писателя и увидав, что обе церкви, непогрешимые по сущности своей, отрицают одна другую, он разочаровался и в Хомяковском
учении о церкви, и это здание рассыпалось таким же прахом, как и философские постройки.
«Но могу ли я верить во всё, что исповедует церковь?» думал он, испытывая себя и придумывая всё то, что могло разрушить его теперешнее спокойствие. Он нарочно стал вспоминать те
учения церкви, которые более всего всегда казались ему странными и соблазняли его. «Творение? А я чем же объяснял существование? Существованием? Ничем? — Дьявол и грех? — А чем я объясняю зло?.. Искупитель?..
Неточные совпадения
Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала, с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого
учения уволить: писано бо есть, не мечите бисера пред свиниями, да не попрут его ногами».
Цыфиркин. Пиши, ваше благородие. За
ученье жалуете мне в год десять рублев.
Скотинин. Да коль доказывать, что
ученье вздор, так возьмем дядю Вавилу Фалелеича. О грамоте никто от него и не слыхивал, ни он ни от кого слышать не хотел; а какова была голоушка!
Г-жа Простакова. Правда. Правда твоя, Адам Адамыч! Митрофанушка, друг мой, коли
ученье так опасно для твоей головушки, так по мне перестань.