Неточные совпадения
Дарья Александровна между
тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь, в
то короткое время, когда она выходила в детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не
послать ли
за другим поваром?
— Уж прикажите
за братом
послать, — сказала она, — всё он изготовит обед; а
то, по вчерашнему, до шести часов дети не евши.
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном и часто сама, пред
тем как ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно, что она так далеко от него; и о чем бы ни говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью к своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на его карточку и поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и своею легкою, решительною походкой
пошла за альбомом. Лестница наверх в ее комнату выходила на площадку большой входной теплой лестницы.
Во время кадрили ничего значительного не было сказано,
шел прерывистый разговор
то о Корсунских, муже и жене, которых он очень забавно описывал, как милых сорокалетних детей,
то о будущем общественном театре, и только один раз разговор затронул ее
за живое, когда он спросил о Левине, тут ли он, и прибавил, что он очень понравился ему.
— Это Петров, живописец, — отвечала Кити, покраснев. — А это жена его, — прибавила она, указывая на Анну Павловну, которая как будто нарочно, в
то самое время, как они подходили,
пошла за ребенком, отбежавшим по дорожке.
— Да что же интересного? Все они довольны, как медные гроши; всех победили. Ну, а мне-то чем же довольным быть? Я никого не победил, а только сапоги снимай сам, да еще
за дверь их сам выставляй. Утром вставай, сейчас же одевайся,
иди в салон чай скверный пить.
То ли дело дома! Проснешься не торопясь, посердишься на что-нибудь, поворчишь, опомнишься хорошенько, всё обдумаешь, не торопишься.
Оправившись, она простилась и
пошла в дом, чтобы взять шляпу. Кити
пошла за нею. Даже Варенька представлялась ей теперь другою. Она не была хуже, но она была другая, чем
та, какою она прежде воображала ее себе.
На втором приеме было
то же. Тит
шел мах
за махом, не останавливаясь и не уставая. Левин
шел за ним, стараясь не отставать, и ему становилось всё труднее и труднее: наступала минута, когда, он чувствовал, у него не остается более сил, но в это самое время Тит останавливался и точил.
После короткого совещания — вдоль ли, поперек ли ходить — Прохор Ермилин, тоже известный косец, огромный, черноватый мужик,
пошел передом. Он прошел ряд вперед, повернулся назад и отвалил, и все стали выравниваться
за ним, ходя под гору по лощине и на гору под самую опушку леса. Солнце зашло
за лес. Роса уже пала, и косцы только на горке были на солнце, а в низу, по которому поднимался пар, и на
той стороне
шли в свежей, росистой тени. Работа кипела.
Воз был увязан. Иван спрыгнул и повел
за повод добрую, сытую лошадь. Баба вскинула на воз грабли и бодрым шагом, размахивая руками,
пошла к собравшимся хороводом бабам. Иван, выехав на дорогу, вступил в обоз с другими возами. Бабы с граблями на плечах, блестя яркими цветами и треща звонкими, веселыми голосами,
шли позади возов. Один грубый, дикий бабий голос затянул песню и допел ее до повторенья, и дружно, в раз, подхватили опять с начала
ту же песню полсотни разных, грубых и тонких, здоровых голосов.
Потом
послал за Англичанином и
за ростовщиком и разложил по счетам
те деньги, которые у него были.
После наряда,
то есть распоряжений по работам завтрашнего дня, и приема всех мужиков, имевших до него дела, Левин
пошел в кабинет и сел
за работу. Ласка легла под стол; Агафья Михайловна с чулком уселась на своем месте.
— Ах, она гадкая женщина! Кучу неприятностей мне сделала. — Но он не рассказал, какие были эти неприятности. Он не мог сказать, что он прогнал Марью Николаевну
за то, что чай был слаб, главное же,
за то, что она ухаживала
за ним, как
за больным. ― Потом вообще теперь я хочу совсем переменить жизнь. Я, разумеется, как и все, делал глупости, но состояние ― последнее дело, я его не жалею. Было бы здоровье, а здоровье,
слава Богу, поправилось.
