Неточные совпадения
Затем графиня рассказала еще неприятности и козни против дела соединения
церквей и уехала торопясь, так как ей в этот день приходилось быть еще на заседании одного общества и в Славянском комитете.
Молодая жена его, как рассказывал Венден, — он был женат полгода, — была в
церкви с матушкой и, вдруг почувствовав нездоровье, происходящее от известного положения, не могла больше стоять и поехала домой на первом попавшемся ей лихаче-извозчике.
Никто не знал, какой она религии, — католической, протестантской или православной; но одно было несомненно — она находилась в дружеских связях с самыми высшими лицами всех
церквей и исповеданий.
У ней была своя странная религия метемпсихозы, в которую она твердо верила, мало заботясь о догматах
церкви.
В
церкви никого, кроме мужиков, дворников и их баб, не было.
Он не верил ни в чох, ни в смерть, но был очень озабочен вопросом улучшения быта духовенства и сокращения приходов, причем особенно хлопотал, чтобы
церковь осталась в его селе.
Если она будет разведенною женой, он знал, что она соединится с Вронским, и связь эта будет незаконная и преступная, потому что жене, по смыслу закона
церкви, не может быть брака, пока муж жив.
Во время службы он то слушал молитвы, стараясь приписывать им значение такое, которое бы не расходилось с его взглядами, то, чувствуя, что он не может понимать и должен осуждать их, старался не слушать их, а занимался своими мыслями, наблюдениями и воспоминаниями, которые с чрезвычайною живостью во время этого праздного стояния в
церкви бродили в его голове.
Он отстоял обедню, всенощную и вечерние правила и на другой день, встав раньше обыкновенного, не пив чаю, пришел в восемь часов утра в
церковь для слушания утренних правил и исповеди.
В
церкви никого не было, кроме нищего солдата, двух старушек и церковнослужителей.
Незаметно получив рукою в плисовом обшлаге трехрублевую бумажку, дьякон сказал, что он запишет, и, бойко звуча новыми сапогами по плитам пустой
церкви, прошел в алтарь.
— Здесь Христос невидимо предстоит, принимая вашу исповедь, — сказал он, указывая на Распятие. — Веруете ли вы во всё то, чему учит нас Святая Апостольская
Церковь? — продолжал священник, отворачивая глаза от лица Левина и складывая руки под эпитрахиль.
Толпа народа, в особенности женщин, окружала освещенную для свадьбы
церковь. Те, которые не успели проникнуть в средину, толпились около окон, толкаясь, споря и заглядывая сквозь решетки.
Беспрестанно подъезжали еще экипажи, и то дамы в цветах с поднятыми шлейфами, то мужчины, снимая кепи или черную шляпу, вступали в
церковь.
В самой
церкви уже были зажжены обе люстры и все свечи у местных образов.
На правой стороне теплой
церкви, в толпе фраков и белых галстуков, мундиров и штофов, бархата, атласа, волос, цветов, обнаженных плеч и рук и высоких перчаток, шел сдержанный и оживленный говор, странно отдававшийся в высоком куполе.
Кити в это время, давно уже совсем готовая, в белом платье, длинном вуале и венке померанцевых цветов, с посаженой матерью и сестрой Львовой стояла в зале Щербацкого дома и смотрела в окно, тщетно ожидая уже более получаса известия от своего шафера о приезде жениха в
церковь.
Жениха ждали в
церкви, а он, как запертый в клетке зверь, ходил по комнате, выглядывая в коридор и с ужасом и отчаянием вспоминая, что он наговорил Кити, и что она может теперь думать.
— Приехали! — Вот он! — Который? — Помоложе-то, что ль? — А она-то, матушка, ни жива, ни мертва! — заговорили в толпе, когда Левин, встретив невесту у подъезда, с нею вместе вошел в
церковь.
Между тем церковнослужители облачились, и священник с дьяконом вышли к аналою, стоявшему в притворе
церкви. Священник обратился к Левину, что-то сказав. Левин не расслушал того, что сказал священник.
В
церкви стало так тихо, что слышалось падение капель воска.
«Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков», смиренно и певуче ответил старичок-священник, продолжая перебирать что-то на аналое. И, наполняя всю
церковь от окон до сводов, стройно и широко поднялся, усилился, остановился на мгновение и тихо замер полный аккорд невидимого клира.
«О еже ниспослатися им любве совершенней, мирней и помощи, Господу помолимся», как бы дышала вся
церковь голосом протодьякона.
В
церкви была вся Москва, родные и знакомые. И во время обряда обручения, в блестящем освещении
церкви, в кругу разряженных женщин, девушек и мужчин в белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично тихий говор, который преимущественно затевали мужчины, между тем как женщины были поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрогивающего их священнодействия.
