Неточные совпадения
— Что ты! Вздор какой! Это ее манера…. Ну давай же, братец, суп!… Это ее манера, grande dame, [важной дамы,] — сказал Степан Аркадьич. — Я тоже приеду, но мне на спевку к
графине Бониной надо. Ну как же ты не дик? Чем же объяснить то, что ты вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня спрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать.
А я знаю только одно: ты делаешь всегда то, что никто не делает.
Разговор не умолкал ни на минуту, так что старой княгине, всегда имевшей про запас, на случай неимения темы, два тяжелые орудия: классическое и реальное образование и общую воинскую повинность, не пришлось выдвигать их,
а графине Нордстон не пришлось подразнить Левина.
—
А я думаю, что вы будете отличный медиум, — сказала
графиня Нордстон, — в вас есть что-то восторженное.
— Не правда ли, очень мила? — сказала
графиня про Каренину. — Ее муж со мною посадил, и я очень рада была. Всю дорогу мы с ней проговорили. Ну,
а ты, говорят… vous filez le parfait amour. Tant mieux, mon cher, tant mieux. [у тебя всё еще тянется идеальная любовь. Тем лучше, мой милый, тем лучше.]
— Ну вот,
графиня, вы встретили сына,
а я брата, — весело сказала она. — И все истории мои истощились; дальше нечего было бы рассказывать.
— Ну, нет, — сказала
графиня, взяв ее за руку, — я бы с вами объехала вокруг света и не соскучилась бы. Вы одна из тех милых женщин, с которыми и поговорить и помолчать приятно.
А о сыне вашем, пожалуйста, не думайте; нельзя же никогда не разлучаться.
Когда он возвратился через несколько минут, Степан Аркадьич уже разговаривал с
графиней о новой певице,
а графиня нетерпеливо оглядывалась на дверь, ожидая сына.
— Ну, и Бог с тобой, — сказала она у двери кабинета, где уже были приготовлены ему абажур на свече и
графин воды у кресла. —
А я напишу в Москву.
— Так было у
графини Поль, сударь. Ребенка лечили,
а оказалось, что просто ребенок голоден: кормилица была без молока, сударь.
— Как жаль, что она так подурнела, — говорила
графиня Нордстон Львовой. —
А всё-таки он не сто̀ит ее пальца. Не правда ли?
Он прежде относился холодно и даже враждебно к этому новому учению и с
графиней Лидией Ивановной, увлекавшеюся им, никогда не спорил,
а старательно обходил молчанием ее вызовы.
— Как бы
графине Марье Борисовне — военное министерство,
а начальником бы штаба княгиню Ватковскую, — говорил, обращаясь к высокой красавице фрейлине, спрашивавшей у него о перемещении, седой старичок в расшитом золотом мундире.
— Да объясните мне, пожалуйста, — сказал Степан Аркадьич, — что это такое значит? Вчера я был у него по делу сестры и просил решительного ответа. Он не дал мне ответа и сказал, что подумает,
а нынче утром я вместо ответа получил приглашение на нынешний вечер к
графине Лидии Ивановне.
Чтобы спастись, нужно только верить, и монахи не знают, как это надо делать,
а знает
графиня Лидия Ивановна…
Степан Аркадьич испуганно очнулся, чувствуя себя виноватым и уличенным. Но тотчас же он утешился, увидав, что слова: «он спит» относились не к нему,
а к Landau. Француз заснул так же, как Степан Аркадьич. Но сон Степана Аркадьича, как он думал, обидел бы их (впрочем, он и этого не думал, так уж всё ему казалось странным),
а сон Landau обрадовал их чрезвычайно, особенно
графиню Лидию Ивановну.
— Да… нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, он почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница Шведской королевы,
а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с
графиней Вронской, представилась Анне.
Неточные совпадения
Чичиков налил стакан из первого
графина — точно липец, который он некогда пивал в Польше: игра как у шампанского,
а газ так и шибнул приятным кручком изо рта в нос.
На это Чичиков <подумал>: «Ну, вряд ли выберется такое время. Вот я выучился грамоте,
а „
Графиня Лавальер“ до сих пор еще не прочитана».
— Теперь давайте, двигайте дело
графини этой. Завтра напишем апелляцию… Это мы тоже выиграем. Ну, я, знаете, должен лежать,
а вы к жене пожалуйте, она вас просила. Там у нее один… эдакий… Из этих, из модных… Искусство, философия и всякое прочее. Э-хе-хе…
— Создателем действительных культурных ценностей всегда был инстинкт собственности, и Маркс вовсе не отрицал этого. Все великие умы благоговели пред собственностью, как основой культуры, — возгласил доцент Пыльников, щупая правой рукою
графин с водой и все размахивая левой, но уже не с бумажками в ней,
а с какой-то зеленой книжкой.
— Влепил заряд в морду Блинову, вот что! — сказал Безбедов и, взяв со стола
графин, поставил его на колено себе, мотая головой, говоря со свистом: — Издевался надо мной, подлец! «Брось, говорит, — ничего не смыслишь в голубях». Я — Мензбира читал!
А он, идиот, учит: