Неточные совпадения
— Дурень! — вскричал князь, — не смей станичников царскими людьми величать! «Ума не приложу, — подумал он. — Особые знаки? Опричники? Что это за слово? Кто эти люди? Как приеду на Москву, обо всем доложу
царю. Пусть
велит мне сыскать их! Не спущу им, как бог свят, не спущу!»
— Слыхал, боярин, но глухо. Не скоро
вести доходят до Литвы. Впрочем, чему дивиться.
Царь волен казнить своих злодеев!
Воротились мы в домы и долго ждали, не передумает ли
царь, не вернется ли? Проходит неделя, получает высокопреосвященный грамоту; пишет государь, что я-де от великой жалости сердца, не хотя ваших изменных дел терпеть, оставляю мои государства и еду-де куда бог укажет путь мне! Как пронеслася эта
весть, зачался вопль на Москве: «Бросил нас батюшка-царь! Кто теперь будет над нами государить!»
Вскоре вышли из дворца два стольника и сказали Серебряному, что
царь видел его из окна и хочет знать, кто он таков? Передав
царю имя князя, стольники опять возвратились и сказали, что царь-де спрашивает тебя о здоровье и велел-де тебе сегодня быть у его царского стола.
— Афонька! — сказал строго
царь. — Не забывай, перед кем речь
ведешь!
— Не затем, — сказал он, — не затем раздумал ты вешать их, чтобы передать их судьям, а затем, что сказались они тебе людьми царскими. И ты, — продолжал
царь с возрастающим гневом, — ты, ведая, что они мои люди,
велел бить их плетьми?
— От него-то я и еду, батюшка. Меня страх берет. Знаю, что бог
велит любить его, а как посмотрю иной раз, какие дела он творит, так все нутро во мне перевернется. И хотелось бы любить, да сил не хватает. Как уеду из Слободы да не будет у меня безвинной крови перед очами, тогда, даст бог, снова
царя полюблю. А не удастся полюбить, и так ему послужу, только бы не в опричниках!
— Нет, не один. Есть у него шайка добрая, есть и верные есаулики. Только разгневался на них
царь православный. Послал на Волгу дружину свою разбить их, голубчиков, а одному есаулику, Ивану Кольцу, головушку
велел отсечь да к Москве привезти.
—
Царь милостив ко всем, — сказал он с притворным смирением, — и меня жалует не по заслугам. Не мне судить о делах государских, не мне
царю указывать. А опричнину понять нетрудно: вся земля государева, все мы под его высокою рукою; что возьмет государь на свой обиход, то и его, а что нам оставит, то наше; кому
велит быть около себя, те к нему близко, а кому не
велит, те далеко. Вот и вся опричнина.
— А знаешь ли, — продолжал строго царевич, — что таким князьям, как ты, высокие хоромы на площади ставят и что ты сам своего зипуна не стоишь? Не сослужи ты мне службы сегодня, я
велел бы тем ратникам всех вас перехватать да к Слободе привести. Но ради сегодняшнего дела я твое прежнее воровство на милость кладу и батюшке-царю за тебя слово замолвлю, коли ты ему повинную принесешь!
— Боярин, — ответил Вяземский, — великий государь
велел тебе сказать свой царский указ: «Боярин Дружина!
царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси слагает с тебя гнев свой, сымает с главы твоей свою царскую опалу, милует и прощает тебя во всех твоих винностях; и быть тебе, боярину Дружине, по-прежнему в его, великого государя, милости, и служить тебе и напредки великому государю, и писаться твоей чести по-прежнему ж!»
— Гм! — сказал Перстень, садясь на скамью, — так
царь не
велел повесить Малюту? Как же так? Ну, про то знает его царская милость. Что ж ты думаешь делать?
