Неточные совпадения
Если и была причина, почему он предпочитал либеральное направление консервативному, какого держались тоже многие из его круга,
то это произошло не оттого, чтоб он находил либеральное направление
более разумным, но потому, что оно подходило ближе к его образу жизни.
Он прочел и о
том, что граф Бейст, как слышно, проехал в Висбаден, и о
том, что нет
более седых волос, и о продаже легкой кареты, и предложение молодой особы; но эти сведения не доставляли ему, как прежде, тихого, иронического удовольствия.
Ему бы смешно показалось, если б ему сказали, что он не получит места с
тем жалованьем, которое ему нужно,
тем более, что он и не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел только
того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он не хуже всякого другого.
Профессор с досадой и как будто умственною болью от перерыва оглянулся на странного вопрошателя, похожего
более на бурлака, чем на философа, и перенес глаза на Сергея Ивановича, как бы спрашивая: что ж тут говорить? Но Сергей Иванович, который далеко не с
тем усилием и односторонностью говорил, как профессор, и у которого в голове оставался простор для
того, чтоб и отвечать профессору и вместе понимать
ту простую и естественную точку зрения, с которой был сделан вопрос, улыбнулся и сказал...
— Ну, в «Англию», — сказал Степан Аркадьич, выбрав «Англию» потому, что там он, в «Англии», был
более должен, чем в «Эрмитаже». Он потому считал нехорошим избегать этой гостиницы. — У тебя есть извозчик? Ну и прекрасно, а
то я отпустил карету.
— Вронский — это один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал в Твери, когда я там служил, а он приезжал на рекрутский набор. Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе с
тем — очень милый, добрый малый. Но
более, чем просто добрый малый. Как я его узнал здесь, он и образован и очень умен; это человек, который далеко пойдет.
Есть люди, которые, встречая своего счастливого в чем бы
то ни было соперника, готовы сейчас же отвернуться от всего хорошего, что есть в нем, и видеть в нем одно дурное; есть люди, которые, напротив,
более всего желают найти в этом счастливом сопернике
те качества, которыми он победил их, и ищут в нем со щемящею болью в сердце одного хорошего.
Кити встала за столиком и, проходя мимо, встретилась глазами с Левиным. Ей всею душой было жалко его,
тем более, что она жалела его в несчастии, которого сама была причиною. «Если можно меня простить,
то простите, — сказал ее взгляд, — я так счастлива».
Несмотря на
то, что он ничего не сказал ей такого, чего не мог бы сказать при всех, он чувствовал, что она всё
более и
более становилась в зависимость от него, и чем больше он это чувствовал,
тем ему было приятнее, и его чувство к ней становилось нежнее.
Он не только не любил семейной жизни, но в семье, и в особенности в муже, по
тому общему взгляду холостого мира, в котором он жил, он представлял себе нечто чуждое, враждебное, а всего
более — смешное.
Слова кондуктора разбудили его и заставили вспомнить о матери и предстоящем свидании с ней. Он в душе своей не уважал матери и, не отдавая себе в
том отчета, не любил ее, хотя по понятиям
того круга, в котором жил, по воспитанию своему, не мог себе представить других к матери отношений, как в высшей степени покорных и почтительных, и
тем более внешне покорных и почтительных, чем менее в душе он уважал и любил ее.
И опять начала рассказывать о
том, что
более всего интересовало ее, о крестинах внука, для которых она ездила в Петербург, и про особенную милость Государя к старшему сыну.
Ничего не было ни необыкновенного, ни странного в
том, что человек заехал к приятелю в половине десятого узнать подробности затеваемого обеда и не вошел; но всем это показалось странно.
Более всех странно и нехорошо это показалось Анне.
Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не был
более неправ, чем
те люди, которые презирали его. Он не был виноват в
том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
— Если хочешь знать всю мою исповедь в этом отношении, я скажу тебе, что в вашей ссоре с Сергеем Иванычем я не беру ни
той, ни другой стороны. Вы оба неправы. Ты неправ
более внешним образом, а он
более внутренно.
И в это же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще
более прекрасен теперь. Он сказал
то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала, и на лице ее он видел борьбу.
