Неточные совпадения
Жена узнала, что муж был
в связи с бывшею
в их
доме Француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним
в одном
доме.
Кроме того, она чувствовала, что если здесь,
в своем
доме, она едва успевала ухаживать за своими пятью детьми, то им будет еще хуже там, куда она поедет со всеми ими.
Если мы и останемся
в одном
доме — мы чужие.
Домà Левиных и Щербацких были старые дворянские московские
домà и всегда были между собою
в близких и дружеских отношениях.
Подъехав к
дому, Облонский высадил сестру, вздохнул, пожал ее руку и отправился
в присутствие.
Правда, сколько она могла запомнить свое впечатление
в Петербурге у Карениных, ей не нравился самый
дом их; что-то было фальшивое во всем складе их семейного быта.
Весь день этот Анна провела
дома, то есть у Облонских, и не принимала никого, так как уж некоторые из ее знакомых, успев узнать о ее прибытии, приезжали
в этот же день. Анна всё утро провела с Долли и с детьми. Она только послала записочку к брату, чтоб он непременно обедал
дома. «Приезжай, Бог милостив», писала она.
Облонский обедал
дома; разговор был общий, и жена говорила с ним, называя его «ты», чего прежде не было.
В отношениях мужа с женой оставалась та же отчужденность, но уже не было речи о разлуке, и Степан Аркадьич видел возможность объяснения и примирения.
Бархатка эта была прелесть, и
дома, глядя
в зеркало на свою шею, Кити чувствовала, что эта бархатка говорила.
С бодрым чувством надежды на новую, лучшую жизнь, он
в девятом часу ночи подъехал к своему
дому.
Из окон комнаты Агафьи Михайловны, старой нянюшки, исполнявшей
в его
доме роль экономки, падал свет на снег площадки пред
домом. Она не спала еще. Кузьма, разбуженный ею, сонный и босиком выбежал на крыльцо. Лягавая сука Ласка, чуть не сбив с ног Кузьму, выскочила тоже и визжала, терлась об его колени, поднималась и хотела и не смела положить передние лапы ему на грудь.
— Соскучился, Агафья Михайловна.
В гостях хорошо, а
дома лучше, — отвечал он ей и прошел
в кабинет.
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь
дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но
дом этот был целый мир для Левина. Это был мир,
в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
Степан Аркадьич не обедал
дома, но обещал приехать проводить сестру
в семь часов.
Узнав все новости, Вронский с помощию лакея оделся
в мундир и поехал являться. Явившись, он намерен был съездить к брату, к Бетси и сделать несколько визитов с тем, чтоб начать ездить
в тот свет, где бы он мог встречать Каренину. Как и всегда
в Петербурге, он выехал из
дома с тем, чтобы не возвращаться до поздней ночи.
Он понимал, что с стариком говорить нечего и что глава
в этом
доме — мать.
— Может быть. Едут на обед к товарищу,
в самом веселом расположении духа. И видят, хорошенькая женщина обгоняет их на извозчике, оглядывается и, им по крайней мере кажется, кивает им и смеется. Они, разумеется, зa ней. Скачут во весь дух. К удивлению их, красавица останавливается у подъезда того самого
дома, куда они едут. Красавица взбегает на верхний этаж. Они видят только румяные губки из-под короткого вуаля и прекрасные маленькие ножки.
И за обедом расспрашивают, кто живет наверху
в этом
доме.
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти
в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай
в большой гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному
дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Подъезжая домой
в самом веселом расположении духа, Левин услыхал колокольчик со стороны главного подъезда к
дому.
Левин провел своего гостя
в комнату для приезжих, куда и были внесены вещи Степана Аркадьича: мешок, ружье
в чехле, сумка для сигар, и, оставив его умываться и переодеваться, сам пока прошел
в контору сказать о пахоте и клевере. Агафья Михайловна, всегда очень озабоченная честью
дома, встретила его
в передней вопросами насчет обеда.
