Неточные совпадения
— Ну, нет, — сказала графиня,
взяв ее
за руку, — я бы с вами объехала вокруг света и не соскучилась бы. Вы одна из тех милых женщин, с которыми и поговорить и помолчать приятно. А о сыне вашем, пожалуйста, не думайте; нельзя же никогда не разлучаться.
Из-за густых ресниц ее блестящих глаз вдруг показались слезы. Она пересела ближе к невестке и
взяла ее руку своею энергическою маленькою рукой. Долли не отстранилась, но лицо ее не изменяло своего сухого выражения. Она сказала...
— Да я и не говорю… Одно — скажи мне правду, — проговорила,
взяв ее
за руку, Дарья Александровна, — скажи мне, Левин говорил тебе?..
— Но не будем говорить. Извини меня, пожалуйста, если я был груб с тобой, — сказал Левин. Теперь, высказав всё, он опять стал тем, каким был поутру. — Ты не сердишься на меня, Стива? Пожалуйста, не сердись, — сказал он и улыбаясь
взял его
за руку.
Вронский
взял письмо и записку брата. Это было то самое, что он ожидал, — письмо от матери с упреками
за то, что он не приезжал, и записка от брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский знал, что это всё о том же. «Что им
за делo!» подумал Вронский и, смяв письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой. В сенях избы ему встретились два офицера: один их, а другой другого полка.
Она услыхала голос возвращавшегося сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто встала. Взгляд ее зажегся знакомым ему огнем, она быстрым движением подняла свои красивые, покрытые кольцами руки,
взяла его
за голову, посмотрела на него долгим взглядом и, приблизив свое лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала его рот и оба глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но он удержал ее.
— Какое время! Другое время такое, что целый месяц
за полтинник отдашь, а то так никаких денег
за полчаса не
возьмешь. Так ли, Катенька? Что ты, какая скучная?
Оправившись, она простилась и пошла в дом, чтобы
взять шляпу. Кити пошла
за нею. Даже Варенька представлялась ей теперь другою. Она не была хуже, но она была другая, чем та, какою она прежде воображала ее себе.
Когда Левин
взял именье в управление, он, осмотрев покосы, нашел, что они стоят дороже, и назначил цену
за десятину двадцать пять рублей.
Достигнув успеха и твердого положения в жизни, он давно забыл об этом чувстве; но привычка чувства
взяла свое, и страх
за свою трусость и теперь оказался так силен, что Алексей Александрович долго и со всех сторон обдумывал и ласкал мыслью вопрос о дуэли, хотя и вперед знал, что он ни в каком случае не будет драться.
— Да, это очень дурно, — сказала Анна и,
взяв сына
за плечо не строгим, а робким взглядом, смутившим и обрадовавшим мальчика, посмотрела на него и поцеловала. — Оставьте его со мной, — сказала она удивленной гувернантке и, не выпуская руки сына, села
за приготовленный с кофеем стол.
Раз решив сам с собою, что он счастлив своею любовью, пожертвовал ей своим честолюбием,
взяв, по крайней мере, на себя эту роль, — Вронский уже не мог чувствовать ни зависти к Серпуховскому, ни досады на него
за то, что он, приехав в полк, пришел не к нему первому. Серпуховской был добрый приятель, и он был рад ему.
Увидав ее, он хотел встать, раздумал, потом лицо его вспыхнуло, чего никогда прежде не видала Анна, и он быстро встал и пошел ей навстречу, глядя не в глаза ей, а выше, на ее лоб и прическу. Он подошел к ней,
взял ее
за руку и попросил сесть.
— Я пожалуюсь? Да ни
за что в свете! Разговоры такие пойдут, что и не рад жалобе! Вот на заводе —
взяли задатки, ушли. Что ж мировой судья? Оправдал. Только и держится всё волостным судом да старшиной. Этот отпорет его по старинному. А не будь этого — бросай всё! Беги на край света!
Степан Аркадьич
взял его
за руку и подвел к Каренину.
— Я давно, всегда этого желал! — сказал он,
взяв за руку Левина и притягивая его к себе. — Я еще тогда, когда эта ветренница вздумала…
Княгиня подошла к мужу, поцеловала его и хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались на минутку и не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только дочь их. Когда князь с княгиней вышли, Левин подошел к своей невесте и
взял ее
за руку. Он теперь овладел собой и мог говорить, и ему многое нужно было сказать ей. Но он сказал совсем не то, что нужно было.