— Человече, — сказал ему
царь, — так ли ты блюдешь честника? На что у тебе вабило, коли ты не умеешь наманить честника? Слушай, Тришка, отдаю в твои руки долю твою: коли достанешь Адрагана, пожалую тебя так, что никому из вас такого времени не будет; а коли пропадет честник,
велю, не прогневайся, голову с тебя снять, — и то будет всем за страх; а я давно замечаю, что нет меж сокольников доброго строения и гибнет птичья потеха!
— Сын мой, — продолжал игумен, — я тебе не верю; ты клевещешь на себя. Не верю, чтобы сердце твое отвратилось от
царя. Этого быть не может. Подумай сам:
царь нам более чем отец, а пятая заповедь
велит чтить отца. Скажи мне, сын мой, ведь ты следуешь заповеди?
— Нет, не выкупа! — отвечал рыжий песенник. — Князя, вишь,
царь обидел, хотел казнить его; так князь-то от
царя и ушел к нам; говорит: я вас, ребятушки, сам на Слободу
поведу; мне, говорит, ведомо, где казна лежит. Всех, говорит, опричников перережем, а казною поделимся!
Поведи лишь
царь очами, брата родного отравил бы и не спросил бы за что.
Прихожу к
царю, говорю, так и так, не
вели, говорю, дорогомиловцам холопа твоего корить, вот уж один меня Федорой назвал.
Царь между тем заметил движение Вяземского и
велел подать себе брошенную им ладанку. Осмотрев ее с любопытством и недоверчивостью, он подозвал Малюту.
Царь был в добром расположении духа, он отведывал от каждого блюда, милостиво шутил и
вел душеспасительные речи. С Басмановым он был ласковее обыкновенного, и Басманов еще более убедился в неотразимой силе тирлича.
— Войди, Лукьяныч! — сказал приветливо
царь. — С какою тебя
вестью бог принес?
— Кабы не был он
царь, — сказал мрачно Серебряный, — я знал бы, что мне делать; а теперь ничего в толк не возьму; на него идти бог не
велит, а с ним мыслить мне невмочь; хоть он меня на клочья разорви, с опричниной хлеба-соли не
поведу!
С этою-то радостною
вестью Строгоновы приехали к Иоанну, и вскоре после них прибыло Ермаково посольство. Ликованье в городе было неслыханное. Во всех церквах служили молебны, все колокола звонили, как в светлое Христово воскресенье.
Царь, обласкав Строгоновых, назначил торжественный прием Ивану Кольцу.
— Не Аникин, а Аникьевич, — сказал
царь с ударением на последнем слоге, — я тогда же
велел ему быть выше гостя и полным отчеством называться. И вам всем указываю писаться с вичем и зваться не гостями, а именитыми людьми!
Неточные совпадения
По счастью, или нет (увидим это вскоре), // Услышав про царёво горе, // Такой же
царь, пернатых
царь, Орёл, // Который
вёл // Со Львом приязнь и дружбу, // Для друга сослужить большую взялся службу // И вызвался сам Львёнка воспитать.
Ленин и говорит рабочим через свиные башки либералов, меньшевиков и прочих: вооружайтесь, организуйтесь для боя за вашу власть против
царя, губернаторов, фабрикантов,
ведите за собой крестьянскую бедноту, иначе вас уничтожат.
— Смотря по тому — о чем? — усмехаясь, сказал Харламов. — Например: о социализме — не
велят беседовать. О
царе — тоже.
Она, играя бровями, с улыбочкой в глазах, рассказала, что
царь капризничает: принимая председателя Думы —
вел себя неприлично, узнав, что матросы убили какого-то адмирала, — топал ногами и кричал, что либералы не смеют требовать амнистии для политических, если они не могут прекратить убийства; что келецкий губернатор застрелил свою любовницу и это сошло ему с рук безнаказанно.
— Сто восемьдесят шесть… семнадцать… — слышал он. — Войну мы
ведем, младшее офицерье. Мы — впереди мужиков, которые ненавидят нас, дворянство, впереди рабочих, которых вы, интеллигенты, настраиваете против
царя, дворян и бога…