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге
послать опять
за доктором. Ему досадно было на жену
за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке, и в этом расположении досады на нее не хотелось итти к ней, не хотелось тоже и видеть княгиню Бетси; но жена могла удивиться, отчего он, по обыкновению, не зашел к ней, и потому он, сделав усилие над собой,
пошел в спальню. Подходя по мягкому ковру к дверям, он невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.
Одеваясь, она занялась больше, чем все эти дни, своим туалетом, как будто он мог, разлюбив ее, опять полюбить
за то, что на ней будет
то платье и
та прическа, которые больше
шли к ней.
Вронский не слушал его. Он быстрыми шагами
пошел вниз: он чувствовал, что ему надо что-то сделать, но не знал что. Досада на нее
за то, что она ставила себя и его в такое фальшивое положение, вместе с жалостью к ней
за ее страдания, волновали его. Он сошел вниз в партер и направился прямо к бенуару Анны. У бенуара стоял Стремов и разговаривал с нею...
Васенька между
тем, нисколько и не подозревая
того страдания, которое причинялось его присутствием, вслед
за Кити встал от стола и, следя
за ней улыбающимся ласковым взглядом,
пошел за нею.
—
То есть что же?
Пойти ухаживать
за дворовыми девками? — спросил Левин.
Дарья Александровна вопросительно-робко смотрела на его энергическое лицо, которое
то всё,
то местами выходило на просвет солнца в тени лип,
то опять омрачалась тенью, и ожидала
того, что он скажет дальше; но он, цепляя тростью
за щебень, молча
шел подле нее.
Окончив речь, губернатор
пошел из залы, и дворяне шумно и оживленно, некоторые даже восторженно, последовали
за ним и окружили его в
то время, как он надевал шубу и дружески разговаривал с губернским предводителем. Левин, желая во всё вникнуть и ничего не пропустить, стоял тут же в толпе и слышал, как губернатор сказал: «Пожалуйста, передайте Марье Ивановне, что жена очень сожалеет, что она едет в приют». И вслед затем дворяне весело разобрали шубы, и все поехали в Собор.
Неведовскому переложили, как и было рассчитано, и он был губернским предводителем. Многие были веселы, многие были довольны, счастливы, многие в восторге, многие недовольны и несчастливы. Губернский предводитель был в отчаянии, которого он не мог скрыть. Когда Неведовский
пошел из залы, толпа окружила его и восторженно следовала
за ним, так же как она следовала в первый день
за губернатором, открывшим выборы, и так же как она следовала
за Снетковым, когда
тот был выбран.
К вечеру этого дня, оставшись одна, Анна почувствовала такой страх
за него, что решилась было ехать в город, но, раздумав хорошенько, написала
то противоречивое письмо, которое получил Вронский, и, не перечтя его,
послала с нарочным.
И, не спросив у отворившего дверь артельщика, дома ли, Степан Аркадьич вошел в сени. Левин
шел за ним, всё более и более сомневаясь в
том, хорошо или дурно он делает.
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича, и, уцепившись
за него,
пошел с ним в его комнату и там стал рассказывать ему про
то, как он провел вечер, и тут же заснул.
Ни у кого не спрашивая о ней, неохотно и притворно-равнодушно отвечая на вопросы своих друзей о
том, как
идет его книга, не спрашивая даже у книгопродавцев, как покупается она, Сергей Иванович зорко, с напряженным вниманием следил
за тем первым впечатлением, какое произведет его книга в обществе и в литературе.
И, распорядившись
послать за Левиным и о
том, чтобы провести запыленных гостей умываться, одного в кабинет, другого в большую Доллину комнату, и о завтраке гостям, она, пользуясь правом быстрых движений, которых она была лишена во время своей беременности, вбежала на балкон.
«Я, воспитанный в понятии Бога, христианином, наполнив всю свою жизнь
теми духовными благами, которые дало мне христианство, преисполненный весь и живущий этими благами, я, как дети, не понимая их, разрушаю,
то есть хочу разрушить
то, чем я живу. А как только наступает важная минута жизни, как дети, когда им холодно и голодно, я
иду к Нему, и еще менее, чем дети, которых мать бранит
за их детские шалости, я чувствую, что мои детские попытки с жиру беситься не зачитываются мне».