Неточные совпадения
Несмотря на то, что Степан Аркадьич был кругом виноват перед женой и сам
чувствовал это, почти все в доме, даже нянюшка, главный
друг Дарьи Александровны, были на его стороне.
— Может быть, и нельзя помочь, но я
чувствую, особенно в эту минуту — ну да это
другое — я
чувствую, что я не могу быть спокоен.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том, что означала эта перемена выражения на лице Кити, и то уверял себя, что есть надежда, то приходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между тем
чувствовал себя совсем
другим человеком, не похожим на того, каким он был до ее улыбки и слов: до свидания.
И вдруг они оба
почувствовали, что хотя они и
друзья, хотя они обедали вместе и пили вино, которое должно было бы еще более сблизить их, но что каждый думает только о своем, и одному до
другого нет дела. Облонский уже не раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо сближения и знал, что надо делать в этих случаях.
И, перекрестив
друг друга и поцеловавшись, но
чувствуя, что каждый остался при своем мнении, супруги разошлись.
Кити
чувствовала, что Анна была совершенно проста и ничего не скрывала, но что в ней был
другой какой-то, высший мир недоступных для нее интересов, сложных и поэтических.
Он
чувствовал себя собой и
другим не хотел быть.
Она думала о
другом, она видела его и
чувствовала, как ее сердце при этой мысли наполнялось волнением и преступною радостью.
— Очень можно, куда угодно-с, — с презрительным достоинством сказал Рябинин, как бы желая дать
почувствовать, что для
других могут быть затруднения, как и с кем обойтись, но для него никогда и ни в чем не может быть затруднений.
Они
чувствуют, что это что-то
другое, что это не игрушка, эта женщина дороже для меня жизни.
Он
чувствовал, что любовь, связывавшая его с Анной, не была минутное увлечение, которое пройдет, как проходят светские связи не оставив
других следов в жизни того и
другого, кроме приятных или неприятных воспоминаний.
Он
чувствовал всю мучительность своего и её положения, всю трудность при той выставленности для глаз всего света, в которой они находились, скрывать свою любовь, лгать и обманывать; и лгать, обманывать, хитрить и постоянно думать о
других тогда, когда страсть, связывавшая их, была так сильна, что они оба забывали оба всем
другом, кроме своей любви.
Действительно, мальчик
чувствовал, что он не может понять этого отношения, и силился и не мог уяснить себе то чувство, которое он должен иметь к этому человеку. С чуткостью ребенка к проявлению чувства он ясно видел, что отец, гувернантка, няня — все не только не любили, но с отвращением и страхом смотрели на Вронского, хотя и ничего не говорили про него, а что мать смотрела на него как на лучшего
друга.
Чувствуя, что он вместе с
другими скачущими составляет центр, на который устремлены все глаза, Вронский в напряженном состоянии, в котором он обыкновенно делался медлителен и спокоен в движениях, подошел к своей лошади.
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти в один и тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели на
другую сторону; незаметно, как бы летя, взвилась за ними Фру-Фру, но в то самое время, как Вронский
чувствовал себя на воздухе, он вдруг увидал, почти под ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой на той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь полетела с ним через голову).
— Да, — сказал он, — нынче доктор был у меня и отнял час времени. Я
чувствую, что кто-нибудь из
друзей моих прислал его: так драгоценно мое здоровье…
Не говоря уже о том, что Кити интересовали наблюдения над отношениями этой девушки к г-же Шталь и к
другим незнакомым ей лицам, Кити, как это часто бывает, испытывала необъяснимую симпатию к этой М-llе Вареньке и
чувствовала, по встречающимся взглядам, что и она нравится.
— Я любила его, и он любил меня; но его мать не хотела, и он женился на
другой. Он теперь живет недалеко от нас, и я иногда вижу его. Вы не думали, что у меня тоже был роман? — сказала она, и в красивом лице ее чуть брезжил тот огонек, который, Кити
чувствовала, когда-то освещал ее всю.
Константин молчал. Он
чувствовал, что он разбит со всех сторон, но он
чувствовал вместе о тем, что то, что он хотел сказать, было не понято его братом. Он не знал только, почему это было не понято: потому ли, что он не умел сказать ясно то, что хотел, потому ли, что брат не хотел, или потому, что не мог его понять. Но он не стал углубляться в эти мысли и, не возражая брату, задумался о совершенно
другом, личном своем деле.
Алексей Александрович, вступив в должность, тотчас же понял это и хотел было наложить руки на это дело; но в первое время, когда он
чувствовал себя еще нетвердо, он знал, что это затрогивало слишком много интересов и было неблагоразумно; потом же он, занявшись
другими делами, просто забыл про это дело.
