Неточные совпадения
— Вот еще только монисто надень! Как наденешь монисто,
будешь, право слово, ни дать ни взять,
святая икона в окладе!
— Да
будет же над нами его
святая воля, князь.
Побольше бы таких
святых людей, так, пожалуй, и опричнины-то не
было бы!
Молился он о тишине на
святой Руси, молился о том, чтоб дал ему господь побороть измену и непокорство, чтобы благословил его окончить дело великого поту, сравнять сильных со слабыми, чтобы не
было на Руси одного выше другого, чтобы все
были в равенстве, а он бы стоял один надо всеми, аки дуб во чистом поле!
— Время милосердия прошло, — продолжал Годунов хладнокровно, — ты помнишь клятву, что дал государю? Покорись же теперь его
святой воле, и если признаешься нам во всем без утайки, то минуешь пытку и
будешь казнен скорою смертию. Начнем допрос, Григорий Лукьянович!
То не два зверья сходилися, промежду собой подиралися; и то
было у нас на сырой земли, на сырой земли, на
святой Руси; сходилися правда со кривдою; это белая зверь — то-то правда
есть, а серая зверь — то-то кривда
есть; правда кривду передалила, правда пошла к богу на небо, а кривда осталась на сырой земле; а кто станет жить у нас правдою, тот наследует царство небесное; а кто станет жить у нас кривдою, отрешен на муки на вечные…“
— Спасибо, спасибо, Никита Романыч, и не след нам разлучаться! Коли, даст бог, останемся живы, подумаем хорошенько, поищем вместе, что бы нам сделать для родины, какую службу
святой Руси сослужить?
Быть того не может, чтобы все на Руси пропало, чтоб уж нельзя
было и царю служить иначе, как в опричниках!
— Жаль мне родины моей, жаль
святой Руси! Любил я ее не хуже матери, а другой зазнобы не
было у меня!
— Возьми, батюшка, князь Афанасий Иваныч.
Будет она тебе служить, лишь бы супротивник твой свою саблю в
святую воду не окунул!
— Нет! — сказал Вяземский, и отуманенный взор его вспыхнул прежнею злобою, — рано мне сдаваться! Ты, старый ворон, испортил меня! Ты свой тесак в
святую воду окунул! Я поставлю за себя бойца, и тогда увидим, чья
будет правда!
За опричниками ехал сам царь Иван Васильевич, верхом, в большом наряде, с колчаном у седла, с золоченым луком за спиною. Венец его шишака
был украшен деисусом, то
есть изображением на финифти спасителя, а по сторонам богородицы, Иоанна Предтечи и разных
святых. Чепрак под ним блистал дорогими каменьями, а на шее у вороного коня вместо науза болталась собачья голова.
Приказав положить старушку на паперти, он воротился в церковь дослушивать панихиду, а станичники с Серебряным, снявши шапки и крестясь, прошли мимо церковных врат, и слышно им
было, как в церкви торжественно и протяжно раздавалось: «Со
святыми упокой!»
— Ты вломился насильно, — сказала она, — ты называешься князем, а бог весть кто ты таков, бог весть зачем приехал… Знаю, что теперь ездят опричники по
святым монастырям и предают смерти жен и дочерей тех праведников, которых недавно на Москве казнили!.. Сестра Евдокия
была женою казненного боярина…
— За помешанного? Оттуда? Кто бы это такой и откуда? Все равно, довольно. Катерина Николаевна! клянусь вам всем, что
есть святого, разговор этот и все, что я слышал, останется между нами… Чем я виноват, что узнал ваши секреты? Тем более что я кончаю мои занятия с вашим отцом завтра же, так что насчет документа, который вы разыскиваете, можете быть спокойны!
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Родной, батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она
была по прозванию Приплодиных. Нас, детей,
было с них восемнадцать человек; да, кроме меня с братцем, все, по власти Господней, примерли. Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о
Святой неделе с колокольни свалились; а достальные сами не стояли, батюшка.
"30-го июня, — повествует летописец, — на другой день празднованья памяти
святых и славных апостолов Петра и Павла
был сделан первый приступ к сломке города".
«Так же
буду сердиться на Ивана кучера, так же
буду спорить,
буду некстати высказывать свои мысли, так же
будет стена между
святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же
буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же
буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и
буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как
была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»
Когда Левин разменял первую сторублевую бумажку на покупку ливрей лакею и швейцару, он невольно сообразил, что эти никому ненужные ливреи, но неизбежно необходимые, судя по тому, как удивились княгиня и Кити при намеке, что без ливреи можно обойтись, — что эти ливреи
будут стоить двух летних работников, то
есть около трехсот рабочих дней от
Святой до заговень, и каждый день тяжкой работы с раннего утра до позднего вечера, — и эта сторублевая бумажка еще шла коло̀м.
Я ужасна, но мне няня говорила:
святая мученица — как ее звали? — она хуже
была.