Неточные совпадения
— Что
мама? — спросил он, водя рукой по гладкой, нежной шейке дочери. — Здравствуй, — сказал он, улыбаясь здоровавшемуся мальчику.
—
Мама? Встала, — отвечала девочка.
—
Мама, — сказала она, вспыхнув и быстро поворачиваясь к ней, — пожалуйста, пожалуйста, не говорите ничего про это. Я знаю, я всё знаю.
—
Мама, голубчик, ради Бога, не говорите. Так страшно говорить про это.
― Никогда,
мама, никакой, — отвечала Кити, покраснев и взглянув прямо в лицо матери. — Но мне нечего говорить теперь. Я… я… если бы хотела, я не знаю, что сказать как… я не знаю…
—
Мама сейчас выйдет. Она вчера очень устала. Вчера….
Оттого ли, что дети видели, что
мама любила эту тетю, или оттого, что они сами чувствовали в ней особенную прелесть; но старшие два, а за ними и меньшие, как это часто бывает с детьми, еще до обеда прилипли к новой тете и не отходили от нее.
Первое лицо, встретившее Анну дома, был сын. Он выскочил к ней по лестнице, несмотря на крик гувернантки, и с отчаянным восторгом кричал: «
Мама,
мама!» Добежав до нее, он повис ей на шее.
— Я говорил вам, что
мама! — кричал он гувернантке. — Я знал!
Мама везет меня на бал: мне кажется, что она только затем везет меня, чтобы поскорее выдать замуж и избавиться от меня.
—
Мама, можно мне заговорить с нею? — сказала Кити, следившая за своим незнакомым другом и заметившая, что она подходит к ключу, и что они могут сойтись у него.
— Вот,
мама, — сказала Кити матери, — вы удивляетесь, что я восхищаюсь ею.
— Варенька,
мама зовет! — кричали они.
Гувернантка имела особенно строгий вид. Сережа пронзительно, как это часто бывало с ним, вскрикнул: «А,
мама!» и остановился в нерешительности: итти ли к матери здороваться и бросить цветы, или доделать венок и с цветами итти.
—
Мама! Я… я… не… — сказал он, стараясь понять по ее выражению, что ожидает его за персик.
— Пойдемте к
мама! — сказала она, взяв его зa руку. Он долго не мог ничего сказать, не столько потому, чтоб он боялся словом испортить высоту своего чувства, сколько потому, что каждый раз, как он хотел сказать что-нибудь, вместо слов, он чувствовал, что у него вырвутся слезы счастья. Он взял ее руку и поцеловал.
— Я очень рада, что уговорила его завтра собороваться, — говорила она, сидя в кофточке пред своим складным зеркалом и расчесывая частым гребнем мягкие душистые волосы. — Я никогда не видала этого, но знаю,
мама мне говорила, что тут молитвы об исцелении.
—
Мама! — проговорил он, двигаясь под ее руками, чтобы разными местами тела касаться ее рук.
— О чем же ты плачешь,
мама? — сказал он, совершенно проснувшись. —
Мама, о чем ты плачешь? — прокричал он плаксивым голосом.
—
Мама, душечка, голубушка! — закричал он, бросаясь опять к ней и обнимая ее. Как будто он теперь только, увидав ее улыбку, ясно понял, что случилось. — Это не надо, — говорил он, снимая с нее шляпу. И, как будто вновь увидав ее без шляпы, он опять бросился целовать ее.
—
Мама! Она часто ходит ко мне, и когда придет… — начал было он, но остановился, заметив, что няня шопотом что — то сказала матери и что на лице матери выразились испуг и что-то похожее на стыд, что так не шло к матери.
— Нет, вы поймите,
мама, почему для него и для нее лучше нельзя придумать. Первое — она прелесть! — сказала Кити, загнув один палец.
— Да я не волнуюсь,
мама. Мне кажется, что он нынче сделает предложение.
—
Мама, как вам папа сделал предложение? — вдруг спросила Кити.
— Как вы это хорошо сказали,
мама! Именно глазами и улыбками, — подтвердила Долли.
— Ах,
мама! — с выражением страдания сказала Кити.
— Оно и лучше, Агафья Михайловна, не прокиснет, а то у нас лед теперь уж растаял, а беречь негде, — сказала Кити, тотчас же поняв намерение мужа и с тем же чувством обращаясь к старухе. — Зато ваше соленье такое, что
мама говорит, нигде такого не едала, — прибавила она, улыбаясь и поправляя на ней косынку.
— Ну, что вам,
мама! — напали на нее обе дочери.
— Нет, право, я иногда жалею, что послушалась
мама. Как бы хорошо было в деревне! А то я вас всех измучала, и деньги мы тратим…
— Нет, ничего не будет, и не думай. Я поеду с папа гулять на бульвар. Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя жду. Ах, да! Ты знаешь, что положение Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у нее нет. Мы вчера говорили с
мама и с Арсением (так она звала мужа сестры Львовой) и решили тебя с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно. С папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты и он…
― Как здоровье вашей жены? Вы были в концерте? Мы не могли.
Мама должна была быть на панихиде.
— Я послала к
мама. А ты поезжай скорей за Лизаветой Петровной… Костя!… Ничего, прошло.
— Не уходи, не уходи! Я не боюсь, я не боюсь! — быстро говорила она. —
Мама, возьмите серьги. Они мне мешают. Ты не боишься? Скоро, скоро, Лизавета Петровна…
—
Мама, правда? — сказал голос Кити.
— Дядя Костя! И
мама идет, и дедушка, и Сергей Иваныч и еще кто-то, — говорили они, влезая на тележку.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что
мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Еремеевна,
мама Митрофанова.
Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой
мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге, — их сила в чувстве, не в самих них.
Лариса. Ах,
мама, мало, что ли, я страдала? Нет, довольно унижаться.