Неточные совпадения
Увидев Серебряного, он прервал
свое пение, подошел поспешно к нему и посмотрел ему прямо в
лицо.
Опричник, казалось, не гордился
своею победой. Кроткое
лицо его являло отпечаток глубокой грусти. Уверившись, что медведь не сломал князя, и не дожидаясь спасиба, он хотел отойти.
Чтобы довершить очерк этого
лица, надобно прибавить, что, несмотря на
свою умственную ограниченность, он, подобно хищному зверю, был в высшей степени хитер, в боях отличался отчаянным мужеством, в сношениях с другими был мнителен, как всякий раб, попавший в незаслуженную честь, и что никто не умел так помнить обиды, как Малюта Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский.
Малюта, мучимый завистью и любочестием, издавна домогался боярства; но царь, уважавший иногда обычаи, не хотел унизить верховный русский сан в
лице своего худородного любимца и оставлял происки его без внимания.
Серебряный видел с
своего места, как Вяземский изменился в
лице и как дикая радость мелькнула на чертах его, но не слыхал он, о чем шла речь между князем и Иваном Васильевичем.
— Кто говорит, что неправ суд мой? — спросил Иоанн, стараясь придать чертам
своим самое спокойное выражение. — Пусть, кто говорил, выступит пред
лицо мое!
Облекши таким образом возможность будущего произвола над Серебряным в подобие нравственного права, Иоанн выразил на
лице своем удовлетворение.
Максим молчал, Малюта постарался придать
лицу своему самое нежное выражение.
Малюта начал ходить по избе взад и вперед. Когда остановился он перед Максимом, ласковое выражение, к которому он приневолил черты
свои, совершенно исчезло. Грубое
лицо его являло одну непреклонную волю.
Максим погладил собаку, а она положила ему
свои черные лапы на плеча и стала лизать его
лицо.
Пока Малюта разговаривал с сыном, царь продолжал молиться. Уже пот катился с
лица его; уже кровавые знаки, напечатленные на высоком челе прежними земными поклонами, яснее обозначились от новых поклонов; вдруг шорох в избе заставил его обернуться. Он увидел
свою мамку, Онуфревну.
Иоанн взглянул на
свою мамку, — она как будто улыбалась, но неприветлива была улыбка на суровом
лице ее.
— Ключи! — проворчала старуха, — уж припекут тебя на том свете раскаленными ключами, сатана ты этакой! Ей-богу, сатана! И лицо-то дьявольское! Уж кому другому, а тебе не миновать огня вечного! Будешь, Гришка, лизать сковороды горячие за все клеветы
свои! Будешь, проклятый, в смоле кипеть, помяни мое слово!
Малюта, по обычаю, слез с коня. Стоя с обнаженною головой, он всею ладонью стирал грязь с
лица своего. Казалось, ядовитые глаза его хотели пронзить царевича.
Но в это самое утро, когда гончие царевича дружно заливались в окрестностях Москвы, а внимание охотников, стоявших на лазах, было поглощено ожиданием, и каждый напрягал
свое зрение, и ни один не заботился о том, что делали его товарищи, — в это время по глухому проселку скакали, удаляясь от места охоты, Хомяк и Малюта, а промеж них со связанными руками, прикрученный к седлу, скакал кто-то третий, которого
лицо скрывал черный башлык, надвинутый до самого подбородка.
Елена в этот день сказалась больною и не вышла из светлицы. Морозов ни в чем не изменил
своего обращения с Никитой Романовичем. Но, поздравляя его с счастливым возвратом и потчуя прилежно дорогого гостя, он не переставал вникать в выражение его
лица и старался уловить на нем признаки предательства. Серебряный был задумчив, но прост и откровенен по-прежнему; Морозов не узнал ничего.
За Вяземским подошли поочередно несколько опричников. Они все кланялись, большим обычаем, в землю и потом целовали Елену; но Дружина Андреевич ничего не мог прочесть на
лице жены
своей, кроме беспокойства. Несколько раз длинные ресницы ее подымались, и взор, казалось, со страхом искал кого-то между гостями.
Она верила в то время, что переможет первую любовь
свою, верила, что будет счастлива за Морозовым; а теперь… Елена вспомнила о поцелуйном обряде, и ее обдало холодом. Боярин вошел, не примеченный ею, и остановился на пороге.
Лицо его было сурово и грустно. Несколько времени смотрел он молча на Елену. Она была еще так молода, так неопытна, так неискусна в обмане, что Морозов почувствовал невольную жалость.