Он сидел на своем кресле,
то прямо устремив глаза вперед себя,
то оглядывая входивших и выходивших, и если и прежде он поражал и волновал незнакомых ему людей своим видом непоколебимого спокойствия,
то теперь он еще
более казался горд и самодовлеющ.
Он, как доживший, не глупый и не больной человек, не верил в медицину и в душе злился на всю эту комедию,
тем более, что едва ли не он один вполне понимал причину болезни Кити.
Но нельзя было оскорблять мать,
тем более что мать считала себя виноватою.
— Ну, не буду,
тем более, что все знают эти ужасы.
Ее взгляд, прикосновение руки прожгли его. Он поцеловал свою ладонь в
том месте, где она тронула его, и поехал домой, счастливый сознанием
того, что в нынешний вечер он приблизился к достижению своей цели
более, чем в два последние месяца.
То, что почти целый год для Вронского составляло исключительно одно желанье его жизни, заменившее ему все прежние желания;
то, что для Анны было невозможною, ужасною и
тем более обворожительною мечтою счастия, — это желание было удовлетворено. Бледный, с дрожащею нижнею челюстью, он стоял над нею и умолял успокоиться, сам не зная, в чем и чем.
Лицо ее было всё так же красиво, но
тем более было оно жалко.
Эта прекрасная весна еще
более возбудила Левина и утвердила его в намерении отречься от всего прежнего, с
тем чтоб устроить твердо и независимо свою одинокую жизнь.
У всех было
то же отношение к его предположениям, и потому он теперь уже не сердился, но огорчался и чувствовал себя еще
более возбужденным для борьбы с этою какою-то стихийною силой, которую он иначе не умел назвать, как «что Бог даст», и которая постоянно противопоставлялась ему.
Возвращаясь домой, Левин расспросил все подробности о болезни Кити и планах Щербацких, и, хотя ему совестно бы было признаться в этом,
то, что он узнал, было приятно ему. Приятно и потому, что была еще надежда, и еще
более приятно потому, что больно было ей,
той, которая сделала ему так больно. Но, когда Степан Аркадьич начал говорить о причинах болезни Кити и упомянул имя Вронского, Левин перебил его.
Но, несмотря на
то, что его любовь была известна всему городу — все
более или менее верно догадывались об его отношениях к Карениной, — большинство молодых людей завидовали ему именно в
том, что было самое тяжелое в его любви, — в высоком положении Каренина и потому в выставленности этой связи для света.
Но чем ближе он подходил,
тем более она волновалась.
При этом известии он с удесятеренною силой почувствовал припадок этого странного, находившего на него чувства омерзения к кому-то; но вместе с
тем он понял, что
тот кризис, которого он желал, наступит теперь, что нельзя
более скрывать от мужа, и необходимо так или иначе paзорвать скорее это неестественное положение.
Чувство предстоящей скачки всё
более и
более охватывало его по мере
того, как он въезжал дальше и дальше в атмосферу скачек, обгоняя экипажи ехавших с дач и из Петербурга на скачки.
В
то время как скакавшие были призваны в беседку для получения призов и все обратились туда, старший брат Вронского, Александр, полковник с аксельбантами, невысокий ростом, такой же коренастый, как и Алексей, но
более красивый и румяный, с красным носом и пьяным, открытым лицом, подошел к нему.
Внешние отношения Алексея Александровича с женою были такие же, как и прежде. Единственная разница состояла в
том, что он еще
более был занят, чем прежде. Как и в прежние года, он с открытием весны поехал на воды за границу поправлять свое расстраиваемое ежегодно усиленным зимним трудом здоровье и, как обыкновенно, вернулся в июле и тотчас же с увеличенною энергией взялся за свою обычную работу. Как и обыкновенно, жена его переехала на дачу, а он остался в Петербурге.
Со времени
того разговора после вечера у княгини Тверской он никогда не говорил с Анною о своих подозрениях и ревности, и
тот его обычный тон представления кого-то был как нельзя
более удобен для его теперешних отношений к жене.