— Ну, как я рад, что добрался до тебя! Теперь я пойму,
в чем состоят те таинства, которые ты тут совершаешь. Но нет, право, я завидую тебе. Какой
дом, как славно всё! Светло, весело, — говорил Степан Аркадьич, забывая, что не всегда бывает весна и ясные дни, как нынче. — И твоя нянюшка какая прелесть! Желательнее было бы хорошенькую горничную
в фартучке; но с твоим монашеством и строгим стилем — это очень хорошо.
Левин нахмурился. Оскорбление отказа, через которое он прошел, как будто свежею, только что полученною раной зажгло его
в сердце. Он был
дома, а
дома стены помогают.
Яшвин с фуражкой догнал его, проводил его до
дома, и через полчаса Вронский пришел
в себя. Но воспоминание об этой скачке надолго осталось
в его душе самым тяжелым и мучительным воспоминанием
в его жизни.
И, откинувшись
в угол кареты, она зарыдала, закрываясь руками. Алексей Александрович не пошевелился и не изменил прямого направления взгляда. Но всё лицо его вдруг приняло торжественную неподвижность мертвого, и выражение это не изменилось во всё время езды до дачи. Подъезжая к
дому, он повернул к ней голову всё с тем же выражением.
Когда она родила, уже разведясь с мужем, первого ребенка, ребенок этот тотчас же умер, и родные г-жи Шталь, зная ее чувствительность и боясь, чтоб это известие не убило ее, подменили ей ребенка, взяв родившуюся
в ту же ночь и
в том же
доме в Петербурге дочь придворного повара.
Когда она кончила, все опять благодарили ее и пошли пить чай. Кити с Варенькой вышли
в садик, бывший подле
дома.
Жизнь эта открывалась религией, но религией, не имеющею ничего общего с тою, которую с детства знала Кити и которая выражалась
в обедне и всенощной во Вдовьем
Доме, где можно было встретить знакомых, и
в изучении с батюшкой наизусть славянских текстов; это была религия возвышенная, таинственная, связанная с рядом прекрасных мыслей и чувств,
в которую не только можно было верить, потому что так велено, но которую можно было любить.
— Да что же интересного? Все они довольны, как медные гроши; всех победили. Ну, а мне-то чем же довольным быть? Я никого не победил, а только сапоги снимай сам, да еще за дверь их сам выставляй. Утром вставай, сейчас же одевайся, иди
в салон чай скверный пить. То ли дело
дома! Проснешься не торопясь, посердишься на что-нибудь, поворчишь, опомнишься хорошенько, всё обдумаешь, не торопишься.
Машкин Верх скосили, доделали последние ряды, надели кафтаны и весело пошли к
дому. Левин сел на лошадь и, с сожалением простившись с мужиками, поехал домой. С горы он оглянулся; их не видно было
в поднимавшемся из низу тумане; были слышны только веселые грубые голоса, хохот и звук сталкивающихся кос.
В то время как Степан Аркадьич приехал
в Петербург для исполнения самой естественной, известной всем служащим, хотя и непонятной для неслужащих, нужнейшей обязанности, без которой нет возможности служить, — напомнить о себе
в министерстве, — и при исполнении этой обязанности, взяв почти все деньги из
дому, весело и приятно проводил время и на скачках и на дачах, Долли с детьми переехала
в деревню, чтоб уменьшить сколько возможно расходы.
В Ергушове большой старый
дом был давно сломан, и еще князем был отделан и увеличен флигель.
Вернувшись
в Москву, он с гордостью объявил жене, что всё приготовлено, что
дом будет игрушечка и что он ей очень советует ехать.
Всё шло хорошо и
дома; но за завтраком Гриша стал свистать и, что было хуже всего, не послушался Англичанки, и был оставлен без сладкого пирога. Дарья Александровна не допустила бы
в такой день до наказания, если б она была тут; но надо было поддержать распоряжение Англичанки, и она подтвердила ее решение, что Грише не будет сладкого пирога. Это испортило немного общую радость.
