Неточные совпадения
Эта милость не совсем обрадовала Серебряного. Иоанн, может быть, не знал еще о ссоре его с опричниками
в деревне Медведевке. Может быть также (и это случалось часто), царь скрывал на
время гнев
свой под личиною милости, дабы внезапное наказание, среди пира и веселья, показалось виновному тем ужаснее. Как бы то ни было, Серебряный приготовился ко всему и мысленно прочитал молитву.
— Вы! — сказал он строго, — не думайте, глядя на суд мой, что я вам начал мирволить! — И
в то же
время в беспокойной душе его зародилась мысль, что, пожалуй, и Серебряный припишет его милосердие послаблению.
В эту минуту он пожалел, что простил его, и захотел поправить
свою ошибку.
Еще
в самое то
время, как начался разговор между царем и Скуратовым, царевич с
своими окольными въехал на двор, где ожидали его торговые люди черных сотен и слобод, пришедшие от Москвы с хлебом-солью и с челобитьем.
Но
в это самое утро, когда гончие царевича дружно заливались
в окрестностях Москвы, а внимание охотников, стоявших на лазах, было поглощено ожиданием, и каждый напрягал
свое зрение, и ни один не заботился о том, что делали его товарищи, —
в это
время по глухому проселку скакали, удаляясь от места охоты, Хомяк и Малюта, а промеж них со связанными руками, прикрученный к седлу, скакал кто-то третий, которого лицо скрывал черный башлык, надвинутый до самого подбородка.
Так гласит песня; но не так было на деле. Летописи показывают нам Малюту
в чести у Ивана Васильевича еще долго после 1565 года. Много любимцев
в разные
времена пали жертвою царских подозрений. Не стало ни Басмановых, ни Грязного, ни Вяземского, но Малюта ни разу не испытал опалы. Он, по предсказанию старой Онуфревны, не приял
своей муки
в этой жизни и умер честною смертию.
В обиходе монастыря св. Иосифа Волоцкого, где погребено его тело, сказано, что он убит на государском деле под Найдою.
Она верила
в то
время, что переможет первую любовь
свою, верила, что будет счастлива за Морозовым; а теперь… Елена вспомнила о поцелуйном обряде, и ее обдало холодом. Боярин вошел, не примеченный ею, и остановился на пороге. Лицо его было сурово и грустно. Несколько
времени смотрел он молча на Елену. Она была еще так молода, так неопытна, так неискусна
в обмане, что Морозов почувствовал невольную жалость.
В то самое
время, как описанное происходило
в тюрьме, Иоанн сидел
в своем тереме, мрачный и недовольный.
Доселе Иоанн встречал или явное своеволие, как
в боярах, омрачавших
своими раздорами
время его малолетства, или гордое непокорство, как
в Курбском, или же рабскую низкопоклонность, как во всех окружавших его
в настоящее
время.
Хотя подвижная впечатлительность Иоанна и побуждала его иногда отказываться от кровавых дел
своих и предаваться раскаянию, но то были исключения;
в обыкновенное же
время он был проникнут сознанием
своей непогрешимости, верил твердо
в божественное начало
своей власти и ревниво охранял ее от посторонних посягательств; а посягательством казалось ему всякое, даже молчаливое осуждение.
Оба разбойника молчали. Вдруг свистнули над ними крылья, — и бурый коршун упал кувырком к ногам старика.
В то же
время кречет Адраган плавно нырнул
в воздухе и пронесся мимо, не удостоив спуститься на
свою жертву.
Перстень покосился на Иоанна. Царь лежал с сомкнутыми глазами; рот его был раскрыт, как у спящего.
В то же
время, как будто
в лад словам
своим, Перстень увидел
в окно, что дворцовая церковь и крыши ближних строений осветились дальним заревом.
Между тем Никита Романович вместе с
своими перешел речку вброд и врезался
в толпу врагов, на которых
в то же
время наперла с другой стороны вновь пришедшая подмога.
Вяземский не думал, что, упоминая о мельнице, он усилит
в Иоанне зародившееся подозрение и придаст вероятие наговору Басманова; но Иоанн не показал вида, что обращает внимание на это обстоятельство, а только записал его
в памяти, чтобы воспользоваться им при случае; до поры же до
времени затаил
свои мысли под личиною беспристрастия.
Поединок был не простой; исход его зависел от суда божия, а князь знал
свою неправость, и сколь ни показался бы ему Морозов презрителен
в обыкновенной схватке, но
в настоящем случае он опасался небесного гнева, страшился, что во
время боя у него онемеют или отымутся руки.
Лавки закрылись, никто не показывался на улицах, и лишь
время от
времени проскакивали по ним гонцы, посылаемые с приказаниями от Арбата, где Иоанн остановился
в любимом
своем тереме.
Одно это сознание давало Серебряному возможность переносить жизнь, и он, проходя все обстоятельства
своего прощания с Еленой, повторяя себе каждое ее слово, находил грустную отраду
в мысли, что
в самом деле было бы совестно радоваться
в теперешнее
время и что он не отчуждает себя от братий, но несет вместе с ними
свою долю общего бедствия.
Для успешнейшего исполнения этого замысла они обратились к нескольким разбойничьим, или, как они себя называли, казачьим атаманам, опустошавшим
в то
время с шайками
своими берега Волги и Дона.
Тогда только он дал знать о
своем успехе Строгоновым и
в то же
время послал любимого
своего атамана Ивана Кольцо к Москве бить челом великому государю и кланяться ему новым царством.
Слобода Александрова, после выезда из нее царя Ивана Васильевича, стояла
в забвении, как мрачный памятник его гневной набожности, и оживилась только один раз, но и то на краткое
время.
В смутные годы самозванцев молодой полководец князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский,
в союзе с шведским генералом Делагарди, сосредоточил
в ее крепких стенах
свои воинские силы и заставил оттуда польского воеводу Сапегу снять долговременную осаду с Троицко-Сергиевской лавры.
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил
в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
Самгин нередко встречался с ним в Москве и даже,
в свое время, завидовал ему, зная, что Кормилицын достиг той цели, которая соблазняла и его, Самгина: писатель тоже собрал обширную коллекцию нелегальных стихов, открыток, статей, запрещенных цензурой; он славился тем, что первый узнавал анекдоты из жизни министров, епископов, губернаторов, писателей и вообще упорно, как судебный следователь, подбирал все, что рисовало людей пошлыми, глупыми, жестокими, преступными.
Неточные совпадения
Потом
свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. // Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу
в ней тьма тём, // А ни
в одной-то душеньке // Спокон веков до нашего // Не загорелась песенка // Веселая и ясная, // Как вёдреный денек. // Не дивно ли? не страшно ли? // О
время,
время новое! // Ты тоже
в песне скажешься, // Но как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
— По
времени Шалашников // Удумал штуку новую, // Приходит к нам приказ: // «Явиться!» Не явились мы, // Притихли, не шелохнемся //
В болотине
своей. // Была засу́ха сильная, // Наехала полиция,
В то
время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть как бы его гости. Разница между"хозяином"
в общепринятом значении этого слова и"хозяином города"полагалась лишь
в том, что последний имел право сечь
своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве и задумался еще слаще.
"Была
в то
время, — так начинает он
свое повествование, —
в одном из городских храмов картина, изображавшая мучения грешников
в присутствии врага рода человеческого.
Они тем легче могли успеть
в своем намерении, что
в это
время своеволие глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало того что они
в один день сбросили с раската и утопили
в реке целые десятки излюбленных граждан, но на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казенной подорожной, чиновника.