Неточные совпадения
— Вы мне гадки, отвратительны! — закричала она, горячась всё более и более. — Ваши слезы —
вода! Вы никогда
не любили меня; в вас нет ни сердца, ни благородства! Вы мне мерзки, гадки, чужой, да, чужой совсем! — с болью и злобой произнесла она это ужасное для себя слово чужой.
И знаменитый доктор изложил свой план лечения
водами Соденскими, при назначении которых главная цель, очевидно, состояла в том, что они повредить
не могут.
И доктор пред княгиней, как пред исключительно умною женщиной, научно определил положение княжны и заключил наставлением о том, как пить те
воды, которые были
не нужны. На вопрос, ехать ли за границу, доктор углубился в размышления, как бы разрешая трудный вопрос. Решение наконец было изложено: ехать и
не верить шарлатанам, а во всем обращаться к нему.
Еще в феврале он получил письмо от Марьи Николаевны о том, что здоровье брата Николая становится хуже, но что он
не хочет лечиться, и вследствие этого письма Левин ездил в Москву к брату и успел уговорить его посоветоваться с доктором и ехать на
воды за границу.
Он
не думал уже о том, как этот ливень испортит гипподром, но теперь радовался тому, что, благодаря этому дождю, наверное застанет ее дома и одну, так как он знал, что Алексей Александрович, недавно вернувшийся с
вод,
не переезжал из Петербурга.
Доктор остался очень недоволен Алексеем Александровичем. Он нашел печень значительно увеличенною, питание уменьшенным и действия
вод никакого. Он предписал как можно больше движения физического и как можно меньше умственного напряжения и, главное, никаких огорчений, то есть то самое, что было для Алексея Александровича так же невозможно, как
не дышать; и уехал, оставив в Алексее Александровиче неприятное сознание того, что что-то в нем нехорошо и что исправить этого нельзя.
— О, я
не стану разлучать неразлучных, — сказал он своим обычным тоном шутки. — Мы поедем с Михайлом Васильевичем. Мне и доктора велят ходить. Я пройдусь дорогой и буду воображать, что я на
водах.
Главный же задушевный интерес ее на
водах составляли теперь наблюдения и догадки о тех, которых она
не знала.
Мадам Шталь принадлежала к высшему обществу, но она была так больна, что
не могла ходить, и только в редкие хорошие дни появлялась на
водах в колясочке.
Князь разложил подле себя свои покупки, резные сундучки, бирюльки, разрезные ножики всех сортов, которых он накупил кучу на всех
водах, и раздаривал их всем, в том числе Лисхен, служанке и хозяину, с которым он шутил на своем комическом дурном немецком языке, уверяя его, что
не воды вылечили Кити, но его отличные кушанья, в особенности суп с черносливом.
Княгиня подсмеивалась над мужем за его русские привычки, но была так оживлена и весела, как
не была во всё время жизни на
водах.
— Куда ж торопиться? Посидим. Как ты измок однако! Хоть
не ловится, но хорошо. Всякая охота тем хороша, что имеешь дело с природой. Ну, что зa прелесть эта стальная
вода! — сказал он. — Эти берега луговые, — продолжал он, — всегда напоминают мне загадку, — знаешь? Трава говорит
воде: а мы пошатаемся, пошатаемся.
И действительно, Левин никогда
не пивал такого напитка, как эта теплая
вода с плавающею зеленью и ржавым от жестяной брусницы вкусом. И тотчас после этого наступала блаженная медленная прогулка с рукой на косе, во время которой можно было отереть ливший пот, вздохнуть полною грудью и оглядеть всю тянущуюся вереницу косцов и то, что делалось вокруг, в лесу и в поле.
Кити писала с
вод, что ничто ей так
не улыбается, как провести лето с Долли в Ергушове, полном детских воспоминаний для них обеих.
Когда уже половина детей были одеты, к купальне подошли и робко остановились нарядные бабы, ходившие за сныткой и молочником. Матрена Филимоновна кликнула одну, чтобы дать ей высушить уроненную в
воду простыню и рубашку, и Дарья Александровна разговорилась с бабами. Бабы, сначала смеявшиеся в руку и
не понимавшие вопроса, скоро осмелились и разговорились, тотчас же подкупив Дарью Александровну искренним любованьем детьми, которое они выказывали.
Горница была большая, с голландскою печью и перегородкой. Под образами стоял раскрашенный узорами стол, лавка и два стула. У входа был шкафчик с посудой. Ставни были закрыты, мух было мало, и так чисто, что Левин позаботился о том, чтобы Ласка, бежавшая дорогой и купавшаяся в лужах,
не натоптала пол, и указал ей место в углу у двери. Оглядев горницу, Левин вышел на задний двор. Благовидная молодайка в калошках, качая пустыми ведрами на коромысле, сбежала впереди его зa
водой к колодцу.