Она подошла к Алексею Александровичу и с фамильярностью близости смерти,
взяв его
за руку, повела в спальню.
Сморщенное лицо Алексея Александровича приняло страдальческое выражение; он
взял ее
за руку и хотел что-то сказать, но никак не мог выговорить; нижняя губа его дрожала, но он всё еще боролся с своим волнением и только изредка взглядывал на нее. И каждый раз, как он взглядывал, он видел глаза ее, которые смотрели на него с такою умиленною и восторженною нежностью, какой он никогда не видал в них.
Долго поправляли его и хотели уже бросить, — потому что он брал всё не тою рукой или не
за ту руку, — когда он понял наконец, что надо было правою рукой, не переменяя положения,
взять ее
за правую же руку.
Когда он наконец
взял невесту
за руку, как надо было, священник прошел несколько шагов впереди их и остановился у аналоя.
Он начал говорить, желал найти те слова, которые могли бы не то что разубедить, но только успокоить ее. Но она не слушала его и ни с чем не соглашалась. Он нагнулся к ней и
взял ее сопротивляющуюся руку. Он поцеловал ее руку, поцеловал волосы, опять поцеловал руку, — она всё молчала. Но когда он
взял ее обеими руками
за лицо и сказал: «Кити!» — вдруг она опомнилась, поплакала и примирилась.
Он был недоволен ею
за то, что она не могла
взять на себя отпустить его, когда это было нужно (и как странно ему было думать, что он, так недавно еще не смевший верить тому счастью, что она может полюбить его, теперь чувствовал себя несчастным оттого, что она слишком любит его!), и недоволен собой
за то, что не выдержал характера.
Когда Константин
взял его
за руку, Николай улыбнулся. Улыбка была слабая, чуть заметная, и, несмотря на улыбку, строгое выражение глаз не изменилось.
Она
взяла его
за руку и, не спуская глаз, смотрела на него, отыскивая в мыслях, что бы сказать, чтоб удержать его.
— И меня
возьмите с собой. Я очень люблю ходить
за грибами, — сказал он, глядя на Вареньку, — я нахожу, что это очень хорошее занятие.
— Ну, я пешком пойду. Ведь мне здорово. — Кити встала, подошла к мужу и
взяла его
за руку.
— План следующий: теперь мы едем до Гвоздева. В Гвоздеве болото дупелиное по сю сторону, а
за Гвоздевым идут чудные бекасиные болота, и дупеля бывают. Теперь жарко, и мы к вечеру (двадцать верст) приедем и
возьмем вечернее поле; переночуем, а уже завтра в большие болота.
— Я только что пришел. Ils ont été charmants. [Они были восхитительны.] Представьте себе, напоили меня, накормили. Какой хлеб, это чудо! Délicieux! [Прелестно!] И водка — я никогда вкуснее не пил! И ни
за что не хотели
взять деньги. И все говорили: «не обсудись», как-то.
Она подошла, села рядом с Долли и, с виноватым выражением вглядываясь в ее лицо,
взяла ее
за руку.
Она
взяла его обеими руками
за руку и потянула ее к своей талии, не спуская с него глаз.
— Нет, не обидятся. Уж я
за это тебе отвечаю, — сказала Кити, со смехом глядя на его лицо. Она
взяла его
за руку. — Ну, прощай… Поезжай, пожалуйста.
— Я велел Соколову продать пшеницу и
за мельницу
взять вперед. Деньги будут во всяком случае.
— А скоро? Как ты чувствуешь? — прошептал он,
взяв ее
за обе руки.
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать, дают только пять с половиной рублей, а денег больше
взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его
за то, что дело ее всё еще не было сделано.
— Да о чем мы? — сказал он, ужаснувшись пред выражением ее отчаянья и опять перегнувшись к ней и
взяв ее руку и целуя ее. —
За что? Разве я ищу развлечения вне дома? Разве я не избегаю общества женщин?
Она улыбаясь смотрела на него; но вдруг брови ее дрогнули, она подняла голову и, быстро подойдя к нему,
взяла его
за руку и вся прижалась к нему, обдавая его своим горячим дыханием.
Дядя подозвал мальчика и
взял его
за руку.
Он подошел к ней и,
взяв ее
за руку, тихо сказал...
«Откуда
взял я это? Разумом, что ли, дошел я до того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому что мне сказали то, что было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу
за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это неразумно».
— Вы извольте вправо
взять, а то пень, — сказал кучер, поправляя
за вожжу Левина.