— Нет, разорву, разорву! — вскрикнула она, вскакивая и удерживая слезы. И она подошла к письменному столу, чтобы написать ему
другое письмо. Но она в глубине души своей уже
чувствовала, что она не в силах будет ничего разорвать, не в силах будет выйти из этого прежнего положения, как оно ни ложно и ни бесчестно.
Левин уже давно сделал замечание, что, когда с людьми бывает неловко от их излишней уступчивости, покорности, то очень скоро сделается невыносимо от их излишней требовательности и придирчивости. Он
чувствовал, что это случится и с братом. И, действительно, кротости брата Николая хватило не надолго. Он с
другого же утра стал раздражителен и старательно придирался к брату, затрогивая его за самые больные места.
Он
чувствовал, что если б они оба не притворялись, а говорили то, что называется говорить по душе, т. е. только то, что они точно думают и
чувствуют, то они только бы смотрели в глаза
друг другу, и Константин только бы говорил: «ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь!» ― а Николай только бы отвечал: «знаю, что умру; но боюсь, боюсь, боюсь!» И больше бы ничего они не говорили, если бы говорили только по душе.
Дарья Александровна была твердо уверена в невинности Анны и
чувствовала, что она бледнеет и губы ее дрожат от гнева на этого холодного, бесчувственного человека, так покойно намеревающегося погубить ее невинного
друга.
Алексей Александрович, увидав слезы Вронского,
почувствовал прилив того душевного расстройства, которое производил в нем вид страданий
других людей и, отворачивая лицо, он, не дослушав его слов, поспешно пошел к двери.
Он у постели больной жены в первый раз в жизни отдался тому чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали страдания
других людей и которого он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в том, что он желал ее смерти, и, главное, самая радость прощения сделали то, что он вдруг
почувствовал не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде не испытывал.
Он
чувствовал, что, кроме благой духовной силы, руководившей его душой, была
другая, грубая, столь же или еще более властная сила, которая руководила его жизнью, и что эта сила не даст ему того смиренного спокойствия, которого он желал.
Он
чувствовал себя не в состоянии делать ни того, ни
другого.
«Разумеется, не теперь, — думал Левин, — но когда-нибудь после». Левин, больше чем прежде,
чувствовал теперь, что в душе у него что-то неясно и нечисто и что в отношении к религии он находится в том же самом положении, которое он так ясно видел и не любил в
других и за которое он упрекал приятеля своего Свияжского.
Он продолжал свои занятия, но
чувствовал теперь, что центр тяжести его внимания перешел на
другое и что вследствие этого он совсем иначе и яснее смотрит на дело.
—
Друг мой! — повторила графиня Лидия Ивановна, не спуская с него глаз, и вдруг брови ее поднялись внутренними сторонами, образуя треугольник на лбу; некрасивое желтое лицо ее стало еще некрасивее; но Алексей Александрович
почувствовал, что она жалеет его и готова плакать. И на него нашло умиление: он схватил ее пухлую руку и стал целовать ее.
Но Алексей Александрович не
чувствовал этого и, напротив того, будучи устранен от прямого участия в правительственной деятельности, яснее чем прежде видел теперь недостатки и ошибки в деятельности
других и считал своим долгом указывать на средства к исправлению их. Вскоре после своей разлуки с женой он начал писать свою первую записку о новом суде из бесчисленного ряда никому ненужных записок по всем отраслям управления, которые было суждено написать ему.
И этот вопрос всегда вызывал в нем
другой вопрос — о том, иначе ли
чувствуют, иначе ли любят, иначе ли женятся эти
другие люди, эти Вронские, Облонские… эти камергеры с толстыми икрами.
Агафья Михайловна с разгоряченным и огорченным лицом, спутанными волосами и обнаженными по локоть худыми руками кругообразно покачивала тазик над жаровней и мрачно смотрела на малину, от всей души желая, чтоб она застыла и не проварилась. Княгиня,
чувствуя, что на нее, как на главную советницу по варке малины, должен быть направлен гнев Агафьи Михайловны, старалась сделать вид, что она занята
другим и не интересуется малиной, говорила о постороннем, но искоса поглядывала на жаровню.
— То есть как тебе сказать?… Я по душе ничего не желаю, кроме того, чтобы вот ты не споткнулась. Ах, да ведь нельзя же так прыгать! — прервал он свой разговор упреком за то, что она сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший на тропинке сук. — Но когда я рассуждаю о себе и сравниваю себя с
другими, особенно с братом, я
чувствую, что я плох.
Это важно», говорил себе Сергей Иванович,
чувствуя вместе с тем, что это соображение для него лично не могло иметь никакой важности, а разве только портило в глазах
других людей его поэтическую роль.
