Неточные совпадения
Его посылал царь Иван Васильевич к королю Жигимонту подписать мир на многие лета
после бывшей тогда войны.
Светел был июньский день, но князю,
после пятилетнего пребывания в Литве, он казался еще светлее. От полей и лесов так и веяло Русью.
У князя не было причин подозревать своих новых товарищей. Он позволил им ехать с собою, и,
после краткого отдыха, все четверо пустились в путь.
Песнь эта, раздающаяся ночью, среди леса,
после всех дневных происшествий, странно подействовала на князя: ему сделалось грустно.
— Батюшка, умилосердись! что ж мне делать, старику? Что увижу, то и скажу; что
после случится, в том один бог властен! А если твоя княжеская милость меня казнить собирается, так лучше я и дела не начну!
— Изволь, боярыня, коли твоя такая воля, спою; только ты
после не пеняй на меня, если неравно тебе сгрустнется! Нуте ж, подруженьки, подтягивайте!
— Никита Романыч! — вскричала Елена, — молю тебя Христом и пречистою его матерью, выслушай меня! Убей меня
после, но сперва выслушай!
— Спасибо, князь.
После прочту; время терпит; теперь дай угостить тебя! Да где же Елена Дмитриевна? Эй, кто там! Скажите жене, что у нас гость дорогой, князь Никита Романыч Серебряный, чтобы сошла попотчевать!
Игумен, то есть царь, обедал
после, беседовал с любимцами о законе, дремал или ехал в темницу пытать какого-нибудь несчастного.
Так изменяется здание
после пожара.
А был тут ханский
посол Девлет-Мурза.
Дело-то было уж
после обеда, и много ковшей уже прошло кругом стола.
Много душегубств совершил он своими руками, и летописи рассказывают, что иногда,
после казней, он собственноручно рассекал мертвые тела топором и бросал их псам на съедение.
Была уже ночь, когда Малюта,
после пытки Колычевых, родственников и друзей сведенного митрополита, вышел наконец из тюрьмы. Густые тучи, как черные горы, нависли над Слободою и грозили непогодой. В доме Малюты все уже спали. Не спал один Максим. Он вышел навстречу к отцу.
В гневе на самого себя и на духа тьмы, он опять, назло аду и наперекор совести, начинал дело великой крови и великого поту, и никогда жестокость его не достигала такой степени, как
после невольного изнеможенья.
Изо всех слуг Малютиных самый удалый и расторопный был стремянный его Матвей Хомяк. Он никогда не уклонялся от опасности, любил буйство и наездничество и уступал в зверстве лишь своему господину. Нужно ли было поджечь деревню или подкинуть грамоту, по которой
после казнили боярина, требовалось ли увести жену чью-нибудь, всегда посылали Хомяка. И Хомяк поджигал деревни, подкидывал грамоты и вместо одной жены привозил их несколько.
Так гласит песня; но не так было на деле. Летописи показывают нам Малюту в чести у Ивана Васильевича еще долго
после 1565 года. Много любимцев в разные времена пали жертвою царских подозрений. Не стало ни Басмановых, ни Грязного, ни Вяземского, но Малюта ни разу не испытал опалы. Он, по предсказанию старой Онуфревны, не приял своей муки в этой жизни и умер честною смертию. В обиходе монастыря св. Иосифа Волоцкого, где погребено его тело, сказано, что он убит на государском деле под Найдою.
После ночного свидания с Серебряным ее не переставали мучить угрызения совести.
Долго еще шумели и грабили опричники, и когда поехали они, навьючив лошадей тяжелою добычей, то еще долго
после их отъезда видно было зарево над местом, где недавно стоял дом Дружины Андреевича; и Москва-река, протекая мимо, до самого утра играла огненными струями, как растопленным золотом.
На другой день
после разорения морозовского дома пожилой ратник пробирался на вороной лошади в дремучем лесу. Он беспрестанно снимал шапку и к чему-то прислушивался.
Белый кречет чертил в небе широкие круги, подымался на высоту невидимую и подобно молнии стремился на добычу; но вместо того чтоб опускаться за нею на землю, Адраган
после каждой новой победы опять взмывал кверху и улетал далеко.
— Но, — прибавил Малюта, — не хочет он виниться в умысле на твое царское здравие и на Морозова также показывать не хочет.
После заутрени учиним ему пристрастный допрос, а коли он и с пытки и с огня не покажет на Морозова, то и ждать нечего, тогда можно и покончить с ним.
Им ответ держал премудрый царь: «Я еще вам, братцы, про то скажу: у нас Кит-рыба всем рыбам мать: на трех на китах земля стоит; Естрафиль-птица всем птицам мати; что живет та птица на синем море; когда птица вострепенется, все синё море всколебается, потопляет корабли гостиные, побивает суда поморские; а когда Естрафиль вострепещется, во втором часу
после полунощи, запоют петухи по всей земли, осветится в те поры вся земля…»
После духовной пищи не отвергнем телесной.
Смотрел я на тебя, как ты без оружия супротив медведя стоял; как Басманов,
после отравы того боярина, и тебе чашу с вином поднес; как тебя на плаху вели; как ты с станичниками сегодня говорил.
— Да так.
