Неточные совпадения
— Выпей, выпей водки непременно, а потом сельтерской воды и много лимона, — говорил Яшвин,
стоя над Петрицким, как мать, заставляющая
ребенка принимать лекарство, — а потом уж шампанского немножечко, — так, бутылочку.
Флигель лет двадцать тому назад, когда Долли была
ребенком, был поместителен и удобен, хоть и
стоял, как все флигеля, боком к выездной аллее и к югу.
— Нет,
постойте! Вы не должны погубить ее.
Постойте, я вам скажу про себя. Я вышла замуж, и муж обманывал меня; в злобе, ревности я хотела всё бросить, я хотела сама… Но я опомнилась, и кто же? Анна спасла меня. И вот я живу.
Дети растут, муж возвращается в семью и чувствует свою неправоту, делается чище, лучше, и я живу… Я простила, и вы должны простить!
Он
стоял на коленах и, положив голову на сгиб ее руки, которая жгла его огнем через кофту, рыдал, как
ребенок.
Только вверху берез, под которыми он
стоял, как рой пчел, неумолкаемо шумели мухи, и изредка доносились голоса
детей.
Но, что б они ни говорили, он знал, что теперь всё погибло. Прислонившись головой к притолоке, он
стоял в соседней комнате и слышал чей-то никогда неслыханный им визг, рев, и он знал, что это кричало то, что было прежде Кити. Уже
ребенка он давно не желал. Он теперь ненавидел этого
ребенка. Он даже не желал теперь ее жизни, он желал только прекращения этих ужасных страданий.
— Ну вот, пускай папа посмотрит, — сказала Лизавета Петровна, поднимая и поднося что-то красное, странное и колеблющееся. —
Постойте, мы прежде уберемся, — и Лизавета Петровна положила это колеблющееся и красное на кровать, стала развертывать и завертывать
ребенка, одним пальцем поднимая и переворачивая его и чем-то посыпая.
И Левину вспомнилась недавняя сцена с Долли и ее
детьми.
Дети, оставшись одни, стали жарить малину на свечах и лить молоко фонтаном в рот. Мать, застав их на деле, при Левине стала внушать им, какого труда
стоит большим то, что они разрушают, и то, что труд этот делается для них, что если они будут бить чашки, то им не из чего будет пить чай, а если будут разливать молоко, то им нечего будет есть, и они умрут с голоду.
И каждое не только не нарушало этого, но было необходимо для того, чтобы совершалось то главное, постоянно проявляющееся на земле чудо, состоящее в том, чтобы возможно было каждому вместе с миллионами разнообразнейших людей, мудрецов и юродивых,
детей и стариков — со всеми, с мужиком, с Львовым, с Кити, с нищими и царями, понимать несомненно одно и то же и слагать ту жизнь души, для которой одной
стоит жить и которую одну мы ценим.
Кити
стояла с засученными рукавами у ванны над полоскавшимся в ней
ребенком и, заслышав шаги мужа, повернув к нему лицо, улыбкой звала его к себе. Одною рукою она поддерживала под голову плавающего на спине и корячившего ножонки пухлого
ребенка, другою она, равномерно напрягая мускул, выжимала на него губку.
По целым часам он стоял перед «Снятием со креста», вглядываясь в каждую черту гениальной картины, а Роберт Блюм тихим, симпатичным голосом рассказывал ему историю этой картины и рядом с нею историю самого гениального Рубенса, его безалаберность, пьянство, его унижение и возвышение.
Ребенок стоит, пораженный величием общей картины кельнского Дома, а Роберт Блюм опять говорит ему хватающие за душу речи по поводу недоконченного собора.
Как ни уговаривал Прейн, как ни убеждал, как ни настаивал, как ни ругался — все было напрасно, и набоб с упрямством балованного
ребенка стоял на своем. Это был один из тех припадков, какие перешли к Евгению Константиновичу по наследству от его ближайших предков, отличавшихся большой эксцентричностью. Рассерженный и покрасневший Прейн несколько мгновений пристально смотрел на обрюзгшее, апатичное лицо набоба, уже погрузившегося в обычное полусонное состояние, и только сердито плюнул в сторону.
Дети стоят перед картиной, уже виденной ими в прошлом году, внимательно осматривают ее, и зоркие, памятливые глазенки тотчас же ловят то новое, что добавлено на этот раз. Делятся открытиями, спорят, смеются, кричат, а в углу стоят те, кто сделал эту красивую вещь, и — не без удовольствия прислушиваются к похвалам юных ценителей.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Родной, батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она была по прозванию Приплодиных. Нас,
детей, было с них восемнадцать человек; да, кроме меня с братцем, все, по власти Господней, примерли. Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о Святой неделе с колокольни свалились; а достальные сами не
стояли, батюшка.
В столовой уже
стояли два мальчика, сыновья Манилова, которые были в тех летах, когда сажают уже
детей за стол, но еще на высоких стульях. При них
стоял учитель, поклонившийся вежливо и с улыбкою. Хозяйка села за свою суповую чашку; гость был посажен между хозяином и хозяйкою, слуга завязал
детям на шею салфетки.
Дворовые мужчины, в сюртуках, кафтанах, рубашках, без шапок, женщины, в затрапезах, полосатых платках, с
детьми на руках, и босоногие ребятишки
стояли около крыльца, посматривали на экипажи и разговаривали между собой.
— Теперь благослови, мать,
детей своих! — сказал Бульба. — Моли Бога, чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую, [Рыцарскую. (Прим. Н.В. Гоголя.)] чтобы
стояли всегда за веру Христову, а не то — пусть лучше пропадут, чтобы и духу их не было на свете! Подойдите,
дети, к матери: молитва материнская и на воде и на земле спасает.
А между тем верный товарищ
стоял пред ним, бранясь и рассыпая без счету жестокие укорительные слова и упреки. Наконец схватил он его за ноги и руки, спеленал, как
ребенка, поправил все перевязки, увернул его в воловью кожу, увязал в лубки и, прикрепивши веревками к седлу, помчался вновь с ним в дорогу.