Вбежав в болото, Ласка тотчас же среди знакомых ей запахов кореньев, болотных трав, ржавчины и чуждого запаха лошадиного помета
почувствовала рассеянный по всему этому месту запах птицы, той самой пахучей птицы, которая более всех
других волновала ее.
В саду они наткнулись на мужика, чистившего дорожку. И уже не думая о том, что мужик видит ее заплаканное, а его взволнованное лицо, не думая о том, что они имеют вид людей, убегающих от какого-то несчастья, они быстрыми шагами шли вперед,
чувствуя, что им надо высказаться и разубедить
друг друга, побыть одним вместе и избавиться этим от того мучения, которое оба испытывали.
Степан Аркадьич и княгиня были возмущены поступком Левина. И он сам
чувствовал себя не только ridicule [смешным] в высшей степени, но и виноватым кругом и опозоренным; но, вспоминая то, что он и жена его перестрадали, он, спрашивая себя, как бы он поступил в
другой раз, отвечал себе, что точно так же.
Долли
чувствовала себя смущенною и искала предмета разговора. Хотя она и считала, что с его гордостью ему должны быть неприятны похвалы его дома и сада, она, не находя
другого предмета разговора, всё-таки сказала ему, что ей очень понравился его дом.
Пробыв день, и она и хозяева ясно
чувствовали, что они не подходят
друг к
другу и что лучше им не сходиться.
В Соборе Левин, вместе с
другими поднимая руку и повторяя слова протопопа, клялся самыми страшными клятвами исполнять всё то, на что надеялся губернатор. Церковная служба всегда имела влияние на Левина, и когда он произносил слова: «целую крест» и оглянулся на толпу этих молодых и старых людей, повторявших то же самое, он
почувствовал себя тронутым.
Левин во всё время исполнения испытывал чувство глухого, смотрящего на танцующих. Он был в совершенном недоумении, когда кончилась пиеса, и
чувствовал большую усталость от напряженного и ничем не вознагражденного внимания. Со всех сторон послышались громкие рукоплескания. Все встали, заходили, заговорили. Желая разъяснить по впечатлению
других свое недоумение, Левин пошел ходить, отыскивая знатоков, и рад был, увидав одного из известных знатоков в разговоре со знакомым ему Песцовым.
Одно — вне ее присутствия, с доктором, курившим одну толстую папироску за
другою и тушившим их о край полной пепельницы, с Долли и с князем, где шла речь об обеде, о политике, о болезни Марьи Петровны и где Левин вдруг на минуту совершенно забывал, что происходило, и
чувствовал себя точно проснувшимся, и
другое настроение — в ее присутствии, у ее изголовья, где сердце хотело разорваться и всё не разрывалось от сострадания, и он не переставая молился Богу.
Жена?.. Нынче только он говорил с князем Чеченским. У князя Чеченского была жена и семья — взрослые пажи дети, и была
другая, незаконная семья, от которой тоже были дети. Хотя первая семья тоже была хороша, князь Чеченский
чувствовал себя счастливее во второй семье. И он возил своего старшего сына во вторую семью и рассказывал Степану Аркадьичу, что он находит это полезным и развивающим для сына. Что бы на это сказали в Москве?
На
другой день после своего разговора с Карениным Степан Аркадьич, заехав к ней,
чувствовал себя столь молодым, что в этом шуточном ухаживаньи и вранье зашел нечаянно так далеко, что уже не знал, как выбраться назад, так как, к несчастью, она не только не нравилась, но противна была ему.
Француз спал или притворялся, что спит, прислонив голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею на колене, делал слабые движения, как будто ловя что-то. Алексей Александрович встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, подошел и положил свою руку в руку Француза. Степан Аркадьич встал тоже и, широко отворяя глава, желая разбудить себя, если он спит, смотрел то на того, то на
другого. Всё это было наяву. Степан Аркадьич
чувствовал, что у него в голове становится всё более и более нехорошо.
Чувствуя, что примирение было полное, Анна с утра оживленно принялась за приготовление к отъезду. Хотя и не было решено, едут ли они в понедельник или во вторник, так как оба вчера уступали один
другому, Анна деятельно приготавливалась к отъезду,
чувствуя себя теперь совершенно равнодушной к тому, что они уедут днем раньше или позже. Она стояла в своей комнате над открытым сундуком, отбирая вещи, когда он, уже одетый, раньше обыкновенного вошел к ней.
— Разве можно
другому рассказывать то, что
чувствуешь?
Другое было то, что, прочтя много книг, он убедился, что люди, разделявшие с ним одинаковые воззрения, ничего
другого не подразумевали под ними и что они, ничего не объясняя, только отрицали те вопросы, без ответа на которые он
чувствовал, что не мог жить, а старались разрешить совершенно
другие, не могущие интересовать его вопросы, как, например, о развитии организмов, о механическом объяснении души и т. п.