Неточные совпадения
И,
вспомнив о том, что он забыл поклониться товарищам Облонского, только когда он был уже в дверях, Левин вышел из кабинета.
Левин вздохнул. Он
вспомнил о брате Николае, и ему стало совестно и больно, и он нахмурился; но Облонский заговорил
о таком предмете, который тотчас же отвлек его.
— Я тебе говорю, чтò я думаю, — сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но я тебе больше скажу: моя жена — удивительнейшая женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул,
вспомнив о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту, продолжал: — У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, — она знает, чтò будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она — на твоей стороне.
— Извини меня, но я не понимаю ничего, — сказал Левин, мрачно насупливаясь. И тотчас же он
вспомнил о брате Николае и
о том, как он гадок, что мог забыть
о нем.
В эту минуту Левин
вспомнил о своих грехах и
о внутренней борьбе, которую он пережил. И он неожиданно прибавил...
И ей легко было
вспомнить о Левине.
Слова кондуктора разбудили его и заставили
вспомнить о матери и предстоящем свидании с ней. Он в душе своей не уважал матери и, не отдавая себе в том отчета, не любил ее, хотя по понятиям того круга, в котором жил, по воспитанию своему, не мог себе представить других к матери отношений, как в высшей степени покорных и почтительных, и тем более внешне покорных и почтительных, чем менее в душе он уважал и любил ее.
И он
вспомнил о брате Николае и с радостью остановился на этом воспоминании.
Он был совсем не такой, каким воображал его Константин. Самое тяжелое и дурное в его характере, то, что делало столь трудным общение с ним, было позабыто Константином Левиным, когда он думал
о нем; и теперь, когда увидел его лицо, в особенности это судорожное поворачиванье головы, он
вспомнил всё это.
Он слушал разговор Агафьи Михайловны
о том, как Прохор Бога забыл, и на те деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет без просыпу и жену избил до смерти; он слушал и читал книгу и
вспоминал весь ход своих мыслей, возбужденных чтением.
А вместе с тем на этом самом месте воспоминаний чувство стыда усиливалось, как будто какой-то внутренний голос именно тут, когда она
вспомнила о Вронском, говорил ей: «тепло, очень тепло, горячо».
Вронский покатился со смеху. И долго потом, говоря уже
о другом, закатывался он своим здоровым смехом, выставляя свои крепкие сплошные зубы, когда
вспоминал о каске.
Обдумав всё, полковой командир решил оставить дело без последствий, но потом ради удовольствия стал расспрашивать Вронского
о подробностях его свиданья и долго не мог удержаться от смеха, слушая рассказ Вронского
о том, как затихавший титулярный советник вдруг опять разгорался,
вспоминая подробности дела, и как Вронский, лавируя при последнем полуслове примирения, ретировался, толкая вперед себя Петрицкого.
И отвечал: ничего, и
вспоминал о том, что ревность есть чувство, унижающее жену, но опять в гостиной убеждался, что случилось что-то.
С каждою неделей он всё реже
вспоминал о Кити.
— Может быть, оттого, что я радуюсь тому, что у меня есть, и не тужу
о том, чего нету, — сказал Левин,
вспомнив о Кити.
— Вот отлично! Общий! — вскрикнул Левин и побежал с Лаской в чащу отыскивать вальдшнепа. «Ах да,
о чем это неприятно было? —
вспоминал он. — Да, больна Кити… Что ж делать, очень жаль», думал он.
Но,
вспомнив о наморднике, она встряхнула им и опять начала переставлять одну за другою свои точеные ножки.
Она
вспоминала наивную радость, выражавшуюся на круглом добродушном лице Анны Павловны при их встречах;
вспоминала их тайные переговоры
о больном, заговоры
о том, чтоб отвлечь его от работы, которая была ему запрещена, и увести его гулять; привязанность меньшего мальчика, называвшего ее «моя Кити», не хотевшего без нее ложиться спать.