Недаром искони говорилось, что полевая потеха утешает сердца печальные, а кречетья добыча веселит весельем радостным старого и малого. Сколь ни пасмурен был царь, когда выехал из Слободы с
своими опричниками, но при виде всей блестящей толпы сокольников
лицо его прояснилось. Местом сборища были заповедные луга и перелески верстах в двух от Слободы по Владимирской дороге.
Не зорко смотрели башкирцы за
своим табуном. Пришли они от Волги до самой Рязани, не встретив нигде отпора; знали, что наши войска распущены, и не ожидали себе неприятеля; а от волков, думали, обережемся чебузгой да горлом. И четверо из них, уперев в верхние зубы концы длинных репейных дудок и набрав в широкие груди сколько могли ветру, дули, перебирая пальцами, пока хватало духа. Другие подтягивали им горлом, и огонь освещал их скулистые
лица, побагровевшие от натуги.
— Нет, не ранен, — сказал Басманов, принимая эти слова за насмешку и решившись встретить ее бесстыдством, — нет, не ранен, а только уморился немного, да вот
лицо как будто загорело. Как думаешь, князь, — прибавил он, продолжая смотреться в зеркало и поправляя
свои жемчужные серьги, — как думаешь, скоро сойдет загар?
Отвращение выразилось на
лице Серебряного. Басманов это заметил и продолжал, как будто желая поддразнить
своего гостя...
Краска бросилась в
лицо Басманова, но он призвал на помощь
свое обычное бесстыдство.
Митька посмотрел было на него с удивлением, но тотчас же усмехнулся и растянул рот до самых ушей, а от глаз пустил по вискам лучеобразные морщины и придал
лицу своему самое хитрое выражение, как бы желая сказать: меня, брат, надуть не так-то легко; я очень хорошо знаю, что ты идешь в Слободу не за ореховою скорлупою, а за чем-нибудь другим! Однако он этого не сказал, а только повторил, усмехаясь...
— Да, вишь ты, — сказал он, придавая
лицу своему доверчивое выражение, — говорит Басманов, что царь разлюбил его, что тебя, мол, больше любит и что тебе, да Годунову Борису Федорычу, да Малюте Скурлатову только и идет от него ласка.
— Ну-ка, брат, — говорил один щегольски одетый гусляр
своему товарищу, дюжему молодому парню с добродушным, но глуповатым
лицом, — ступай вперед, авось тебе удастся продраться до цепи. Эх, народу, народу-то! Дайте пройти, православные, дайте и нам, владимирцам, на суд божий посмотреть!
Хомяк видел Митьку на Поганой Луже, где парень убил под ним коня ударом дубины и, думая навалиться на всадника, притиснул под собою
своего же товарища. Но в общей свалке Хомяк не разглядел его
лица, да, впрочем, в Митькиной наружности и не было ничего примечательного. Хомяк не узнал его.
Никто из опричников не смел или не хотел вымолвить слова в защиту Вяземского. На всех
лицах изображался ужас. Один Малюта в зверских глазах
своих не выказывал ничего, кроме готовности приступить сейчас же к исполнению царских велений, да еще
лицо Басманова выражало злобное торжество, хотя он и старался скрыть его под личиною равнодушия.
Судороги на
лице царя заиграли чаще, но голос остался по — прежнему спокоен. Морозов стоял как пораженный громом. Багровое
лицо его побледнело, кровь отхлынула к сердцу, очи засверкали, а брови сначала заходили, а потом сдвинулись так грозно, что даже вблизи Ивана Васильевича выражение его показалось страшным. Он еще не верил ушам
своим; он сомневался, точно ли царь хочет обесчестить всенародно его, Морозова, гордого боярина, коего заслуги и древняя доблесть были давно всем известны?
Много и других
лиц было замешано в это дело. Схваченные по приказанию царя и жестоко истязуемые, кто в Москве, кто в Слободе, они, в
свою очередь, называли много имен, и число пытаемых росло с каждым днем и выросло наконец до трехсот человек.
Легкий румянец пробежал по смуглому
лицу Годунова, и в очах его блеснуло удовольствие. Примирить с
своим образом действий такого человека, как Серебряный, было для него немалым торжеством и служило ему мерилом его обаятельной силы.
Кольцо прочел на
лице Иоанна одно желание посмеяться над его замешательством. Соображаясь с этим расположением, он потупил голову и погладил затылок, сдерживая на лукавых устах
своих едва заметную улыбку.