Неточные совпадения
Правда, Никита Романович упорно отстаивал выгоды своей земли и,
казалось бы, нельзя и желать лучшего посредника, но
Серебряный не был рожден для переговоров.
Елена вздохнула. В эту минуту послышался конский топот, и белая шапка
Серебряного показалась над частоколом.
Увидя
Серебряного и Михеича, он окинул их надменным взглядом, подозвал провожатых и,
казалось, осведомился об имени приезжих.
Эта милость не совсем обрадовала
Серебряного. Иоанн, может быть, не знал еще о ссоре его с опричниками в деревне Медведевке. Может быть также (и это случалось часто), царь скрывал на время гнев свой под личиною милости, дабы внезапное наказание, среди пира и веселья,
показалось виновному тем ужаснее. Как бы то ни было,
Серебряный приготовился ко всему и мысленно прочитал молитву.
Под этим тяжелым, неподвижным взором ей
показалось невозможным поцеловать
Серебряного и не быть в тот же миг уличенною.
Малюта, скрестив руки, глядел, улыбаясь, в лицо
Серебряному, и зрачки его,
казалось, сжимались и расширялись.
Сердце
Серебряного болезненно сжалось, и перемена в Годунове
показалась ему тяжелее самой смерти.
Остальные части церкви
казались от этого еще мрачнее; но кое-где отсвечивали ярким блеском
серебряные яблоки паникадил, венцы на образах да шитые серебром кресты, тропари и кондаки на черном бархате, покрывающем гробницы князей Воротынских, основателей монастыря.
Мерно шел конь, подымая косматые ноги в
серебряных наколенниках, согнувши толстую шею, и когда Дружина Андреевич остановил его саженях в пяти от своего противника, он стал трясти густою волнистою гривой, достававшею до самой земли, грызть удила и нетерпеливо рыть песок сильным копытом, выказывая при каждом ударе блестящие шипы широкой подковы.
Казалось, тяжелый конь был подобран под стать дородного всадника, и даже белый цвет его гривы согласовался с седою бородой боярина.
В толпу разбойников незаметно втерся посторонний человек лет шестидесяти, опрятно одетый, и старался, не
показываясь царю, привлечь внимание
Серебряного. Уже несколько раз он из-за переднего ряда протягивал украдкою руку и силился поймать князя за полу, но, не достав его, опять прятался за разбойников.
Малюта, в смирной одежде,
показался на крыльце, и глаза его встретились с глазами
Серебряного; но в чертах Малюты не было на этот раз обычного зверства, а только какая-то тупая одурелость, без всякого выражения.
— Он тебя увел? — произнес Иван Васильевич, посматривая с удивлением на Кольцо. — А как же, — продолжал он, вглядываясь в него, — как же ты сказал, что в первый раз в этом краю? Да погоди-ка, брат, мы,
кажется, с тобой старые знакомые. Не ты ли мне когда-то про Голубиную книгу рассказывал? Так, так, я тебя узнаю. Да ведь ты и Серебряного-то из тюрьмы увел. Как же это, божий человек, ты прозрел с того времени? Куда на богомолье ходил? К каким мощам прикладывался?
Неточные совпадения
Явно, что он влюблен, потому что стал еще доверчивее прежнего; у него даже появилось
серебряное кольцо с чернью, здешней работы: оно мне
показалось подозрительным…
И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя
серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что
кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть
показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание.
Не весело-то было ему с
серебряного блюда перейти за простую миску: казалось-то, что и руки ни к чему не подымались.
День был серенький, холодный и молчаливый.
Серебряные, мохнатые стекла домов смотрели друг на друга прищурясь, —
казалось, что все дома имеют физиономии нахмуренно ожидающие. Самгин медленно шагал в сторону бульвара, сдерживая какие-то бесформенные, но тревожные мысли, прерывая их.
За ним, в некотором расстоянии, рысью мчалась тройка белых лошадей. От
серебряной сбруи ее летели белые искры. Лошади топали беззвучно, широкий экипаж катился неслышно; было странно видеть, что лошади перебирают двенадцатью ногами, потому что
казалось — экипаж царя скользил по воздуху, оторванный от земли могучим криком восторга.