Но только что он
вспоминал о том, что он делает, и начинал стараться сделать лучше, тотчас же он испытывал всю тяжесть труда, и ряд выходил дурен.
— Что?
о вчерашнем разговоре? — сказал Левин, блаженно щурясь и отдуваясь после оконченного обеда и решительно не в силах
вспомнить, какой это был вчерашний разговор.
Почитав еще книгу
о евгюбических надписях и возобновив интерес к ним, Алексей Александрович в 11 часов пошел спать, и когда он, лежа в постели,
вспомнил о событии с женой, оно ему представилось уже совсем не в таком мрачном виде.
— Сережа? Что Сережа? — оживляясь вдруг, спросила Анна,
вспомнив в первый paз зa всё утро
о существовании своего сына.
На другое утро, во вторник, Алексей Александрович, проснувшись, с удовольствием
вспомнил вчерашнюю победу и не мог не улыбнуться, хотя и желал казаться равнодушным, когда правитель канцелярии, желая польстить ему, сообщил
о слухах, дошедших до него,
о происшедшем в комиссии.
Он чувствовал, что, не ответив на письмо Дарьи Александровны, своею невежливостью,
о которой он без краски стыда не мог
вспомнить, он сжег свои корабли и никогда уж не поедет к ним.
Упоминание Агафьи Михайловны
о том самом,
о чем он только что думал, огорчило и оскорбило его. Левин нахмурился и, не отвечая ей, сел опять за свою работу, повторив себе всё то, что он думал
о значении этой работы. Изредка только он прислушивался в тишине к звуку спиц Агафьи Михайловны и,
вспоминая то,
о чем он не хотел
вспоминать, опять морщился.
― Я пришел вам сказать, что я завтра уезжаю в Москву и не вернусь более в этот дом, и вы будете иметь известие
о моем решении чрез адвоката, которому я поручу дело развода. Сын же мой переедет к сестре, ― сказал Алексей Александрович, с усилием
вспоминая то, что он хотел сказать
о сыне.
— Да, но что же делать девушке, у которой нет семьи? — вступился Степан Аркадьич,
вспоминая о Чибисовой, которую он всё время имел в виду, сочувствуя Песцову и поддерживая его.
Сколько раз она думала об этом,
вспоминая о своей заграничной приятельнице Вареньке,
о ее тяжелой зависимости, сколько раз думала про себя, что с ней самой будет, если она не выйдет замуж, и сколько раз спорила об этом с сестрою!
Он потрогал кисть подушки и попытался
вспомнить о Варе,
о том, когда он видел ее последний раз.
Оставшись один и
вспоминая разговоры этих холостяков, Левин еще раз спросил себя: есть ли у него в душе это чувство сожаления
о своей свободе,
о котором они говорили? Он улыбнулся при этом вопросе. «Свобода? Зачем свобода? Счастие только в том, чтобы любить и желать, думать ее желаниями, ее мыслями, то есть никакой свободы, — вот это счастье!»
— Красивее. Я тоже венчалась вечером, — отвечала Корсунская и вздохнула,
вспомнив о том, как мила она была в этот день, как смешно был влюблен ее муж и как теперь всё другое.
Она
вспоминала не одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей; она
вспомнила о них в то единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли под венцом с любовью, надеждой и страхом в сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее.
В числе этих всех невест, которые приходили ей на память, она
вспомнила и свою милую Анну, подробности
о предполагаемом разводе которой она недавно слышала.
Как ни часто и много слышали оба
о примете, что кто первый ступит на ковер, тот будет главой в семье, ни Левин, ни Кити не могли об этом
вспомнить, когда они сделали эти несколько шагов.
Одно успокоительное рассуждение
о своем поступке пришло ей тогда в первую минуту разрыва, и, когда она
вспомнила теперь обо всем прошедшем, она
вспомнила это одно рассуждение.
Девочка, его ребенок, была так мила и так привязала к себе Анну с тех пор, как у ней осталась одна эта девочка, что Анна редко
вспоминала о сыне.