Наивный мужик Иван скотник, казалось, понял вполне предложение Левина — принять с семьей участие в выгодах скотного двора — и вполне сочувствовал этому предприятию. Но когда Левин внушал ему будущие выгоды, на лице Ивана выражалась тревога и сожаление, что он
не может всего дослушать, и он поспешно находил себе какое-нибудь
не терпящее отлагательства дело: или брался за вилы докидывать сено из денника, или наливать
воду, или подчищать навоз.
— Потому что Алексей, я говорю про Алексея Александровича (какая странная, ужасная судьба, что оба Алексеи,
не правда ли?), Алексей
не отказал бы мне. Я бы забыла, он бы простил… Да что ж он
не едет? Он добр, он сам
не знает, как он добр. Ах! Боже мой, какая тоска! Дайте мне поскорей
воды! Ах, это ей, девочке моей, будет вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна, это даже лучше. Он приедет, ему больно будет видеть ее. Отдайте ее.
Что же вы ответите ему, когда невинный малютка спросит у вас: «папаша! кто сотворил всё, что прельщает меня в этом мире, — землю,
воды, солнце, цветы, травы?» Неужели вы скажете ему: «я
не знаю»?
Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно,
не качаясь, — надо еще соображаться, ни на минуту
не забывая, куда плыть, что под ногами
вода, и надо грести, и что непривычным рукам больно, что только смотреть на это легко, а что делать это, хотя и очень радостно, но очень трудно.
Ему было девять лет, он был ребенок; но душу свою он знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого
не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он
не хотел учиться, а душа его была переполнена жаждой познания. И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а
не у учителей. Та
вода, которую отец и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала в другом месте.
— Я
не моюсь холодною
водой, папа
не велел. А Василия Лукича ты
не видала? Он придет. А ты села на мое платье!
Этим движением он зацепил столик, на котором стояла сельтерская
вода и графин с коньяком, и чуть
не столкнул его. Он хотел подхватить, уронил и с досады толкнул ногой стол и позвонил.
Агафья Михайловна, которой прежде было поручено это дело, считая, что то, что делалось в доме Левиных,
не могло быть дурно, всё-таки налила
воды в клубнику и землянику, утверждая, что это невозможно иначе; она была уличена в этом, и теперь варилась малина при всех, и Агафья Михайловна должна была быть приведена к убеждению, что и без
воды варенье выйдет хорошо.
— Так вы нынче ждете Степана Аркадьича? — сказал Сергей Иванович, очевидно
не желая продолжать разговор о Вареньке. — Трудно найти двух свояков, менее похожих друг на друга, — сказал он с тонкою улыбкой. — Один подвижной, живущий только в обществе, как рыба в
воде; другой, наш Костя, живой, быстрый, чуткий на всё, но, как только в обществе, так или замрет или бьется бестолково, как рыба на земле.
Слышал тоже сзади недалеко какое-то шлепанье по
воде, в котором он
не мог дать себе отчета.
Не дупель, а бекас вырвался из-под собаки. Левин повел ружьем, но в то самое время как он целился, тот самый звук шлепанья по
воде усилился, приблизился, и к нему присоединился голос Весловского, что-то странно громко кричавшего. Левин видел, что он берет ружьем сзади бекаса, но всё-таки выстрелил.
«Нет, надо опомниться!» сказал он себе. Он поднял ружье и шляпу, подозвал к ногам Ласку и вышел из болота. Выйдя на сухое, он сел на кочку, разулся, вылил
воду из сапога, потом подошел к болоту, напился со ржавым вкусом
воды, намочил разгоревшиеся стволы и обмыл себе лицо и руки. Освежившись, он двинулся опять к тому месту, куда пересел бекас, с твердым намерением
не горячиться.
Но он повторил приказанье сердитым голосом, показывая в залитый
водою кочкарник, где ничего
не могло быть.
Теперь, когда он
не мешал ей, она знала, что делать, и,
не глядя себе под ноги и с досадой спотыкаясь по высоким кочкам и попадая в
воду, но справляясь гибкими, сильными ногами, начала круг, который всё должен был объяснить ей.
— Это наше русское равнодушие, — сказал Вронский, наливая
воду из ледяного графина в тонкий стакан на ножке, —
не чувствовать обязанностей, которые налагают на нас наши права, и потому отрицать эти обязанности.