Большой пароход, ходивший между Лисабоном и Рио-Жанейро, гудел парами, готовый к отплытию. На палубе его толпилось много пассажиров, среди которых обращали на себя внимание моряков «Коршуна»
черные рясы и уродливые, похожие на приплюснутые треуголки, шляпы католических монахов. Их было особенно много.
Начальник губернии в это время сидел у своего стола и с мрачным выражением на лице читал какую-то бумагу. Перед ним стоял не то священник, не то монах, в
черной рясе, с худым и желто-черноватым лицом, с черными, сверкающими глазами и с густыми, нависшими бровями.
Все опричники, одетые однолично в шлыки и
черные рясы, несли смоляные светочи. Блеск их чудно играл на резных столбах и на стенных украшениях. Ветер раздувал рясы, а лунный свет вместе с огнем отражался на золоте, жемчуге и дорогих каменьях.
Неточные совпадения
Слева распахнулась не замеченная им драпировка, и бесшумно вышла женщина в
черном платье, похожем на
рясу монахини, в белом кружевном воротнике, в дымчатых очках; курчавая шапка волос на ее голове была прикрыта жемчужной сеткой, но все-таки голова была несоразмерно велика сравнительно с плечами. Самгин только по голосу узнал, что это — Лидия.
Несмотря на жаркое июньское время, на священнике была
черная суконная
ряса, сильно порыжевшая и запыленная.
В своих
черных клобуках и широких
рясах, освещенные сумеречным дневным светом, падавшим на них из узкого, затемненного железною решеткою окна, они были в каком-то полумраке и пели складными, тихими басами, как бы напоминая собой первобытных христиан, таинственно совершавших свое молебствие в мрачных пещерах.
Эта нанковая пожелтевшая
ряса с протертой подкладкой, эти истертые кожаные
черные переплеты книг с медными застежками, эти мутно-зеленые цветы с тщательно политой землей и обмытыми листьями, а особенно этот однообразно прерывистый звук маятника — говорили мне внятно про какую-то новую, доселе бывшую мне неизвестной, жизнь, про жизнь уединения, молитвы, тихого, спокойного счастия…