Когда один был в хорошем, а другой в дурном, то мир не нарушался, но когда оба случались в дурном расположении, то столкновения происходили из таких непонятных по ничтожности причин, что они потом никак не могли
вспомнить,
о чем они ссорились.
— Нет, я узнала бы. Как хорошо вы сделали, что дали нам знать! Не было дня, чтобы Костя не
вспоминал о вас и не беспокоился.
Не поминая даже
о том, чему он верил полчаса назад, как будто совестно и
вспоминать об этом, он потребовал, чтоб ему дали иоду для вдыхания в стклянке, покрытой бумажкой с проткнутыми дырочками. Левин подал ему банку, и тот же взгляд страстной надежды, с которою он соборовался, устремился теперь на брата, требуя от него подтверждения слов доктора
о том, что вдыхания иода производят чудеса.
«Женатый заботится
о мирском, как угодить жене, неженатый заботится
о Господнем, как угодить Господу», говорит апостол Павел, и Алексей Александрович, во всех делах руководившийся теперь Писанием, часто
вспоминал этот текст. Ему казалось, что, с тех пор как он остался без жены, он этими самыми проектами более служил Господу, чем прежде.
О матери Сережа не думал весь вечер, но, уложившись в постель, он вдруг
вспомнил о ней и помолился своими словами
о том, чтобы мать его завтра, к его рожденью, перестала скрываться и пришла к нему.
Она ни разу не
вспоминала о нем всё это утро.
— Я сделаю, — сказала Долли и, встав, осторожно стала водить ложкой по пенящемуся сахару, изредка, чтоб отлепить от ложки приставшее к ней, постукивая ею по тарелке, покрытой уже разноцветными, желто-розовыми, с подтекающим кровяным сиропом, пенками. «Как они будут это лизать с чаем!» думала она
о своих детях,
вспоминая, как она сама, бывши ребенком, удивлялась, что большие не едят самого лучшего — пенок.
Анна смотрела на худое, измученное, с засыпавшеюся в морщинки пылью, лицо Долли и хотела сказать то, что она думала, именно, что Долли похудела; но,
вспомнив, что она сама похорошела и что взгляд Долли сказал ей это, она вздохнула и заговорила
о себе.
Разговор между обедавшими, за исключением погруженных в мрачное молчание доктора, архитектора и управляющего, не умолкал, где скользя, где цепляясь и задевая кого-нибудь за живое. Один раз Дарья Александровна была задета за живое и так разгорячилась, что даже покраснела, и потом уже
вспомнила, не сказано ли ею чего-нибудь лишнего и неприятного. Свияжский заговорил
о Левине, рассказывая его странные суждения
о том, что машины только вредны в русском хозяйстве.
Заметив это и то, что княжна Варвара тотчас же, чтобы переменить разговор, поспешно заговорила
о петербургских знакомых, и
вспомнив то, что некстати говорил Вронский в саду
о своей деятельности, Долли поняла, что с этим вопросом об общественной деятельности связывалась какая-то интимная ссора между Анной и Вронским.
«Да, да, вот женщина!» думал Левин, забывшись и упорно глядя на ее красивое, подвижное лицо, которое теперь вдруг совершенно переменилось. Левин не слыхал,
о чем она говорила, перегнувшись к брату, но он был поражен переменой ее выражения. Прежде столь прекрасное в своем спокойствии, ее лицо вдруг выразило странное любопытство, гнев и гордость. Но это продолжалось только одну минуту. Она сощурилась, как бы
вспоминая что-то.
Не переставая думать об Анне,
о всех тех самых простых разговорах, которые были с нею, и
вспоминая при этом все подробности выражения ее лица, всё более и более входя в ее положение и чувствуя к ней жалость, Левин приехал домой.
Иногда, когда опять и опять она призывала его, он обвинял ее. Но, увидав ее покорное, улыбающееся лицо и услыхав слова: «Я измучала тебя», он обвинял Бога, но,
вспомнив о и Боге, он тотчас просил простить и помиловать.