Неточные совпадения
— Входить во все подробности твоих чувств я не имею права и вообще считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь
в своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но я обязан пред тобою, пред собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом.
Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
Решение мое следующее: каковы бы ни были ваши поступки, я не считаю себя
в праве
разрывать тех уз, которыми мы связаны властью свыше.
Опять она остановилась, не находя связи
в своих мыслях. «Нет, — сказала она себе, — ничего не надо» и,
разорвав письмо, переписала его, исключив упоминание о великодушии, и запечатала.
— Хорошо, — сказала она и, как только человек вышел, трясущимися пальцами
разорвала письмо. Пачка заклеенных
в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него. Она высвободила письмо и стала читать с конца. «Я сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла она. Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла письмо всё сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие, какого она не ожидала.
Но нет, я не доставлю ему этого наслаждения, я
разорву эту его паутину лжи,
в которой он меня хочет опутать; пусть будет, что будет.
— Нет,
разорву,
разорву! — вскрикнула она, вскакивая и удерживая слезы. И она подошла к письменному столу, чтобы написать ему другое письмо. Но она
в глубине души своей уже чувствовала, что она не
в силах будет ничего
разорвать, не
в силах будет выйти из этого прежнего положения, как оно ни ложно и ни бесчестно.
Опять, как и
в первую минуту, при известии об ее
разрыве с мужем, Вронский, читая письмо, невольно отдался тому естественному впечатлению, которое вызывало
в нем отношение к оскорбленному мужу.
Как ни было это дурно, это было всё-таки лучше, чем
разрыв, при котором она становилась
в безвыходное, позорное положение, а он сам лишался всего, что любил.
В душе ее
в тот день, как она
в своем коричневом платье
в зале Арбатского дома подошла к нему молча и отдалась ему, —
в душе ее
в этот день и час совершился полный
разрыв со всею прежнею жизнью, и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей жизнь,
в действительности же продолжалась старая.
Одно успокоительное рассуждение о своем поступке пришло ей тогда
в первую минуту
разрыва, и, когда она вспомнила теперь обо всем прошедшем, она вспомнила это одно рассуждение.
То она ревновала его к тем грубым женщинам, с которыми, благодаря своим холостым связям, он так легко мог войти
в сношения; то она ревновала его к светским женщинам, с которыми он мог встретиться; то она ревновала его к воображаемой девушке, на которой он хотел,
разорвав с ней связь, жениться.
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один
в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после
разрыва, приходили ей
в голову, но она не всею душой отдавалась этим мыслям.
Неточные совпадения
Но как вдруг исчезнул бы этот гнев, если бы она увидела
в несчастии того самого, на кого гневалась, как бы вдруг бросила она ему свой кошелек не размышляя, умно ли это или глупо, и
разорвала на себе платье для перевязки, если б он был ранен!
Вместо вопросов: «Почем, батюшка, продали меру овса? как воспользовались вчерашней порошей?» — говорили: «А что пишут
в газетах, не выпустили ли опять Наполеона из острова?» Купцы этого сильно опасались, ибо совершенно верили предсказанию одного пророка, уже три года сидевшего
в остроге; пророк пришел неизвестно откуда
в лаптях и нагольном тулупе, страшно отзывавшемся тухлой рыбой, и возвестил, что Наполеон есть антихрист и держится на каменной цепи, за шестью стенами и семью морями, но после
разорвет цепь и овладеет всем миром.
И, не
в силах будучи удерживать порыва вновь подступившей к сердцу грусти, он громко зарыдал голосом, проникнувшим толщу стен острога и глухо отозвавшимся
в отдаленье, сорвал с себя атласный галстук и, схвативши рукою около воротника,
разорвал на себе фрак наваринского пламени с дымом.
Кошевой испугался; он ничуть не хотел подымать всего Запорожья:
разорвать мир ему казалось
в этом случае делом неправым.
Так школьник, неосторожно задравши своего товарища и получивши за то от него удар линейкою по лбу, вспыхивает, как огонь, бешеный выскакивает из лавки и гонится за испуганным товарищем своим, готовый
разорвать его на части; и вдруг наталкивается на входящего
в класс учителя: вмиг притихает бешеный порыв и упадает бессильная ярость. Подобно ему,
в один миг пропал, как бы не бывал вовсе, гнев Андрия. И видел он перед собою одного только страшного отца.