Ей приходило
в голову, что сейчас приедет управляющий выгонять ее из
дома, что позор ее будет объявлен всему миру.
«После того, что произошло, я не могу более оставаться
в вашем
доме. Я уезжаю и беру с собою сына. Я не знаю законов и потому не знаю, с кем из родителей должен быть сын; но я беру его с собой, потому что без него я не могу жить. Будьте великодушны, оставьте мне его».
Положение нерешительности, неясности было все то же, как и
дома; еще хуже, потому что нельзя было ничего предпринять, нельзя было увидать Вронского, а надо было оставаться здесь,
в чуждом и столь противоположном ее настроению обществе; но она была
в туалете, который, она знала, шел к ней; она была не одна, вокруг была эта привычная торжественная обстановка праздности, и ей было легче, чем
дома; она не должна была придумывать, что ей делать.
Но вспомнив, что ожидает ее одну
дома, если она не примет никакого решения, вспомнив этот страшный для нее и
в воспоминании жест, когда она взялась обеими руками за волосы, она простилась и уехала.
И они проводят какую-нибудь мысль, направление,
в которое сами не верят, которое делает зло; и всё это направление есть только средство иметь казенный
дом и столько-то жалованья.
Всё, что он видел
в окно кареты, всё
в этом холодном чистом воздухе, на этом бледном свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши
домов, блестящие
в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от
домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
Он остановил кучера, не доезжая до аллеи, и, отворив дверцу, на ходу выскочил из кареты и пошел
в аллею, ведшую к
дому.
Очень может быть, что благовидное лицо бабы
в калошках много содействовало тому впечатлению благоустройства, которое произвел на Левина этот крестьянский
дом, но впечатление это было так сильно, что Левин никак не мог отделаться от него. И всю дорогу от старика до Свияжского нет-нет и опять вспоминал об этом хозяйстве, как будто что-то
в этом впечатлении требовало его особенного внимания.
— Расчет один, что
дома живу, не покупное, не нанятое. Да еще всё надеешься, что образумится народ. А то, верите ли, — это пьянство, распутство! Все переделились, ни лошаденки, ни коровенки. С голоду дохнет, а возьмите его
в работники наймите, — он вам норовит напортить, да еще к мировому судье.
В таких мыслях Левин уже
в темноте подъехал к
дому.
Принц желал ничего не упустить такого, про что
дома у него спросят, видел ли он это
в России; да и сам желал воспользоваться, сколько возможно, русскими удовольствиями.
Неприятно мне входить
в этот
дом.
― Только не он. Разве я не знаю его, эту ложь, которою он весь пропитан?.. Разве можно, чувствуя что-нибудь, жить, как он живет со мной? Он ничего не понимает, не чувствует. Разве может человек, который что-нибудь чувствует, жить с своею преступною женой
в одном
доме? Разве можно говорить с ней? Говорить ей ты?
― Я пришел вам сказать, что я завтра уезжаю
в Москву и не вернусь более
в этот
дом, и вы будете иметь известие о моем решении чрез адвоката, которому я поручу дело развода. Сын же мой переедет к сестре, ― сказал Алексей Александрович, с усилием вспоминая то, что он хотел сказать о сыне.
С тех пор, как Алексей Александрович выехал из
дома с намерением не возвращаться
в семью, и с тех пор, как он был у адвоката и сказал хоть одному человеку о своем намерении, с тех пор особенно, как он перевел это дело жизни
в дело бумажное, он всё больше и больше привыкал к своему намерению и видел теперь ясно возможность его исполнения.
— Ну вот видишь ли, что ты врешь, и он
дома! — ответил голос Степана Аркадьича лакею, не пускавшему его, и, на ходу снимая пальто, Облонский вошел
в комнату. — Ну, я очень рад, что застал тебя! Так я надеюсь… — весело начал Степан Аркадьич.