Неточные совпадения
Как ни казенна была эта фраза, Каренина, видимо, от души поверила и порадовалась этому. Она покраснела, слегка нагнулась, подставила свое лицо
губам графини, опять выпрямилась и с
тою же улыбкой, волновавшеюся между
губами и глазами, подала руку Вронскому. Он пожал маленькую ему поданную руку и, как чему-то особенному, обрадовался
тому энергическому пожатию, с которым она крепко и смело тряхнула его руку. Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное тело.
— Знаю, как ты всё сделаешь, — отвечала Долли, — скажешь Матвею сделать
то, чего нельзя сделать, а сам уедешь, а он всё перепутает, — и привычная насмешливая улыбка морщила концы
губ Долли, когда она говорила это.
Он был еще худее, чем три года
тому назад, когда Константин Левин видел его в последний раз. На нем был короткий сюртук. И руки и широкие кости казались еще огромнее. Волосы стали реже,
те же прямые усы висели на
губы,
те же глаза странно и наивно смотрели на вошедшего.
Ласка всё подсовывала голову под его руку. Он погладил ее, и она тут же у ног его свернулась кольцом, положив голову на высунувшуюся заднюю лапу. И в знак
того, что теперь всё хорошо и благополучно, она слегка раскрыла рот, почмокала
губами и, лучше уложив около старых зуб липкие
губы, затихла в блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этим последним ее движением.
Но, несмотря на
то, что она старалась быть спокойна,
губы ее тряслись.
Англичанин поморщился
губами, желая выразить улыбку над
тем, что поверяли его седланье.
— Ну, так до свиданья. Ты заедешь чай пить, и прекрасно! — сказала она и вышла, сияющая и веселая. Но, как только она перестала видеть его, она почувствовала
то место на руке, к которому прикоснулись его
губы, и с отвращением вздрогнула.
— Ты не сердишься, что я вызвала тебя? Мне необходимо было тебя видеть, — сказала она; и
тот серьезный и строгий склад
губ, который он видел из-под вуаля, сразу изменил его душевное настроение.
Ничего, казалось, не было необыкновенного в
том, что она сказала, но какое невыразимое для него словами значение было в каждом звуке, в каждом движении ее
губ, глаз, руки, когда она говорила это! Тут была и просьба о прощении, и доверие к нему, и ласка, нежная, робкая ласка, и обещание, и надежда, и любовь к нему, в которую он не мог не верить и которая душила его счастьем.
«Никакой надобности, — подумала она, — приезжать человеку проститься с
тою женщиной, которую он любит, для которой хотел погибнуть и погубить себя и которая не может жить без него. Нет никакой надобности!» Она сжала
губы и опустила блестящие глаза на его руки с напухшими жилами, которые медленно потирали одна другую.
Степан Аркадьич передал назад письмо и с
тем же недоумением продолжал смотреть на зятя, не зная, что сказать. Молчание это было им обоим так неловко, что в
губах Степана Аркадьича произошло болезненное содрогание в
то время, как он молчал, не спуская глаз с лица Каренина.
Анна готовилась к этому свиданью, думала о
том, чтò она скажет ему, но она ничего из этого не успела сказать: его страсть охватила ее. Она хотела утишить его, утишить себя, но уже было поздно. Его чувство сообщилось ей.
Губы ее дрожали так, что долго она не могла ничего говорить.
Он смотрел на ее высокую прическу с длинным белым вуалем и белыми цветами, на высоко стоявший сборчатый воротник, особенно девственно закрывавший с боков и открывавший спереди ее длинную шею и поразительно тонкую талию, и ему казалось, что она была лучше, чем когда-нибудь, — не потому, чтоб эти цветы, этот вуаль, это выписанное из Парижа платье прибавляли что-нибудь к ее красоте, но потому, что, несмотря на эту приготовленную пышность наряда, выражение ее милого лица, ее взгляда, ее
губ были всё
тем же ее особенным выражением невинной правдивости.
— Пусти, пусти, поди! — заговорила она и вошла в высокую дверь. Направо от двери стояла кровать, и на кровати сидел, поднявшись, мальчик в одной расстегнутой рубашечке и, перегнувшись тельцем, потягиваясь, доканчивал зевок. В
ту минуту, как
губы его сходились вместе, они сложились в блаженно-сонную улыбку, и с этою улыбкой он опять медленно и сладко повалился назад.
Во время разлуки с ним и при
том приливе любви, который она испытывала всё это последнее время, она воображала его четырехлетним мальчиком, каким она больше всего любила его. Теперь он был даже не таким, как она оставила его; он еще дальше стал от четырехлетнего, еще вырос и похудел. Что это! Как худо его лицо, как коротки его волосы! Как длинны руки! Как изменился он с
тех пор, как она оставила его! Но это был он, с его формой головы, его
губами, его мягкою шейкой и широкими плечиками.
Упав на колени пред постелью, он держал пред
губами руку жены и целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи. А между
тем там, в ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же, с
тем же правом, с
тою же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных.
— Обещание дано было прежде. И я полагал, что вопрос о сыне решал дело. Кроме
того, я надеялся, что у Анны Аркадьевны достанет великодушия… — с трудом, трясущимися
губами, выговорил побледневший Алексей Александрович.
Неточные совпадения
Григорий шел, поглядывал // На бурлака довольного, // А с
губ слова срывалися //
То шепотом,
то громкие.
Угрюм-Бурчеев мерным шагом ходил среди всеобщего опустошения, и на
губах его играла
та же самая улыбка, которая озарила лицо его в
ту минуту, когда он, в порыве начальстволюбия, отрубил себе указательный палец правой руки.
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на
то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные
губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.
При среднем росте, она была полна, бела и румяна; имела большие серые глаза навыкате, не
то бесстыжие, не
то застенчивые, пухлые вишневые
губы, густые, хорошо очерченные брови, темно-русую косу до пят и ходила по улице «серой утицей».
Эта комедия начинала мне надоедать, и я готов был прервать молчание самым прозаическим образом,
то есть предложить ей стакан чая, как вдруг она вскочила, обвила руками мою шею, и влажный, огненный поцелуй прозвучал на
губах моих.