Так говорилось в толпе зрительниц, успевших проскочить в двери
церкви.
Когда обряд обручения окончился, церковнослужитель постлал пред аналоем в середине
церкви кусок розовой шелковой ткани, хор запел искусный и сложный псалом, в котором бас и тенор перекликались между собой, и священник, оборотившись, указал обрученным на разостланный розовый кусок ткани.
Искра радости, зажегшаяся в Кити, казалось, сообщилась всем бывшим в
церкви.
Левин поцеловал с осторожностью ее улыбавшиеся губы, подал ей руку и, ощущая новую странную близость, пошел из
церкви. Он не верил, не мог верить, что это была правда. Только когда встречались их удивленные и робкие взгляды, он верил этому, потому что чувствовал, что они уже были одно.
Тут только в первый раз он ясно понял то, чего он не понимал, когда после венца повел ее из
церкви.
После их разговора о религии, когда они были еще женихом и невестой, ни он, ни она никогда не затевали разговора об этом, но она исполняла свои обряды посещения
церкви, молитвы всегда с одинаковым спокойным сознанием, что это так нужно.
Налево, в переулок, против
церкви! ― крикнул Степан Аркадьич, перегибаясь в окно кареты.
— Но в христианских обществах и у нас, сколько я знаю, развод допущен, — сказал Степан Аркадьич. — Развод допущен и нашею
церковью. И мы видим….
Зачем эти
церкви, этот звон и эта ложь?
Левин прочел второй том сочинений Хомякова и, несмотря на оттолкнувший его сначала полемический, элегантный и остроумный тон, был поражен в них учением о
церкви.
Его поразила сначала мысль о том, что постижение божественных истин не дано человеку, но дано совокупности людей, соединенных любовью, —
Церкви.
Его обрадовала мысль о том, как легче было поверить в существующую, теперь живущую
церковь, составляющую все верования людей, имеющую во главе Бога и потому святую и непогрешимую, от нее уже принять верования в Бога, в творение, в падение, в искупление, чем начинать с Бога, далекого, таинственного Бога, творения и т. д.
Но, прочтя потом историю
церкви католического писателя и историю
церкви православного писателя и увидав, что обе
церкви, непогрешимые по сущности своей, отрицают одна другую, он разочаровался и в Хомяковском учении о
церкви, и это здание рассыпалось таким же прахом, как и философские постройки.
— «Да, то, что я знаю, я знаю не разумом, а это дано мне, открыто мне, и я знаю это сердцем, верою в то главное, что исповедует
церковь».
«
Церковь?
Церковь!» повторил Левин, перелег на другую сторону и, облокотившись на руку, стал глядеть вдаль, на сходившее с той стороны к реке стадо.
«Но могу ли я верить во всё, что исповедует
церковь?» думал он, испытывая себя и придумывая всё то, что могло разрушить его теперешнее спокойствие. Он нарочно стал вспоминать те учения
церкви, которые более всего всегда казались ему странными и соблазняли его. «Творение? А я чем же объяснял существование? Существованием? Ничем? — Дьявол и грех? — А чем я объясняю зло?.. Искупитель?..
И ему теперь казалось, что не было ни одного из верований
церкви, которое бы нарушило главное, — веру в Бога, в добро, как единственное назначение человека.
Под каждое верование
церкви могло быть подставлено верование в служение правде вместо нужд.
— Нет, папа… как же нет? А в воскресенье в
церкви? — сказала Долли, прислушиваясь к разговору. — Дай, пожалуйста, полотенце, — сказала она старику, с улыбкой смотревшему на детей. — Уж не может быть, чтобы все…
— Да что же в воскресенье в
церкви? Священнику велели прочесть. Он прочел. Они ничего не поняли, вздыхали, как при всякой проповеди, — продолжал князь. — Потом им сказали, что вот собирают на душеспасительное дело в
церкви, ну они вынули по копейке и дали. А на что — они сами не знают.
— Да вот спросите у него. Он ничего не знает и не думает, — сказал Левин. — Ты слышал, Михайлыч, об войне? — обратился он к нему. — Вот что в
церкви читали? Ты что же думаешь? Надо нам воевать за христиан?
Уже входя в детскую, он вспомнил, что такое было то, что он скрыл от себя. Это было то, что если главное доказательство Божества есть Его откровение о том, что есть добро, то почему это откровение ограничивается одною христианскою
церковью? Какое отношение к этому откровению имеют верования буддистов, магометан, тоже исповедующих и делающих добро?
«Да, одно очевидное, несомненное проявление Божества — это законы добра, которые явлены миру откровением, и которые я чувствую в себе, и в признании которых я не то что соединяюсь, а волею-неволею соединен с другими людьми в одно общество верующих, которое называют
церковью.