После обеда привяжем татарина шагах во сто: кто первый в сердце попадет. А что не в сердце, то не в почет. Околеет, другого привяжем.
Серебряный был крепок к вину, но
после второй стопы мысли его стали путаться. Напиток ли был хмельнее обыкновенного или подмешал туда чего-нибудь Басманов, но у князя голова заходила кругом; заходила кругом, и ничего не стало видно Никите Романовичу; слышалась только бешеная песня с присвистом и топанием да голос Басманова...
— Нет, ребятушки, — сказал Перстень, — меня не просите. Коли вы и не пойдете с князем, все ж нам дорога не одна. Довольно я погулял здесь, пора на родину. Да мы же и повздорили немного, а порванную веревку как ни вяжи, все узел будет. Идите с князем, ребятушки, или выберите себе другого атамана, а лучше послушайтесь моего совета, идите с князем; не верится мне
после нашего дела, чтобы царь и его и вас не простил!
Разбойники опять потолковали и
после краткого совещания разделились на две части. Большая подошла к Серебряному.
— Что с ним будешь делать! — сказал Перстень, пожимая плечами. — Видно, уж не отвязаться от него, так и быть, иди со мной, дурень, только
после не пеняй на меня, коли тебя повесят!
С неделю
после поражения татар царь принимал в своей опочивальне Басманова, только что прибывшего из Рязани. Царь знал уже о подробностях битвы, но Басманов думал, что объявит о ней первый. Он надеялся приписать себе одному всю честь победы и рассчитывал на действие своего рассказа, чтобы войти у царя в прежнюю милость.
— Ступай, — сказал он
после краткого молчания, — я это дело разберу; а из Слободы погоди уезжать до моего приказа.
Лишь
после разговора с Басмановым поведение это стало казаться ему неясным.
После стола они с холопями напали на нас предательским обычаем; мы же дали отпор, а боярыня-то Морозова, ведая мужнину злобу, побоялась остаться у него в доме и упросила меня взять ее с собою.
После многих поворотов попал он на более торную дорогу, осмотрелся, узнал на деревьях заметы и пустил коня рысью.
— Оставь отца игумна! — сказал холодно Иоанн. — Коли будет в том нужда, он
после по тебе панихиду отслужит.
Игумен и вся братия с трепетом проводили его за ограду, где царские конюха дожидались с богато убранными конями; и долго еще,
после того как царь с своими полчанами скрылся в облаке пыли и не стало более слышно звука конских подков, монахи стояли, потупя очи и не смея поднять головы.
После последних слов Иоанна Морозов перестал противиться. Он дал себя одеть и молча смотрел, как опричники со смехом поправляли и обдергивали на нем кафтан. Мысли его ушли в глубь сердца; он сосредоточился в самом себе.
Иван Васильевич, дорожа мнением иностранных держав, положил подождать отъезда бывших тогда в Москве литовских
послов и учинить осужденным в один день общую казнь; а дабы действие ее было поразительнее и устрашило бы мятежников на будущее время, казни сей надлежало совершиться в Москве, в виду всего народа.
По отъезде литовских
послов, накануне дня, назначенного для торжественной казни, московские люди с ужасом увидели ее приготовления.
— Ведаю себя чистым пред богом и пред государем, — ответствовал он спокойно, — предаю душу мою господу Иисусу Христу, у государя же прошу единой милости: что останется
после меня добра моего, то все пусть разделится на три части: первую часть — на церкви божии и на помин души моей; другую — нищей братии; а третью — верным слугам и холопям моим; а кабальных людей и рабов отпускаю вечно на волю! Вдове же моей прощаю, и вольно ей выйти за кого похочет!
С той самой ночи, как он был схвачен в царской опочивальне и брошен в тюрьму, угрызения совести перестали терзать его. Он тогда же принял ожидающую его казнь как искупление совершенных им некогда злодейств, и, лежа на гнилой соломе, он в первый раз
после долгого времени заснул спокойно.
На другой день
после казни площадь была очищена и мертвые тела свезены и свалены в кремлевский ров.
Не всякий раз
после безвинной крови Иоанн предавался угрызениям совести.
Он чувствовал
после совершенных убийств какое-то удовлетворение и спокойствие, как голодный, насытившийся пищей.
На другое утро царь с торжеством въехал в Слободу, как
после одержанной победы. Опричники провожали его с криками «гойда! гойда!» от заставы до самого дворца.
— Зверь ты этакий! — сказала она, встречая его на крыльце, — как тебя еще земля держит, зверя плотоядного? Кровью от тебя пахнет, душегубец! Как смел ты к святому угоднику Сергию явиться
после твоего московского дела? Гром господень убьет тебя, окаянного, вместе с дьявольским полком твоим!
В этот день,
после обеда, Годунов, видя, что царь весел и доволен и, против обыкновения, готовится отдохнуть, последовал за ним в опочивальню. Расположение к нему Ивана Васильевича давало это право Годунову, особенно когда ему было о чем доложить, что не всякому следовало слышать.
Недоставало всех, которые, отстаивая Русскую землю, полегли недавно на рязанских полях, ни тех, которые
после победы, любя раздолье кочующей жизни, не захотели понести к царю повинную голову.