Она говорила очень просто и естественно, но слишком много и слишком скоро. Она сама чувствовала это,
тем более что в любопытном взгляде, которым взглянул на нее Михаил Васильевич, она заметила, что он как будто наблюдал ее.
Когда началась четырехверстная скачка с препятствиями, она нагнулась вперед и, не спуская глаз, смотрела на подходившего к лошади и садившегося Вронского и в
то же время слышала этот отвратительный, неумолкающий голос мужа. Она мучалась страхом зa Вронского, но еще
более мучалась неумолкавшим, ей казалось, звуком тонкого голоса мужа с знакомыми интонациями.
Скачки были несчастливы, и из семнадцати человек попадало и разбилось больше половины. К концу скачек все были в волнении, которое еще
более увеличилось
тем, что Государь был недоволен.
Когда всё это так твердо установилось, Кити стало очень скучно,
тем более что князь уехал в Карлсбад, и она осталась одна с матерью.
Чем больше Кити наблюдала своего неизвестного друга,
тем более убеждалась, что эта девушка есть
то самое совершенное существо, каким она ее себе представляла, и
тем более она желала познакомиться с ней.
Мадам Шталь узнала впоследствии, что Варенька была не ее дочь, но продолжала ее воспитывать,
тем более что очень скоро после этого родных у Вареньки никого не осталось.
Узнав все эти подробности, княгиня не нашла ничего предосудительного в сближении своей дочери с Варенькой,
тем более что Варенька имела манеры и воспитание самые хорошие: отлично говорила по-французски и по-английски, а главное — передала от г-жи Шталь сожаление, что она по болезни лишена удовольствия познакомиться с княгиней.
Кити с гордостью смотрела на своего друга. Она восхищалась и ее искусством, и ее голосом, и ее лицом, но
более всего восхищалась ее манерой,
тем, что Варенька, очевидно, ничего не думала о своем пении и была совершенно равнодушна к похвалам; она как будто спрашивала только: нужно ли еще петь или довольно?
Всё это было хорошо, и княгиня ничего не имела против этого,
тем более что жена Петрова была вполне порядочная женщина и что принцесса, заметившая деятельность Кити, хвалила её, называя ангелом-утешителем.
Но княгине не нравилось это излишество, и ещё
более не нравилось
то, что, она чувствовала, Кити не хотела открыть ей всю свою душу.
Константин Левин был очень рад,
тем более что он не ждал уже в это лето брата Николая.
Чем больше он узнавал брата,
тем более замечал, что и Сергей Иванович и многие другие деятели для общего блага не сердцем были приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что заниматься этим хорошо, и только потому занимались этим.
На втором приеме было
то же. Тит шел мах за махом, не останавливаясь и не уставая. Левин шел за ним, стараясь не отставать, и ему становилось всё труднее и труднее: наступала минута, когда, он чувствовал, у него не остается
более сил, но в это самое время Тит останавливался и точил.
В конце мая, когда уже всё
более или менее устроилось, она получила ответ мужа на свои жалобы о деревенских неустройствах. Он писал ей, прося прощения в
том, что не обдумал всего, и обещал приехать при первой возможности. Возможность эта не представилась, и до начала июня Дарья Александровна жила одна в деревне.
Приятнее же всего Дарье Александровне было
то, что она ясно видела, как все эти женщины любовались
более всего
тем, как много было у нее детей и как они хороши.
Он взглянул на небо, надеясь найти там
ту раковину, которою он любовался и которая олицетворяла для него весь ход мыслей и чувств нынешней ночи. На небе не было
более ничего похожего на раковину. Там, в недосягаемой вышине, совершилась уже таинственная перемена. Не было и следа раковины, и был ровный, расстилавшийся по целой половине неба ковер всё умельчающихся и умельчающихся барашков. Небо поголубело и просияло и с
тою же нежностью, но и с
тою же недосягаемостью отвечало на его вопрошающий взгляд.
Он видел, что сложные условия жизни, в которых он находился, не допускали возможности
тех грубых доказательств, которых требовал закон для уличения преступности жены; видел
то, что известная утонченность этой жизни не допускала и применения этих доказательств, если б они и были, что применение этих доказательств уронило бы его в общественном мнении
более, чем ее.