Князь простил бы опричнику его дерзкие речи. Бесстрашие этого человека в виду смерти ему нравилось. Но Матвей Хомяк клеветал на царя, и этого
не мог снести Никита Романович. Он дал знак ратникам. Привыкшие слушаться боярина и сами раздраженные дерзостью разбойников, они накинули им петли на шеи и готовились исполнить над ними казнь, незадолго перед тем угрожавшую бедному мужику.
Если бы Морозов покорился или, упав к ногам царя, стал бы униженно просить о пощаде, быть может, и смягчился бы Иван Васильевич. Но вид Морозова был слишком горд, голос слишком решителен; в самой просьбе его слышалась непреклонность, и этого
не мог снести Иоанн. Он ощущал ко всем сильным нравам неодолимую ненависть, и одна из причин, по коим он еще недавно, не отдавая себе отчета, отвратил сердце свое от Вяземского, была известная ему самостоятельность князя.
Замечательно, что многие легавые собаки
не могут сносить музыки, которая действует болезненно на их нервы: они визжат, воют и даже подвергаются судорогам, если им некуда уйти от раздражительных музыкальных звуков, предпочтительно высоких нот.
Неточные совпадения
Наконец, некоторые (особенно из психологов) допустили даже возможность того, что и действительно он
не заглядывал в кошелек, а потому и
не знал, что в нем было, и,
не зная, так и
снес под камень, но тут же из этого и заключали, что самое преступление
не могло иначе и случиться, как при некотором временном умопомешательстве, так сказать, при болезненной мономании убийства и грабежа, без дальнейших целей и расчетов на выгоду.
Лариса. Что вы говорите! Я мужа своего, если уж
не любить, так хоть уважать должна; а как
могу я уважать человека, который равнодушно
сносит насмешки и всевозможные оскорбления! Это дело кончено: он для меня
не существует. У меня один жених: это вы.
Они
сносили труд как наказание, наложенное еще на праотцев наших, но любить
не могли, и где был случай, всегда от него избавлялись, находя это возможным и должным.
Илья Ильич знал уже одно необъятное достоинство Захара — преданность к себе, и привык к ней, считая также, с своей стороны, что это
не может и
не должно быть иначе; привыкши же к достоинству однажды навсегда, он уже
не наслаждался им, а между тем
не мог, и при своем равнодушии к всему,
сносить терпеливо бесчисленных мелких недостатков Захара.
Вера, по настоянию бабушки (сама Татьяна Марковна
не могла), передала Райскому только глухой намек о ее любви, предметом которой был Ватутин,
не сказав ни слова о «грехе». Но этим полудоверием вовсе
не решилась для Райского загадка — откуда бабушка, в его глазах старая девушка,
могла почерпнуть силу, чтоб
снести,
не с девическою твердостью, мужественно,
не только самой — тяжесть «беды», но успокоить и Веру, спасти ее окончательно от нравственной гибели, собственного отчаяния.