Он занес ногу в стремя, но, не
могши попасть в него, взвалился на коня животом, проехал так несколько саженей рысью и наконец уже взобрался на седло.
Неточные совпадения
— Кабы ты, Никитушка, остался у меня,
может, и простыл бы гнев царский,
может, мы с высокопреосвященным и уладили б твое дело, а теперь ты
попадешь как смола на уголья!
— И вы дали себя перевязать и пересечь, как бабы! Что за оторопь на вас
напала? Руки у вас отсохли аль душа ушла в пяты? Право, смеху достойно! И что это за боярин средь бело дня
напал на опричников? Быть того не
может. Пожалуй, и хотели б они извести опричнину, да жжется! И меня, пожалуй, съели б, да зуб неймет! Слушай, коли хочешь, чтоб я взял тебе веру, назови того боярина, не то повинися во лжи своей. А не назовешь и не повинишься, несдобровать тебе, детинушка!
Елена вздрогнула и устремила на мужа глаза, полные страха. Ей хотелось
пасть к его ногам и сказать всю правду, но она подумала, что,
может быть, он еще не подозревает Серебряного, и побоялась навлечь на него мщение мужа.
«Да что он, седой черт,
спит али притаился?» — подумал Михеич и стал изо всей
мочи стучать в дверь и руками и ногами. Ответу не было. Михеич начал горячиться.
— Да так,
спать не
могу. Вот уж которую ночь не спится.
Если бы Морозов покорился или,
упав к ногам царя, стал бы униженно просить о пощаде, быть
может, и смягчился бы Иван Васильевич. Но вид Морозова был слишком горд, голос слишком решителен; в самой просьбе его слышалась непреклонность, и этого не
мог снести Иоанн. Он ощущал ко всем сильным нравам неодолимую ненависть, и одна из причин, по коим он еще недавно, не отдавая себе отчета, отвратил сердце свое от Вяземского, была известная ему самостоятельность князя.
Жил он далеко от тебя, под
опалою, и
мог бы ты забыть про него; но ты, государь, никого не забываешь!
— Прости, Елена! — вскричал он,
падая ниц и кланяясь ей в ноги, — прости навсегда! Дай господь забыть мне, что
могли мы быть счастливы!
— Нет, Никита Романыч, — сказала грустно Елена, — счастья нам не было написано. Кровь Дружины Андреича была бы между счастьем и нами. За меня он пошел под
опалу, я же погрешила против него, я виновница его смерти! Нет, Никита Романыч, мы не
могли быть счастливы. Да и кто теперь счастлив?
«Все устроено как можно лучше: тело привезено обезображенное, пуля из груди вынута. Все уверены, что причиною его смерти несчастный случай; только комендант, которому, вероятно, известна ваша ссора, покачал головой, но ничего не сказал. Доказательств против вас нет никаких, и вы
можете спать спокойно… если можете… Прощайте…»
— Как, губернатор разбойник? — сказал Чичиков и совершенно не мог понять, как губернатор
мог попасть в разбойники. — Признаюсь, этого я бы никак не подумал, — продолжал он. — Но позвольте, однако же, заметить: поступки его совершенно не такие, напротив, скорее даже мягкости в нем много. — Тут он привел в доказательство даже кошельки, вышитые его собственными руками, и отозвался с похвалою об ласковом выражении лица его.
А во время отлучки и татарва
может напасть: они, турецкие собаки, в глаза не кинутся и к хозяину на дом не посмеют прийти, а сзади укусят за пяты, да и больно укусят.
Неточные совпадения
Смотреть никогда не
мог на них равнодушно; и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое, то такое омерзение
нападет, что просто плюнешь.
Даже
спал только одним глазом, что приводило в немалое смущение его жену, которая, несмотря на двадцатипятилетнее сожительство, не
могла без содрогания видеть его другое, недремлющее, совершенно круглое и любопытно на нее устремленное око.
Ныне, роясь в глуповском городском архиве, я случайно
напал на довольно объемистую связку тетрадей, носящих общее название «Глуповского Летописца», и, рассмотрев их, нашел, что они
могут служить немаловажным подспорьем в деле осуществления моего намерения.
В крайнем случае они
могут даже требовать, чтобы с ними первоначально распорядились и только потом уже
палили.
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох был не настоящий, то, как ни
палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не
могли.